«У нас строят фантастическое оборудование»: замдиректора завода имени Козицкого о перспективах российской инновационной промышленности

Наша система – это программно-аппаратный комплекс, который занимается мониторингом и фиксацией событий, управлением доступом на чердаки и в подвалы жилых домов, оповещением. Ещё есть видеопортальная связь с мониторинговым центром – она у нас реализована пока в одном доме. Идея в том, что если мы устанавливаем в каждом подъезде IP-домофоны, то проще делать не портал «гражданин-полиция» (их в городе 300 штук, но никто толком не знает, где их искать), а использовать для связи домофон. Вдруг что-то случилось – хулиганы напали, или кому-то плохо стало? Когда эта часть системы разовьётся, то каждый гражданин будет знать, что он может подбежать к подъезду, нажать на кнопку – и будет установлена видеосвязь. А тот, кто ему ответит, имеет более эффективную связь с любыми службами. По нашему звонку приезжают за три минуты, максимум – за пять. Система уже отработана – они даже поменяли маршруты следования патрульных машин.

Преимущества перед действующей системой «Безопасный город» в том, что у последней вся информация сводится в городской мониторинговый центр. В качестве инструмента оперативного управления для полиции, местной администрации и жилищных служб это действует плохо, потому что из Красносельского района в центр города не наездишься. А у нас всё очень быстро – поэтому наша система служит вторым уровнем для городской, и может работать самостоятельно в интересах более низкого уровня управления.

Камеры устанавливаются в подъездах и в лифтах; на этажах мы их не ставим, потому что достаточно посмотреть, на каком этаже человек вышел и куда повернул – это на записи видно. Блокируется доступ на чердаки и в подвалы – там тоже стоят камеры, которые начинают работать при открывании дверей. Всё это управляется из единого мониторингового центра. Записи могут получить правоохранительные органы – они и так по закону имеют право получить какую угодно видеозапись, и мы обязаны им её выдать. Граждане, платящие абонентскую плату и квартплату, могут запросить информацию, которая касается их самих – например, если кто-то поцарапал или угнал их машину. Или если напали на них самих или на квартиру.

Промежуточный итог работы таков: в зоне действия комплекса преступность снизилась на 20 процентов. А ведь там бывали и серьёзные преступления… Накрыли несколько притонов, рассосались места скопления разных хулиганов, которые распивали спиртные напитки. Уличная преступность начала уменьшаться, а граждане, видя это, стали лучше платить. Собираемость у нас сейчас – 93 процента: это выше даже, чем за услуги ЖКХ. Эффект – такой, словно на территорию побрызгали живой водой: вандализм прекращается напрочь. Раньше камеры ломали – могли битой ударить или оторвать и унести домой – а потом перестали. Даже если ты от камеры закрылся, другая тебя достанет.

Систему мы начали внедрять в 2011 году, основной пик подключения пришёлся на 2012-2013 годы. В прошлом году, правда, не подключили ни одного дома: рассчитывали на финансирование, но этот кризис со ставками нас серьёзно подкосил. Сейчас система наблюдения охватывает более 30 домов, где живут 20 тысяч человек (территория, ограниченная Авангардной улицей, проспектом Народного ополчения, улицей Пионерстроя и Петергофским шоссе — ИА «Диалог»). Следующим этапом было бы накрытие целого района: всё-таки один квартал – это не очень показательно, потому что те же хулиганы просто уходят в соседние кварталы… Есть эффект, который деньгами не оценить – преступность, ущерб здоровью – а есть и такой, который, напротив, можно чётко подсчитать: вандализм, затраты на ремонт общегородского имущества. Оказывается, очень часто воруют мусорные баки! Система помогла изловить тех, кто этим занимался.

Как сейчас выглядит ваше производство?

Если 10 лет назад около 90 процентов наших доходов приходилось на производство спецтехники, то теперь – процентов 60; остальные 40 процентов – это гражданская продукция. В Окуловку (Новгородская область) перенесена значительная часть наших производств, причём они не просто перенесены – на новом месте они сразу установлены на площадку, пригодную к расширению. Такое расширение происходило все десять лет. Участки упаковки, гальваники, производства пластмассы – всё это очень сильно развилось. Участок механообработки, например, оснащён даже не просто станками с ЧПУ, а обрабатывающими центрами. Есть у нас машины, которые в стране существуют в единственном экземпляре – мы два года осваивали, например, одну из технологий обработки труб, которая требуется нашим заказчикам (скажем, компании Ariston). Калибровка там делается примерно так же, как на стволы на оружейных заводах. Ротационная ковка для гражданской продукции у нас в стране больше нигде не применяется – мы, по крайней мере, не нашли никого, кто бы нам смог помочь и показать, как это работает…

