Сегодня в мире существует около 30 миллионов видов насекомых. Видов – не особей. Сколько их на Земле всего, сосчитать сложно – очень уж активно размножаются. Только одна домашняя муха, если бы каждая её личинка развивались в здоровое потомство, могла бы иметь до 250 миллионов внуков (согласно данным из книги К. Фриша «Десять маленьких непрошенных гостей»). Неудивительно, что на протяжении всей своей истории люди размышляют о представителях данного класса членистоногих – в том числе через объекты культуры. И раз уж исчислить насекомых нельзя, мы решили посчитать хотя бы места в Петербурге, связанные с образами жуков и других шестиногих. И тоже едва не сбились со счёта.
Школа Карла Мая (14-я линия В. О., 39)
Когда-то поэт Николай Заболоцкий провозгласил создание школы жуков – в одноимённом тексте 1931 года. Между тем, жучиное учебное заведение существовало в Петербурге задолго до – с 50-х годов XIX века учеников школы Карла Ивановича Мая звали исключительно «майскими жуками».
Над входом в школу размещался большой каменный жук, а в самом заведении имел место культ жужжащего усатого создания – скажем, всем выпускникам вручались нарядные наградные жуки. Между прочим, среди тех, кто окончил школу Мая, были члены семей Бенуа, Римских-Корсаковых, Рерихов и Семёновых-Тян-Шанских. Так что, слушая Римского-Корсакова или приходя на выставку Рериха, вспоминайте иногда и о жуках.
Можно подумать, что господин Май был заправским энтомологом – но нет, Карл Иванович учил детей географии. Жуки в его жизни появились после одного из школьных спектаклей – ученики вышли на сцену с флагами, на которых изобразили соответствующих насекомых. Логика простая: раз мы учимся у Мая, значит, мы – майские. А раз мы майские – значит, жуки. Карлу Ивановичу это понравилось – учебное заведение «ожучилось» более чем на 60 лет.
С приходом советской власти насекомую традицию в школе «поломали» – слишком, мол, всё это буржуазно (хотя, казалось бы, разве не отражает пролетарские идеалы жук, который упорно катит впереди себя огромный тяжёлый шарик?) Барельеф с жуком, охраняющим вход, был разрушен, а в 70-е годы «сломали» саму школу. Классическим способом – закрыли на ремонт, а потом уже не открыли.
После распада СССР о школе Мая вдруг вспомнили – в 1995 году старейший из здравствующих на тот момент майских выпускников Дмитрий Лихачёв открыл восстановленный барельеф с жуком. И хотя сама школа в здание не вернулась – с 1978 года там находится СПИИРАН (Санкт-Петербургский институт информатики и автоматизации РАН) – в нём открыли музей школы Мая. Каждый день там принимают посетителей и рассказывают им о былых жучиных временах.
Музей-квартира В. В. Набокова (Большая Морская, 47)
Не секрет, что Набоков был ловцом не только литературных образов и словесных находок, но и бабочек. И если в его руке не было пера – значит, в ней был зажат сачок, которым он орудовал так лихо, что даже обогатил энтомологию, открыв несколько прежде неизвестных чешуекрылых.
В личной коллекции писателя было свыше 5000 бабочек. Те из них, что были собраны им в 40-е – 50-е годы в Гарварде, где он курировал энтомологическую коллекцию в местном музее зоологии, подарены музею Набокова в Петербурге. Там же хранится удачливый набоковский сачок.
В апреле этого года ремонт, который начался в здании музея 26 марта, спровоцировал тревожные слухи – «интерьеры и экспонаты музея под угрозой, а вскоре музей и вовсе должен будет съехать, и пока что неизвестно, куда». В СПбГУ, в ведении которого сейчас находится дом Набокова поспешили всё опровергнуть, – никаких угроз нет, а музей скоро собираются открыть.
И действительно открыли – 29 апреля его новый директор, известный петербургский писатель и филолог Андрей Аствацатуров, рассказал «Диалогу», что постарается, что музей скоро воспрянет – не хуже какой-нибудь набоковской весенней бабочки:
«Мы открываемся после затяжного и изнурительного ремонта, который вели не мы, а районная администрация. Я думаю, музей воспрянет и реанимируется. У нас есть новые специалисты, замечательные музейщики, мы ждём пополнения коллекции через какое-то время. Думаю, музей заработает с прежней силой – может быть, ещё более интенсивно. Я постараюсь, чтобы так было», – пообещал Аствацатуров.
