Путь Берггольц: дорога, по которой ходила поэтесса в блокадном Ленинграде

В воскресенье, 2 февраля, состоялась премьера первого спектакля Мобильного художественного театра Михаила Зыгаря в Петербурге. Аудиопостановку для мобильного телефона «Я жила» авторы создали на основе дневников и выступлений главного голоса блокадного Ленинграда Ольги Берггольц, а Северная столица стала в спектакле настоящей декорацией: под аккомпанемент актёрской игры слушатель должен пройти тот же путь от улицы Рубинштейна до Дома радио, который почти каждый день проделывала поэтесса в осаждённом городе. Корреспонденты «Диалога» уже освоили этот маршрут – и узнали, какие места были особенно дороги Ольге Берггольц.

Рубинштейна, 22

На этом доме нет никаких указателей и мемориальной доски, но именно здесь в 1943 году на четвёртом этаже поселились Ольга Берггольц и её будущий третий муж Юрий Макогоненко. Чтобы рассмотреть здание получше, входим в чёрную арку — как когда-то делала поэтесса, возвращаясь под вражескими обстрелами домой. Дверь в местный двор, несмотря на зловеще глядящий домофон, всегда открыта.

Переезжать в квартиру №8 влюбленные, по предположению авторов книги «Ольга. Запретный дневник», начали уже после прорыва блокады – 8 апреля 1943 года. Их новое пристанище находилось совсем рядом с бывшим домом поэтессы, в котором она жила в браке с Николаем Молчановым. Эта мысль не давала покоя Ольге Берггольц. В письме близкой подруге семьи Ирэне Гурской она писала:

«…моё жильё почти напротив старого моего дома, где мы восемь лет прожили с Колей, где ты в один мой страшный и счастливый день принесла мне букет красных гвоздик и бутылку молока (помнишь, в связи с чем это было, а?) – вся прошлая и далёкая, и такая недавняя жизнь моя станет напротив моего нового дома, моего сегодняшнего дня, – и мне всё кажется, что <…> здесь всё будет, как тогда…»

Рубинштейна, 7

Возвращаемся обратно на улицу и идём направо, в сторону Невского проспекта — так же, как ходила на работу Ольга Берггольц. На перекрёстке Графского переулка и Рубинштейна по левую руку замечаем серый с частыми балкончиками памятник конструктивизма — тот самый старый дом поэтессы. Здесь она провела за работой 11 лет — с 1932 по 1943 годы.

«Я глядела на наш дом; это был самый нелепый дом в Ленинграде, – будет писать Ольга Берггольц в дневниках. – Его официальное название было «дом-коммуна инженеров и писателей». А потом появилось шуточное, но довольно популярное тогда в Ленинграде прозвище – «слеза социализма». Нас же, его инициаторов и жильцов, повсеместно величали «слезинцами».

Такое название отражало буквальное состояние дома: он был сооружён довольно плохо и часто протекал. А слышимость в здании была такой, что современные «панельки» даже не идут в сравнение: по воспоминаниям поэтессы, происходящее на третьем этаже было великолепно слышно у неё в жилище — на пятом, в квартире №30.

Да и в целом жить в доме, который для коллективного быта создавали молодые инженеры и писатели, тоже со временем становилось не очень-то удобно: собственных кухонь в квартирах (которых насчитывалось 52!) не было – только общая столовая на 200 человек, куда жители сдавали свои продуктовые карточки и посуду. Общими также были душевые и санузлы (по одному на этаж). Зато на крыше раскинулся настоящий открытый солярий – но чаще всего его использовали для сушки белья.

Дорога жизни в стихах и фотографиях

24 сентября 1941 года в дневнике поэтесса писала из Дома радио, где привыкла оставаться на ночь, о квартире на Рубинштейна, 7:

«…там – под самой крышей, дом жилой, если туда упадёт даже не очень большой фугас – вся серёдка его рухнет «по винтику, по кирпичику». О, зачем мы сбежали оттуда! Ведь живут же там люди, а я ещё политорганизатор дома. Но ведь это – липа, липа, это райкомы придумали от беспомощности своей, да и некогда мне заниматься этой липой. Какие тут политорганизаторы помогут, когда государство бессильно?» (орфография и пунктуация сохранены).

Поэтесса могла бы переехать жить в Дом радио, где было оборудовано бомбоубежище, но всё равно возвращалась домой – к мужу Николаю Молчанову, который страдал от эпилепсии и голода. Взять супруга с собой на работу она тоже не могла – не хотела пугать измотанных работников «дикими припадками». Николай Молчанов умер в 1942 году.

Пересечение Невского и Рубинштейна

Идём дальше – и на пару секунд останавливаемся напротив дома по адресу Рубинштейна 2/45. В это внушительное здание на пути Ольги Берггольц в блокадные годы упала одна из фугасных бомб, оставив в нём пугающую тёмную дыру.