На штамповочном производстве у нас тоже новые прессы – в частности, 400-тонный. Производство настолько хорошо организовано и обеспечивает настолько высокое качество, что с нами работает, например, компания Magna – крупнейший в мире производитель автокомпонентов. Они передали нам заказ для Mercedes… А когда нам позвонили из компании Volkswagen и узнали, что мы работаем с «Магной», то спросили: «А вам код присвоили?» Да, нам присвоили какой-то код, но мы на него смотрели с удивлением. «Да, присвоили». «А назовите!» Мы назвали, а они сказали: «О, мы вас видим в международной базе данных». Такие вот вещи выясняются… На штамповочном производстве мы также делаем элементы бытовой техники для таких компаний, как Ariston и Siemens – в основном тепловое оборудование. Из пластика прессуется всё, что угодно – от тары для сельского хозяйства до корпусов телефонов, от магазинных полок до бамперов автомобилей. А гальваническое производство поменялось мало – чтобы развивать гальванику, нужно получать массу специальных разрешений, так как это химически очень вредная отрасль, и мы решили сосредоточиться на другом.

Как повлияли санкции, и участвуете ли вы в программе импортозамещения?

Введение санкций сказалось двояко. С одной стороны, в стране появились большие проблемы с деньгами. Думаю, что это не очень правильные действия экономического блока правительства, но деньги стали гораздо дороже, а банки начали внедрять значительно более строгие лимиты. При увеличении оборота в последнюю пару лет процентов на 30 лимиты нам урезали на 20 процентов. Банки тоже ограничены в привлечении финансирования, и они пытаются таким образом перекрыть свои риски. Ставки выросли – соответственно, внедрение новых технологий, приобретение нового оборудования, инвестиционные программы приходится либо урезать, либо оптимизировать.

Но при этом, как я уже сказал, примерно 40 процентов нашей продукции – гражданская. При том, что программа ВПК как была, так и развивается, но по гражданской продукции произошёл резкий рост. Всё, что у нас было связано с сельским хозяйством, стало расти – это чувствуется; кроме того, наши заказчики вроде той же Ariston – это международные корпорации, которые делают и плиты, и бойлеры, и холодильники. И наши компании – например, тепловое оборудование под брендом Termex – стали получать гораздо больше заказов из-за рубежа. Импортозамещение происходит не только напрямую, но и через наших заказчиков. Соответственно, объёмы выросли, и в целом выпуск гражданской продукции растёт. Неплохо было бы, если бы ещё росли заказы на высокотехнологичную продукцию – но это вопрос отдельный; может быть, должна быть какая-то задержка по времени, потому что в этой части важно не только производство, но и разработки, а они достаточно дорогостоящи и требуют времени. Думаю, с этим ситуация тоже должна улучшиться. Сейчас мы ищем инвесторов.

Так что импортозамещение – это одна часть; вторая – это продвижение нашей продукции за рубеж. Этим активно занимается Торгово-промышленная палата Санкт-Петербурга через свои представительства за рубежом – она помогает и нам, и другим предприятиям. Не скажу, что это быстрый процесс, но и потенциальные заказы, и первый опыт у нас начинают появляться. В Центре импортозамещения совместно с партнёрами по радиоэлектронному кластеру мы создали демонстрационный стенд, где демонстрировалась система «Безопасный город» и другая продукция, которую мы создаём в рамках импортозамещения.

Какой процент высокотехнологичной гражданской продукции вы выпускаете?

Не скажу, чтобы небольшой. Мы освоили производство устройств бесперебойного питания для телекоммуникационных сетей – и достаточно успешно их продвигали. Сейчас мы занимаемся поставкой оборудования для систем оповещения. Это, конечно, не совсем гражданская продукция – в том смысле, что она не предназначается для того, чтобы её покупали граждане – но это изделия для сетей гражданской связи, Интернета. По характеристикам и качеству эти изделия ничем не отличаются от импортных.