Тропический комплекс «Миндо» (Правды, 12)
Ещё одно выставочное пространство, связанное с насекомыми – но уже менее академическое. В «Миндо» можно погулять по созданным «на местах» тропикам в компании местных жителей – в том числе бабочек, которые кружат в воздухе и охотятся за припрятанными в зарослях фруктами.
Людей крылатые красавицы не боятся – иногда могут даже присесть на голову или палец. Но по возможности бабочек лучше не трогать – лишние тактильные контакты могут сократить и без того небольшое количество дней, отмеренное этим хрупким существам. Да, и смотрите под ноги – летающие насекомые иногда тоже не прочь прогуляться пешком.
Ещё один тропический житель комплекса – жук-голиаф по имени Серафим. В центре его ласково называют «малыш»: голиафы – одни из самых крупных и тяжёлых жуков в мире. Будучи представленным в единственном экземпляре, Серафим лишён возможности расхаживать на воле и большую часть времени проводит за стеклом. Но чувствует себя, там, кажется, не так уж плохо – одновременно ест и спит, будто его земляк, какой-нибудь тучный африканский диктатор.
Особенная гордость «Миндо» – муравьиный мир, декорированный наподобие человеческого. Там есть и банк, и автомобили, и «хрущёвки» с лозунгами на крыше вроде: «Наша цель – муравьизм!» Среди всего этого гуляют сотни настоящих муравьёв, что вызывает ассоциации с кино и книгами о мире, пережившем апокалипсис. Но можно мыслить менее мрачно – и прикупить к себе домой одну из муравьиных ферм, а может быть, и несколько бабочек. Пока мы держим насекомых для забавы – а не насекомые нас – о видовом господстве на планете можно не беспокоиться.
Могила Бориса Шванвича (Большеохтинское кладбище)
Свою научную жизнь энтомолог Борис Николаевич Шванвич посвятил изучению крыльев бабочек. Особенно его интересовала мимикрия – способность насекомых благодаря рисунку на крылышках уподобляться другим существам, тем самым отпугивая хищников. В этой области им было сделано несколько принципиальных открытий.
На надгробии учёного, почившего в 1957 году в возрасте 68 лет, можно увидеть крыло бабочки, на котором рисунок отвечает его представлениям о способностях насекомого к маскировке. А вот что там нельзя увидеть так это… танк. Или можно увидеть?
Есть легенда, будто Шванвич, пользуясь профессиональными знаниями, в ходе Второй мировой создал камуфляж для советских танков. 1942 год, немцы наступают – а советские зелёные машины средь белоснежных полей, как на ладони. Сталин потребовал всерьёз заняться «мимикрией» военной техники, используя научный подход. И тут кто-то вспомнил про Шванвича.
Энтомолога обнаружили в блокадном Ленинграде, умирающим от голода. Спецрейсом доставили в Москву. Поставленную задачу Шванвич решил за три дня, и когда Сталин предложил просить в награду, чего душа желает, учёный пожелал кафедру энтомологии. И в 1944 году объединённая с кафедрой зоологии беспозвоночных за 13 лет до того кафедра энтомологии снова открылась в ЛГУ. Существует она в «главном» университете и по сей день.
Говорят, что если присмотреться к переплетению линий в крылышке на могиле Шванвича, можно разглядеть там танк – тот самый, закамуфлированный. А можно не разглядеть, потому что его нет и никогда не было. Или потому что проект камуфляжа до сих пор засекречен? Решайте сами.
Дом Николая Олейникова (наб. канала Грибоедова, 9)
Многие ленинградские литераторы начала 20 века воспевали насекомых: Хлебников сочинял о кузнечике, Чуковский тешил детей мухой и тараканищем, Заболоцкий, как уже сказано, заложил школу жуков. Но даже среди них особо отличался Николай Олейников – энтомологическая лирика в его текстах занимает едва ли не половину всего наследия.
«Я муху безумно любил, // Давно это было, друзья, // Когда ещё молод я был, // Когда ещё молод был я», – проливал слезу поэт над почившей букашкой. И утверждал эстетическое торжество насекомых форм, возглашая: «Любовь пройдёт, обманет страсть, но лишена обмана волшебная структура таракана». А созданный им журнал «Сверчок», а книга «Жук-антисемит»? Вспоминать можно долго.
