Алексей Герман-младший: «Трудно быть богом» — это репортаж о наступлении тьмы

Картина «Трудно быть богом» скоро выйдет в широкий прокат. На ваш взгляд, на кого, прежде всего, ориентирован фильм и каков шанс, что в кинотеатры придут молодые люди, которые не особо любят книги, но много сидят в Интернете? Кому вы можете посоветовать сходить на сеанс?

Самое глупое, что можно придумать — это мои советы. Кому они интересны? Безусловно, пойдет какое-то количество интеллигенции, которое у нас осталось, и которой у нас немного. Безусловно, пойдут и те, кто картину ждали, те, кто что-то слышал о ней. А дальше будет вопрос, условно говоря, «первого уик-энда». Пойдут ценители, — те, кто в состоянии прочесть литературу Джойса, понимающие, что им предстоит сложное кино, и смогут адекватно коммуницировать с экраном. И будут те, кто пошел под воздействием каких-то других импульсов. Соответственно, и там, и там случится некий водораздел.

Кто-то идет на выставку Пикассо потому, что ждал ее, кто-то — потому что модно, кто-то просто проходил мимо… какая-то часть интеллигенции картину увидит. Думаю, пойдет молодежь, которой надоела унылая индустриальная культура.

Если, все-таки, говорить не об интеллигенции, а о студентах и тинейджерах, поколении 90-х, поколении, которое сейчас многие осуждают. Каков шанс того, что его представители, которые могут не знать режиссера Германа-старшего, которые не держали в руках книг Стругацких, отставят попкорн в сторону и будут завлечены картиной?

Знаете, я не люблю отвечать на вопросы, при ответе на которые по другим людям прямо видно, что они…

Сами не верят в то, что говорят?

Не верят, да и сами выглядят глуповато. Да, ну, прекратите… Во-первых, это разные люди. О ком вы говорите? О человеке, который условно является подписчиком журнала Esquire? Или о человеке, который читает журнал Sex in the city, или журнал Hello, который тоже уважаемый журнал? Да, будет какая-то часть городской молодежи, которая при условии формирования must see…

А оно сформируется, как думаете?

Вопрос к тем, кто занимается организацией. Пока — да, мы видим множество положительных рецензий, отзывов. Разумеется, всегда находятся люди, которые все «мажут какашками», и это нормально. Если все в совокупности начнет формироваться — а это уже можно начать формировать в очень сложном, очень эстетском кино — тогда оно будет работать. Но в отношении фильма «Трудно быть богом» очень сложно сегментировать аудиторию. Мне так кажется.

В общем-то, 25 лет — это уже более-менее сознательный возраст. Человек что-то понимает в жизни. Здесь вопрос должен быть в том, кто вообще способен воспринимать сложное в контексте того количества людей, которые остались в стране.

Условно, подписка интеллектуального журнала New Yorker в Америке более трех миллионов человек. Людей, завязанных в IT-секторе порядка 10 миллионов. Посмотрите на тиражи сложной литературы у нас, на тиражи того же Быкова. Мы получим то, что в Америке писатель может зарабатывать своим делом, а в России — нет.

Соответственно, если пойдет часть того, оставшегося слоя, то разделять его на категории не стоит, ведь его представителей не очень-то много осталось.

Кстати, насчет соседних государств — в России, как известно, распространят по кинотеатрам 200 копий фильма, а что можно сказать про возможность широкого проката зарубежом?

Я не являюсь продюсером картины, но знаю что идут разговоры насчет проката в СНГ. Но дистрибьютор «Люксор» еще не ответил на ряд вопросов. Если ответит, то договор будет подписан.

Я уже успела почитать отзывы…

О, на «Кинопоиске» есть один — какашки-какашки-какашки… (смеется)

Я имею в виду отзывы журналистов, которые ходили на премьеру. Многие говорят, что общий настрой фильма весьма мрачный, предрекающий не лучшие перспективы для российской истории, если проводить аналогии. Согласны ли вы с такой точкой зрения, есть ли в картине, все-таки, некая позитивная нота, как бы пошло это ни звучало?

Во-первых, вы другое поколение, инфантильное поколение, в основном. По большому счету, вы поколение стабильности.

И хотя вам кажется, что вы не инфантильны, — потому что вы пробились и выгрызли себе работу, вам тяжело и вы стараетесь, совершая личные победы, — тем не менее, вы анализируете российскую жизнь в категории «печалька — не печалька» (смеется).