Но в область видеонаблюдения мы «залезли» совершенно случайно – это изначально не наша тема и, более того, когда к нам обращались, мы какое-то время отказывались. А потом у нас появился такой человек – один из разработчиков в соответствующем отделе: он по образованию специалист по системе видеонаблюдения. Он в свободное от работы время разработал камеру с большим количеством портов, через которые можно смотреть. Мы эту камеру предложили в рамках проекта «Безопасный город», поставили её в пилотной зоне, а потом быстро поняли: это не совсем то, что нужно, потому что она аналоговая, а нам необходимо высокое качество. В городском мониторинговом центре возникли претензии по качеству у специалистов, мы посмотрели и поняли, что нужны цифровые камеры, IP. Соответственно, мы перевернулись и начали искать партнёров, потому что разработать с нуля IP-камеру – это долгий и очень дорогостоящий процесс, в который нужно вложить миллионы долларов. А главное – их надо производить очень большими тиражами, но сами мы этого сделать не можем.

Вспомним, что наш завод в своё время национализировали ещё не большевики – это сделал царь после начала Первой мировой войны, потому что негоже предприятию, которое производит технику для армии и флота, быть немецким. В процессе гражданской войны всё встало, но после этого предприятие вошло в десятку приоритетных для страны, и в очень короткие сроки достигло огромных результатов. Для того, чтобы это произошло, нужна комплексная программа – требуются заказы. Во второй раз производство остановилось даже не во время войны – это почти случилось в 90-е годы. Когда мы пришли сюда в 1997-м, здесь из 18 тысяч человек работало, может быть, триста. И меня просто поразил календарь за 1991 год, который висел в экономическом отделе на стене – видно, тогда время для них остановилось. Конечно, завод был в полном запустении. Огромные усилия были приложены для того, чтобы восстановить предприятие и дать ему новое дыхание в 2000-е годы, когда увеличился оборонный заказ и за него стали платить.

Это, конечно, оказало огромное влияние – но такого, чтобы отрасли восстанавливались, у нас никогда не было. Телевизионное производство было окончательно загублено не в 90-е годы. Уже в двухтысячные мы его восстановили, была серия, конвейеры работали – не в таких масштабах, конечно, как раньше, выпускалось не по 500 тысяч телевизоров в год, а около 100 тысяч. Всё убили законы, которые были приняты и позволили ввозить сюда готовую продукцию без пошлин – а комплектующие, напротив, с пошлинами. Эти комплектующие сейчас все импортные – своего производства микроэлементов у нас больше нет – и случившееся убило всё производство, оно стало нерентабельным. И, конечно, наши «партнёры» здорово «помогли»: последний действующий кинескопный завод работал в Воронеже, мы пытались совместно с телевизионными предприятиями страны ему помочь… но его купила компания Philips, развалила его буквально за год, а потом за один рубль цинично продала его администрации Воронежской области. То есть его просто уничтожили. Это к вопросу о «свободной конкуренции» и «помощи».

Город старается найти возможность закупать в рамках госзаказа для городских нужд продукцию именно петербургского производства – или как минимум отечественную. На уровне страны до этого тоже дошли. Постепенно эта мысль: свои производства нужно поддерживать и защищать, а не надеяться, что рука «свободного рынка» всем поможет – начинает обретать силу, потому что раньше от этого отмахивались. Мы об этом говорили с начала 2000-х годов, но нас никто не слушал – говорили нам: «Вы что, конкурировать не можете?»

А сегодня возможны какие-то прорывы?

Возможны. Я вам расскажу об этой системе видеомониторинга. Мысль была направлена на то, что нам нужны заказы для развития этой системы, потому что вкладывать большие деньги и в разработку, и в производство невозможно, если не знать, что эти заказы будут. Тогда у нас ещё было очень сложно чего-то ожидать от государства в этом плане – ещё в ходу было это «конкурируйте все сами» — и возникла бизнес-модель, которую мы и воплотили. Нам помог наш партнёр – директор и владелец управляющей компании АИЮ, хорошо известной в Красносельском районе. Вместе с ним мы внедрили следующую бизнес-модель. Жильцы ничего не платят за установку системы, стоимость которой составляет около 1 млн рублей на дом: понятно, что граждане не будут платить такие деньги. На общем собрании они проголосовали, согласившись платить абонентскую плату – тогда она составляла 150 рублей, теперь повысилась до 180, так как всё резко подорожало. За счёт этой абонентской платы и окупаются потихоньку не только вложения, но и затраты на обслуживание этой системы.