Зато спасительные тёплые мысли навевал на поэтессу жёлтый дом напротив – на Невском, 74. Там находилась небольшая пельменная, в которой Ольга с мужем Николаем любили заказывать пельмени. Но в июне 1942 года, как пишет Берггольц в дневнике, сюда попали снаряды, и любимая закусочная исчезла.

По той же стороне – чуть дальше, на Невском, 86 – виднеется Дом актёра, где в начале войны в одной из коммунальных квартир жили родственники Николая Молчанова, и куда Ольга с мужем часто приходили ночевать, спасаясь от обстрелов. Здесь же, в дровяном сарае, 17 сентября 1941 года поэтесса попросила супруга закопать в её дневники.

«Всё-таки в них много правды, несмотря на их ничтожность и мелкость, – писала она в тот день. – Если выживу — пригодятся, чтобы написать всю правду. О беспредельной вере в теорию, о жертвах во имя её осуществления – казалось, что она осуществима. О том, как потом политика сожрала теорию, прикрываясь её же знамёнами, как шли годы немыслимой, удушающей лжи…»

Невский проспект, 41

На углу сворачиваем налево – в сторону Аничкова моста – и подходим ко дворцу Белосельских-Белозёрских с его огромными атлантами. К ним в особо опасные дни жалась Ольга Берггольц, в надежде, что скульптуры защитят её от обстрела. Нечётная сторона Невского проспекта тогда была менее опасной, а напротив – на Невском, 68а – по воспоминаниям поэтессы, летали справки, страницы книг и документы из разрушенного Литературного дома.

Садовая, 18

Ольга Берггольц следовала дальше: вдоль моста, мимо Аничкова дворца и площади Островского, чтобы вскоре перейти на опасную сторону улицы. Возможно, ненадолго она задерживалась у РНБ, где с 1938 по 1940 год трудился на должности главного библиотекаря, а потом заместителя заведующего отделом массовой работы её муж Николай Молчанов.

Невский проспект, 54

Перейдя дорогу, поэтесса встречала жителей блокадного Ленинграда, которые вслушивалась в голоса ведущих и звук метронома из репродукторов на углу этого дома. Отсюда же горожане слышали новости с фронта и блокадные стихи в исполнении самой Берггольц.

Невский проспект, 56

Затем Ольга поворачивала на Малой Садовой и проходила мимо Елисеевского магазина — туда же идём и мы. Парадная витрина торгового дома во время блокады была заложена мешками с песком и заколочена досками на случай бомбёжек. Иногда там размешали агитационные плакаты «Окна ТАСС». Заколотили и входную дверь – попасть в магазин теперь можно было с Малой Садовой, чтобы купить там трав, еловых ветвей или хвойную настойку. Из них готовили относительно съедобные блюда.

Малая Садовая, 2 (ул. Итальянская, 27)

Наконец справа, в конце улицы, видим стены Дома радио. Сюда Ольгу Берггольц отправили работать в самом начале войны, и с августа она обращалась в передачах к жителям Ленинграда. Поэтесса трудилась на седьмом этаже, а во время частых бомбёжек создавала стихи в убежище в подвале.

28 сентября 1941 года она напишет в своём дневнике:

«Сегодня в 8 час. веч[ера], когда я сидела в газоубежище Дома радио, в соседний дом упали бомбы, и рядом тоже попадало. Дом радио – № 2, а попало в д[ом] № 4. Убежище так и заходило, как на волнах. Люди сильно побледнели, и говорят, что я тоже стала совсем голубая. Но, по-моему, я не испугалась».

Блокадные кладбища

Сюда же Ольга вернётся после недолгой поездки в Москву. 26 апреля 1942 года её встретит Юрий Макогоненко: в маленькую комнату на седьмом этаже он притащит мягкий диван, повесит над ним портрет и стихи Берггольц и будет угощать её едой и медовым табаком. В этот день в дневнике поэтесса уже назовёт Макогоненко «новым мужем».

Но самое главное — в Доме радио Ольга Берггольц и её коллеги в ночь с 18 на 19 января 1943 года узнают весть о прорыве блокады Ленинграда. Позже она отправит об этом письмо своей сестре Марии:

«У нас всё клубилось в Радиокомитете, мы все рыдали и целовались, целовались и рыдали — правда! И хотя мы знаем, что этот прорыв ещё не решает окончательно нашу судьбу, — ведь, чёрт возьми, так сказать с другой стороны, немцы-то ещё на улице Стачек, 156, всё же весть о прорыве, к которой мы были готовы, обдала совершенно небывалой, острой и горькой в то же время радостью… Мы вещали всю ночь, без всякой подготовки, но до того всё отлично шло — как никогда. <…> Когда села к микрофону, волновалась дико, и вдруг до того начало стучать сердце, что подумала, что не дочитаю, — помру. Правда. И потому говорила задыхаясь и чуть не разревелась в конце, а потом оказалось, что помимо текста именно это «исполнение» и пронзило ленинградцев» (орфография и пунктуация сохранены).

Подготовила Евгения Чупова / ИА «Диалог»