Я, конечно, упрощаю, но вы еще не осознали, что самая актуальная и современная проза о России это — Гоголь. В данном случае, картина не описывает нечто мрачное или не мрачное. Нет, не описывает, не отражает… — В ней проявляется то средневековье, которое было в реальности, а не то, которое все знают по образу Ричарда Гира в белом плаще или какого-то фильма с телкой на единороге. В «Трудно быть богом» гораздо больше реализма, чем в американских фильмах. Картина эта, как и книга, по-своему в чем-то пророческая. Причем, пророческая не в узковременном сегменте, а достаточно большом историческом смысле. Поколение, которое 25% времени сидит в фейсбуке…

Больше!

Да, даже больше, и снимает свои улыбочки, которое тратит время на возмущение на тему, почему хороший b-бренд ничуть не хуже a-бренда. Иногда защищает слоников или еще кого-то путем нажатия кнопочки. Поколение стабильности, которое считает «Дождь» интеллектуальным каналом — я это говорю не потому, что…

Осуждаете опрос?

Я не осуждаю опрос, дело не в опросе. Опрос — это повод, дымовая завеса, и я как раз поддерживал канал публично. Я говорю, что вы должны понять: это история не про фантастический недостижимый мир. Это история про реальный и очень достижимый мир. «Трудно быть богом» — это репортаж о наступлении тьмы. О приходе зла. Огромного зла, которое невозможно представить. Поколений, которые жили в России до вас, поколений стабильности, было очень мало — всего несколько.

А брежневское, например? Разве не стабильное?

Оно немножко другое. Тогда, среди интеллигенции, во всяком случае, были допустимы варианты развития страны. Знали, что будет, если будет «совок», а если не «совок», — то будет «ах!» Или, что будет условный «совок по-ленински», когда коммунизм будет настоящим коммунизмом. У них за границей был Солженицын, а не Pussy Riot. Это другое. Вы же лишены романтических иллюзий, но при этом не понимаете, не чувствуете хрупкость бытия вокруг себя. Для вас относительный комфорт относительно бесконечен. И, мне кажется, что эта картина…

Даст возможность ощутить это?

Ощутить, что мир устроен совсем не так, как вам кажется. Была прекрасная жизнь в Европе в 1913 году, и никто не предполагал, что в 1914 году началось то, что началось. Надо всегда понимать и представлять движение тектонических плит истории, жестокость, которую вы не видите, но которая разлита рядом. Это долгий разговор. И это не про меня — я снимаю другое кино, диаметрально противоположное.

Если делать вывод из того, что вы сейчас сказали, — именно поэтому ваши картины также проникнуты историзмом?

Мои картины сейчас совсем другие.

Расскажите о них.

Ой, я не хочу рассказывать. Снимаем кино, скоро закончим — сейчас говорить не буду.

А почему у ленты «Под электрическими облаками» такое название? Вся информация обрывочна…

И правильно, ничего не должно быть. Лента о разных поколениях — сорокалетних, двадцатилетних… Последних меньше, потому что я их меньше понимаю. То есть, мне их легче раскладывать, но их жизнью я не живу, я уже не знаю песен Джастина Бибера.

Я, если честно, тоже.

Неважно, я говорю условно. Мне Джастин Бибер здесь не интересен как Джастин Бибер, он здесь интересен как среда.

Раз не хотите говорить о своем новом творении, хотелось бы узнать ваше мнение о будущем кино. В век людей с клиповым сознанием, когда люди, грубо говоря, воспринимают эрзац-информацию кусками, не проще ли больше снимать короткометражного кино, чем тратить большие средства и силы на ленты с большим хронометражем?

Короткометражки снимать не сложнее и денег они требуют не меньше. Я снял три короткометражки, и все они были в программе Венецианского кинофестиваля. Но когда уже стал взрослым режиссером.

Короткий метр может снимать лишь взрослый режиссер?

Да любой. Это досужие разговоры, что короткометражку снимать сложнее. Она требует меньше смен, но немного больше концентрации энергии и большего распределения каждой минуты на съемочной площадке. Но это, собственно говоря, входит в любые съемки, просто есть не слишком профессиональные режиссеры, которые этого не понимают.

Давайте разложим по местам, откуда взялась история о неимоверной сложности маленьких фильмов.

Когда кто-то жалуется, как ужасно сложно было снимать короткометражку, — это либо значит, что на большое кино нет денег и человек этого стыдится, либо он себя возвеличивает напускной сложностью процесса, либо это начало творческого пути. То есть эту фразу говорят либо люди молодые, либо комплексушники.

Мы снимали короткометражку — фактически, построили огромный сложный самолет, сотрудничали с французской компанией. Снимали три дня десять минут, очень тяжело, но не легче или сложнее, чем большой фильм. Мучились, выдумывали, а потом сделали.

А в будущем вы хотели бы посвятить себя полностью коротким лентам?

Сейчас наша новая лента состоит из короткометражных новелл. А что будет дальше — мне все равно. Я не знаю. Я считаю, что кино должно быть эмоциональным. Оно должно быть единым повествованием. Кино должно куда-то забирать и куда-то увозить, уводить человека. Должно быть по-настоящему правдивым, по-большому счету. И я даже не против избыточной эмоциональности в кино.