Таким образом, мы сами создали для себя рынок. Конечно, система окупается очень долго, потому что мы не могли брать с граждан большие деньги – вы представьте, что говорят: «Теперь вы должны платить по 300 рублей»! Конечно, 300 рублей – это всё равно не очень много, но значительная часть граждан с этим, вероятно, не согласились бы. Поэтому ограничения были: сроки окупаемости – примерно пять лет, вложения достаточно большие. Сейчас мы ищем инвесторов – рассчитываем на участие в программе «Безопасный город» и, наверное, будем систему развивать. Мы её отработали…

«Государственный» рынок в городе – то есть заказы районов – это около трёх тысяч камер. Одна стоит от 10 до 20 тысяч рублей – они могут различаться в зависимости от того, где их применять: на улице или в помещении. Ещё примерно во столько же – или в два раза больше – обходится подключение системы, телекоммуникационное оборудование и так далее. Районы закупают у нас около 3000 штук в год. Ещё у нас приобретают камеры по государственной программе «Безопасный город». Обычно конкурсы выигрывает «Ростелеком» — тогда он закупает оборудование и транслирует картинку в город – или же камеры покупает сам городской мониторинговый центр. Таких заказов от Смольного в год приходит примерно на 400 миллионов рублей. Есть ещё частные – их оценить очень сложно, но по объёму они, я думаю, сопоставимы.

Чтобы организовать локализацию производства, у нас уже есть партнёр – крупнейшая в мире компания (из Китая, но по параметрам цена/качество даст фору многим европейским брендам). Но для того, чтобы перенести сюда производство – первую его часть, не самую глубокую – необходимо иметь заказов на 10-15 тысяч камер в год (для сравнения: один дом – это 20-25 штук). В мировых масштабах это мелочи, потому что крупные производители выпускают такое количество в день. Но для того, чтобы цена на наши камеры была такой же, как на импортные (и программное обеспечение для управления тоже было нашим), нужны объёмы.

Как быстро может быть реализована эта идея?

У нас всё готово. Но локализовывать производство нескольких десятков или сотен камер в месяц – бессмысленно. Воевать с компаниями, у которых рекламный бюджет как весь наш годовой – тоже. Поэтому нужен какой-то нишевый рынок – и мы его для себя создали, пытаемся продвигать. Он решает вопросы не только развития производства – причём не только для завода имени Козицкого, но и для целого ряда предприятий, потому что мы одновременно устанавливаем в домах светодиодное освещение для лучшей видимости, систему контроля доступа в подвалы и на чердаки, домофоны (это наша разработка)… Кроме того, есть ещё совсем утилитарные вещи, которых, однако, до нас не было – например, железные двери. Это целый список. А есть ещё компании, которые занимаются монтажом, провайдеры – вот неполный перечень предприятий, которые получают загрузку благодаря такому проекту. Все они петербургские.

Наш завод занимается разработкой архитектуры программного обеспечения и оборудования. Потенциально мы будем делать камеры; кроме того, сейчас выпустили партию домофонов. Они дорогие – опять-таки, потому что это пока не серийное производство.

Мы изучили много потенциальных конкурентов – как наших, так и зарубежных – которые могли бы предоставить нам программное обеспечение, какие-то элементы… И не нашли того, что нам нужно: у них всё либо очень «тяжёлое» (то есть создаёт большую нагрузку на серверы и центры обработки данных), либо не имеет достаточного функционала. Разрабатывать с нуля то, что все в мире уже разработали – это глупость, выбрасывание денег на ветер. Китайцы, корейцы и все, кто через это проходил, поступали по-другому: берётся партнёр, который согласен делиться технологией, эта технология переносится сюда, начинается на месте производство – а потом его глубина постепенно увеличивается. Заодно начинаются собственные разработки – вот так это и происходит, потому что пока вы не делаете камеры большими сериями, не на чем отработать процесс. Можно теоретически изучить, как работает Windows, но если вы потом сядете за компьютер, то будете долго разбираться, на какую кнопочку нажимать.

Как вы думаете, будет ли когда-нибудь создан полностью российский телевизор? И нужно ли это?

