Ольга Дарфи: «Мы не можем вернуть угар начала девяностых»

В «Авроре» продолжается фестиваль документального кино о новой культуре Beat Weekend. Единственный российский фильм программы «Я – Гагарин» Ольги Дарфи посвящён истории первой рейв-вечеринки девяностых. «Диалог» поговорил с режиссёром о том, как это было, кто из героев потом стал таксистом, а кто – советником президента, а также о том, почему женщины снимают более смелое кино, чем мужчины.

Как появилась идея снять кино о первой рейв-вечеринке и почему через столько лет?

Идея появилась очень просто. Побывать на вечеринке «Гагарин-пати» — достаточно яркое впечатление, а яркими впечатлениями хочется делиться. Я время от времени думала, что было бы интересно об этом рассказать. Когда проходит какое-то время, ты можешь не просто эмоционально рассказать о событии, а осмыслить его по-другому. Потом я прочитала про конкурс на идею для музыкального фильма. Он послужил драйвером к тому, чтобы я написала туда несколько слов, буквально «Фильм про первую рейв-вечеринку «Гагарин-пати»». И моя идея заняла первое место, люди заинтересовались. Как обычно бывает на бит-фестивалях, был полный зал и когда эту идею объявили, люди аплодировали, подходили ко мне, говорили, мол, вау, как здорово было бы снять такой фильм, обязательно его сделайте. Но тогда до фильма ещё было далеко, так как денег на кино о субкультуре и андеграунде найти практически нереально. Вообще нереально. Министерство культуры на такое кино денег никогда в жизни не даст. Как искать инвесторов и спонсоров, тоже не понятно. В итоге я сразу же забыла эту идею, как придумала. А потом в Новосибирске появилась французская компания Petit à Petit Production, вместе с которой стало возможно сделать этот фильм. Конечно, были свои требования и правила, но, по крайне мере, было, с чего стартовать.

Как считаете, сейчас возвращается интерес к девяностым?

В девяностых было всё. Да, абсолютный хаос, но в нём было интересно жить и что-то делать. Сегодня по-своему интересное время, но, вероятно, все соскучились по той настоящей свободе. Всем интересно понять куда она делась. Собственно, и я в фильме пытаюсь ответить на этот вопрос. Тем, кто жил в девяностые, интересно вспомнить и рассказать об этом тем, кто ничего не знает. Я думаю, объяснить всплеск интереса к девяностым можно именно этим.

Так куда, с вашей точки зрения, делась свобода девяностых?

Это сложный вопрос, предполагающий огромное рассуждение на тему истории и политики нашей страны. Куда она делась? Со временем она исчезла. Если посмотреть на историю России, то периоды относительной свободы всегда сменялись периодами реакции и всякой жести. Вот и наступил такой период.

Как поменялись герои фильма?

Фильм как раз об этих переменах, поэтому мне даже не хочется сейчас об этом рассказывать. Люди посмотрят фильм и поймут, как они поменялись. С одной стороны, да, схематически можно сказать, что кто-то стал таксистом, а кто-то —
советником президента… Но это достаточно упрощённая схема, которую мы использовали в трейлере для привлечения инвестиций. На самом дела всё гораздо глубже. Взросление человека – тема достаточно сложная и неоднозначная, это процесс, который я хотела в фильме показать.

Раз в названии фильма используется местоимение «я», расскажите конкретно о ваших ощущениях от «Гагарин-пати».

Это был просто праздник, прорыв сознания. Мы выросли в закрытой стране и мало что видели. Мы читали определённую нормированную литературу, жили в унылых городах. Когда границы рухнули, вся информация, в том числе, новая техно-музыка ворвалась в жизнь. Причём она ворвалась в жизнь не всех людей, а только тех, кому повезло. (смеётся) Конечно, «Гагарин-пати» производила достаточно яркое впечатление. Сидел ты в школе, на тебе — пионерский галстук, ты произносишь какие-то речёвки. А потом вдруг попадаешь на вечеринку, где можно плясать всю ночь в лазерных лучах, и слышишь музыку, о которой даже не подозревал. Естественно, тебе кажется, что ты попал в другую реальность.

Сегодня рейвом продолжают интересоваться?

Мне кажется, да. Судя по тому, что закрывают лучшие рейв-фестивали, на которые ходило достаточно много людей, интерес есть с обеих сторон. Закрыли фестиваль Outline, например. Все всегда любили танцевать. Вопрос только в том, в каком формате. У каждого времени свой формат. Понятно, что мы не можем вернуть угар начала девяностых, просто потому, что всё поменялось. Но с другой стороны, сегодня тоже много всего интересного происходит. Вон реперы есть, тоже очень зажигательные. Есть поле, где можно оттянуться и весело проводить время.

Вы как-то пришли на московский кинофестиваль в балаклаве, чтобы поддержать участниц группы Pussy Riot. Вы и сейчас следите за их деятельностью?

Они сделали достаточно много для защиты прав заключенных, собирали деньги, используя свою известность. Они молодцы. Невозможно всю жизнь заниматься одной и той же деятельностью, тем более, когда тебе 25. Хочется попробовать себя в разных ипостасях. Поэтому они экспериментируют, что-то ищут. Они умные и классные девушки. Я думаю, что это вырулится куда-то.

Вы были организатором фестиваля женского документального кино «8 марта». Вы продолжаете делать его?

Нет, к сожалению, мы устали его делать без денег и решили забить, пока не найдется финансирование. Фестиваль проходил года три или четыре на онлайн-площадке.

Кино имеет гендер? Можно ли говорить именно о женском документальном кино, как например, о женской прозе? Или же есть просто документальное кино, снятое женщинами?

Мы тоже долго спорили на эту тему. Кто-то из нас считал, что есть именно женское документальное кино, кто-то — что снятое женщинами. Я не знаю, честно говоря. В зависимости от настроения, я склоняюсь то к одной теории, то к другой. Не могу определиться, есть оно или нет.

Какие, с вашей точки зрения, характерные черты у женского документального кино?

Слова «женское документальное кино» обычно употребляют в ругательном контексте, с которым я абсолютно не согласна. Мне кажется, что женское кино более честное. Традиционно считается, что, мужчины смелее. Может быть, только в физическом смысле. Мне вот кажется, что женщины более смелые, потому что они меньше встроены в систему, менее структурированы, меньше бояться. Они смелее мужчин, и кино себе позволяют соответствующее.

Мне нравится образ блондинки, которая ходит и говорит о серьёзных вещах, как в моем фильме «В ожидании Вано» о военном конфликте между Грузией, Россией и Южной Осетией. Если мы видим девочку с бантиками, это не значит, что она обязательно должна быть дурочкой.

Кстати, грузин Вано, которого вы ищете в Грузии, это реальный человек или просто лирический герой?

Я никому не отвечаю на этот вопрос, пусть и сейчас это останется загадкой.

Последний вопрос: над чем вы сейчас работаете?

Над фильмом о скалолазах. Это тоже некая субкультура, тоже драйв, энергия, угар. Всё то, что меня интересует по жизни. Скалолазание скоро станет олимпийским видом спорта. Это очень интересный спорт. Когда человек идёт вверх, в этом есть метафора развития. Мне очень нравится, когда он карабкается на скалу, как червячок, к вершине. Это здорово.

Беседовала Мария Осина / ИА «Диалог»