Как в театре?

Как в хорошем театре. Мне кажется, человек должен сопереживать, нужно его брать за душу и не отпускать потом. Уверен, что надо делать именно так. Мне надоело кино про мысли. В данном случае мы делаем кино про эмоции.

Мы достаточно поговорили о зрителе и кино, но сейчас мало можно услышать профессионального мнения о современном российском артисте. Вы как считаете — помимо зарекомендовавшей себя «старой гвардии», много ли сейчас по-настоящему талантливых молодых актеров?

Молодые есть.

Это единицы, или они-таки образуют некий костяк и базу?

Если мы и упустили, то не такой большой процент. Мы нашли для нового фильма талантливых молодых людей, человек 20 на всю страну. Искали в Москве, в Питере, на Урале, на Украине… В основном, это дебютанты. Много ли это? Не знаю. Скорее, мало, но больше, чем раньше. Образование у кого-то классическое, кто-то актер-кукольник, кто-то вообще без образования.

А как вы относитесь к тому, что люди, которые заканчивают профильные вузы, идут сниматься в низкопробные сериалы и ширпотреб? Не пагубно ли это для будущего российского кино?

А что им еще делать? Кино нет в стране, о чем мы говорим. В стране 3-4 хороших картины в год выпускается, может, пять. Две комедии, три коммерческие. Может, их число дойдет до 10. Все остальное — шлак. Фестивальный шлак, шлак фестиваля «Кинотавр», коммерческий шлак и так далее. Это никому не нужная помойка, которая есть не потому, что люди не хотят снять хорошее кино, а потому, что не могут. Соответственно, в некоторых картинах кто-то что-то пытается делать. При десяти картинах в год в стране с населением в 140 миллионов шанс в них попасть небольшой. Да, у сериалов очень низкий уровень — но людям надо зарабатывать. Хотя лучше этого массово не делать. Это вредно для артистов.

У меня когда-то был разговор с еще юным артистом Данилой Козловским, который у меня получил первую большую роль. И он все меня спрашивал в Риге, когда ему предлагали сняться в блокбастере, соглашаться ему или нет. И я говорил — соглашаться, но только играть хорошо.

Просто, в сериалах это сделать сложнее.

Касательно «Ленфильма»: сейчас уже есть какие-либо результаты от федеральной помощи?

Там несколько маразматическая история. Все победно объявили, что деньги будут вкладываться, Владимир Владимирович одобрил, но эти средства пока не подтверждаются. То есть, они должны быть, и правительство подготовило решение, под которым не хватает какой-то подписи. Знаю, что директор студии (Эдуард Пичугин — ИА «Диалог») бьется, летает постоянно в Москву, пытается все осуществить. Но из-за нашей бюрократии все тормозится. Год работы прошел, и, собственно говоря, за долгое время бесконечные обещания чиновников никак не реализовались. То же самое относится к возврату коллекции Ленфильма. Все так же зависло. Толчки есть, говорят «завтра», но почему-то все задерживается. Но «Ленфильм» уже, все-таки начал запускать фильмы своего производства. Я лично считаю, и не только я, что первичны кадры, а не инфраструктура: ее можно построить, а оборудование — завезти.

А кадры будут?

Для этого нужно большое креативное пространство в студии, она должна притягивать молодых, для этого должны быть многие вещи сделаны. Посмотрим. Это путь не в год и не в два, это нужно восстанавливать лет шесть-восемь. Дело в мозгах. Наша проблема везде и во всем — в людях.

Разруха не в клозетах?

У нас проблема именно в людях. Только в них. Новые поколения должны себя реализовывать. Иметь шансы добиваться успеха. Иметь возможности найти свой путь, а у нас вечная дымовая завеса в стране. Вот жалко жирафа в Дании. Всем это в стране интересно. Он, наверное, симпатичное животное. Доброе. Он не знает о своей участи, не знает, что грядет. Возможно, даже, что идеологически он близок нашим новым консервативным убеждениям.

И с осуждением наблюдает за ЛГБТ-фламинго в своем зоопарке, хотя, скорее всего, он все-таки жираф европейских ценностей.

Наверное, его действительно стоит спасти. Да, не наверное, а точно. Возможно, ему будет лучше коротать дни в Грозном. Вот только смущает меня, что этот жираф стал у нас символом нашей прекрасности в пику их бездушности. Жираф Мариус — это наш новый Депардье. Этот жираф — квинтэссенция нашего маразма. Мы не о гражданах беспокоимся, а об иностранных жирафах. Хотя и несчастных.

Беседовала Полина Полещук / ИА «Диалог»