Средства отображения информации нам, конечно, нужны – они должны быть свои, ведь это ещё и вопрос безопасности. «Поднять» такую вещь очень тяжело, зато развалить было гораздо проще – это же технология, она должна развиваться. Я уже упоминал Воронежский кинескопный завод… когда-то выпускались линзы для кино, потом появились чёрно-белые кинескопы, потом – цветные. Чтобы перейти на жидкокристаллические мониторы, нужно сначала долго выпускать кинескопы – это совсем другая технология, но она решает те же самые задачи. Те, кто производил средства отображения, последовательно развивал технологии. Так и со средствами связи – наш завод выпускал телеграфы проводные, потом – беспроводные, затем – радиостанции… Если бы он в своё время не выпускал телеграфы, с нуля начать радиоприёмники было бы очень трудно: нужны были бы большие вложения, где-то надо было бы взять людей, обучить их… У нас всё это развалено. Недавно мы рассматривали вариант – не нужно ли совместно с рядом предприятий и научно-исследовательских институтов поучаствовать в разработке и производстве жидкокристаллических дисплеев – хотя бы армейских? Решили, что для нас это неподъёмная задача. Этим должно заниматься государство – чтобы восстанавливать такие принципиальные вещи, необходимо разработать программу, и её реализовывать. Она была бы чудовищно дорогой – не все крупные электронные компании мира сами делают мониторы, потому что завод стоит миллиард долларов. Кто может это потянуть у нас?

Локализация всего и вся может быть рентабельной, пожалуй, только для Китая – у него такой гигантский рынок… Сейчас считается, что нужен рынок хотя бы в 200 миллионов человек, и тогда мы сможем многое у себя локализовать. Я не совсем понимаю, как это подсчитали, но в целом я согласен – поэтому развал Советского Союза и СЭВ, конечно, сильно ударил по всей индустрии. Так что тот кризис, который мы сейчас имеем во всём мире – капиталистический, я бы сказал – наступил бы значительно раньше. Просто вышло так, что рынки отдали, и западные страны ещё какое-то время благодаря этому могли расширяться. Теперь земной шарик уже кончился – мы имеем классический кризис перепроизводства.

Скажите, как у вас организован трансфер технологий? Вы сотрудничаете, скажем, с институтом телевидения, с университетом телекоммуникаций имени Бонч-Бруевича?

Да, активно сотрудничаем, но больше всего с Университетом ИТМО. Я пока не буду говорить, что именно мы делаем, но они участвуют в национальной технологической инициативе, которую тут недавно полоскали по всем средствам массовой информации… Я считаю, что это была какая-то информационная диверсия: в преддверии подписания соответствующего документа премьер-министром пошла информация о том, что хотят за 10 миллиардов организовать телепортацию… А они находятся по ряду технологий впереди всей планеты, и мы стараемся с ними вместе делать серийную продукцию. Какую – пока не скажу.

Можем ли мы с сегодняшними нашими силами – научными, технологическими, производственными – совершить прорыв в электронной промышленности?

Да, то, что я вам только что сказал – это оно. У нас – спасибо всеобщему школьному образованию, введённому в советские времена – достаточно большая научная школа, и во многих областях она до сих пор не умерла. У нас строят совершенно фантастическое оборудование – я думал, оно только в книжках бывает, а оно уже и реализовано, и апробацию прошло. Нужно просто готовить его к серийному производству – и тогда оно способно «вынести» с рынка достаточно серьёзные компании.

На Экономическом форуме выступал профессор Массачусетского технологического института – и говорил, что не понимает, почему так происходит: в России первыми изобрели радио, телевидение. Но почему так плохо с готовыми изделиями?

Вы поднимаете философский вопрос – если хотите, мы об этом поговорим. Я считаю, что это всё легенды, ярлыки, которые навешиваются. То, что мы там наизобретали – и то, что все помнят – пришлось на дореволюционный период. После революции пришлось очень много усилий вкладывать в то, чтобы возродить промышленность, прежде всего – тяжёлую, чтобы выпускать технику. Сейчас у нас совсем нет станков – серьёзных, я имею в виду. Нет оборудования для многих отраслей машиностроения. Если сейчас нам перестанут поставлять станки – а некоторые из уже поставленных, как вы знаете, могут быть отключены дистанционно – у нас вообще ничего не будет. Конечно, это можно будет считать объявлением войны, но факт остаётся фактом. Это Люксембург может не производить ничего, и хорошо себя чувствовать – мы так не можем, нам это обязательно надо делать. Понятно, что сейчас упор сделан на удовлетворение потребностей граждан – телевизоры и тому подобное… Но телевизоры, кстати, мы начинали производить впереди планеты всей – в 1937-38 году началось серийное производство, одновременно с Америкой. В Германии своих телевизоров ещё не было – а у нас в 1937 году в Ленинграде началось вещание. Поэтому – почему нет? Мы делали всё, только у нас упор был – по необходимости – на другое. У страны такая же ситуация: рук на всё не хватает, но во многих отраслях, где мы были первыми, мы до сих пор первые: спутники, космос… В 1958 году в Брюсселе наш телевизор был признан лучшим. Другое дело, что, конечно же, были и ошибки – но у кого их нет?

А есть ли у вас программа перевооружения? Будете ли вы закупать станки?

Да. Во-первых, мы успешно завершили программу технического перевооружения перед кризисом. Сейчас мы всё оборудование загрузили – у нас есть станки, которые работают, не останавливаясь, 24 часа в сутки и 7 дней в неделю. Нам требуется расширение – если что-то ломается, мы начинаем срывать заказ. Сейчас это сложно, потому что импортное оборудование стало гораздо дороже. Белорусы предлагают нам свой станок – но пока он немного не дотягивает до требований, потому что ряд систем автоматизации процессов позволяет делать более тонкостенную продукцию из пластика, с такими же прочностными характеристиками, используя более дешёвое сырьё. Как только мы начинаем использовать более дорогое сырьё и более толстую стенку — мы тут же начинаем проигрывать в конкурентной борьбе. Поэтому и приходится покупать более дорогое оборудование – если раньше оно окупалось за пять лет точно, то сейчас это уже вылетает за пределы разумного планирования. Мы пытаемся оптимизировать процессы, переносить заказы с одного станка на другой, от каких-то заказов отказываться… Но перевооружение всё равно идёт – и там, где это целесообразно, это делается.

Получаете ли вы субсидии от министерства промышленности и торговли?

От Минпромторга мы не получили ни копейки, ни разу. Городская администрация проводит программу поддержки промышленности, науки и инноваций – там есть целая серия мер поддержки, в том числе субсидирование ставок по приобретению оборудования, лизингу, вложений в оптимизацию энергетики, и так далее. Этим мы активно пользуемся – участвуем в этих программах, получаем эти субсидии, и они здорово помогают хотя бы в снижении процентной нагрузки. От федералов мы пока ничего не получили – во многом потому, что мы являемся частной компанией, государственного участия у нас нет. Зато был один международный грант по программе приграничного сотрудничества с Финляндией… С другой стороны, эту субсидию, может быть, и можно было бы получить – если очень постараться – но дело в том, что она выделяется на приобретение оборудования, причём покрывает половину его стоимости. Мы приобретаем высокотехнологичное оборудование для производства тех же самых камер – например, для монтажа плат. У нас появляется возможность выпускать, скажем, 200 тысяч камер в год – но куда мы их будем девать? А оборудование нам зачем? Так что нужен, в первую очередь, рынок.

Кто основные потребители вашей продукции?

Во-первых, это Военно-морской флот – так исторически сложилось. Вообще в нашей истории было много всяких изделий – например, блоки управления для ракетных поездов – но сейчас главным нашим клиентом является ВМФ. Затем – Пограничная служба, а теперь мы выпустили унифицированный передатчик для вооружения и сухопутных войск, и авиации.

Сколько у вас работает человек? Не почувствовали ли вы необходимость увеличить штат из-за начала работ по импортозамещению?

У нас порядка 800 человек в штате. Само по себе импортозамещение на наш штат никак не влияет – на него влияет объём заказов. Меньше заказов – меньше людей надо, и наоборот. У нас не было ни одного года, чтобы не появлялись новые вакансии.

С кадрами везде по-разному. Приведу пример: мы взяли и перевели в Окуловку механообрабатывающее производство. Причём не просто перевели, но и сильно модернизировали, купили новое оборудование. Но вдруг оказалось, что в Окуловском районе (и в соседнем Боровичском) людей, которые могли бы работать на такой технике, ограниченное количество. За два года зарплата выросла в полтора раза, потому что мы начали, как пылесос, затягивать всех, а другие предприятия начали перетягивать их обратно. Тогда мы обратились в Боровичский техникум – и выяснили, что там соответствующее направление (токари, фрезеровщики и прочие) просто умерло. Мы его восстановили, наняли преподавателя, создали базовую кафедру – и организовали на базе нашего механообрабатывающего цеха в Окуловке возможность обучения. За 2-3 года обучили 42 человека, из которых 36 работают – и группы набираются дальше.

Если же говорить о Санкт-Петербурге, то это город с огромным потенциалом образования, поэтому здесь таких проблем нет. Хотя качество образования, похоже, всё-таки потихоньку падает.

Записал Илья Снопченко / ИА «Диалог»