В «писательском небоскрёбе» на канале Грибоедова, где наряду с Кавериным, Эйхенбаумом, Зощенко и многими другими проживал и Олейников, от его квартиры не осталось ничего, кроме стен. В литературном музее «XX век», расположенном в квартире Михаила Зощенко, говорят, что в жилище Олейникова не оставили даже двери – всё теперь новое.
Тем не менее, о певце крошечных существ там не забывают – в прошлом году к 120-летию со дня рождения Олейникова музей провёл выставку «О разных маленьких предметах». На лестнице – по которой в 1937 году поэт под конвоем ушёл из дома навсегда – разместили большие постеры с текстами его сочинений о насекомых.
К сожалению, это была временная экспозиция. Сейчас главное, что напоминает об Олейникове в этом доме – небольшая табличка, установленная на фасаде в рамках проекта «Последний адрес».
Литейный комар (чаша у Мариинской больницы)
В октябре 1997 года в Петербурге появился первый памятник комару. Его нелегальную установку в старинную чашу у больницы на Литейном проспекте произвели художники-акционисты из группы «Новые тупые». Выбор места был обусловлен географическим удобством: база «тупых» – в галерее «Борей» была оттуда в двух шагах.
На сайте группы концепция сооружения описана так: «Петербург построен на болоте. В качестве нового символа города был выбран коренной житель города – комар, скульптурное изображение которого было установлено в исторической чаше на месте украденной бронзовой змеи». Кто украл змею, не уточняется.
Поначалу памятник думали сделать официальным, но прикинули, что разрешение никто не даст. Тогда один их участников «Новых тупых» залез вместе с комаром в чашу, что было зафиксировано на единственной сохранившейся на память фотографии – прочие, говорят «тупые», мистическим образом исчезали или портились. Затем спустился, оставив насекомое там.
«Тупые» рассчитывали, что памятник простоит хотя бы час, но в итоге комар украшал Литейный до весны 1998 года. «Приморозило – и его, может быть, и пытались, но не смогли оторвать», – объясняют художники.
Граффити с мухой (Гангутская, 10)
Более долговечный представитель уличного искусства уселся на стене здания на Гангутской улице. Речь о гигантской мухе с белоснежными крыльями, которая ползёт вертикально вверх уже больше года – вопреки законам природы, она пережила многих представителей homo sapiens вроде прапорщика Задова или тренера Черчесова, граффити с которыми появились и были закрашены в течение (самое большее) нескольких месяцев. А муха всё ползёт.
Возможно, это связано с отсутствием помпы – сегодня у уличных художников принято громогласно заявлять о созданных ими арт-объектах через интернет и средства массовой информации, что несколько противоречит обычаям уличного искусства, которое изначально было неофициальным и неформальным ответвлением художественного творчества. В результате шумихи часть общественности осуждает «хулиганов», и коммунальщики подчас просто вынуждены реагировать на появление рисунков, закрашивая их. Автор мухи поступил иначе: не стремясь к славе, он нарисовал её и затих – жест куда более близкий настоящему художнику. В сети даже не разыскать его имени – да и не надо. Ведь муха живёт.
Любопытно, что насекомое расположилось неподалёку от Академии Штиглица, которую в народе часто называют «мухой» – в память о том, что с 1953 по 1994 годы заведение носило имя художницы Веры Мухиной. При этом сама Академия своё мушье название никак визуально не обыгрывает. Очевидно, автор граффити решил это исправить.
«Насекомая» детская площадка (Димитрова, 10-4)
«Аттракционы» на детских площадках в виде пчёлок-качелей или с рисунками бабочек – дело нередкое. Но во дворе дома на улице Димитрова наш корреспондент обнаружил игровую локацию, целиком посвящённую насекомым. Божьи коровки и другие жуки, кузнечики, пчёлы, гусеницы и – очевидно, для компании – моллюск-улитка.
Исполнены качели-карусели, надо сказать, без особых затей. В основном, насекомые – это просто рисунки на стандартных развлекательных объектах. А качель-коровка больше похожа на собаку с красно-чёрными крылышками.
Тем не менее, находиться в окружении насекомых – пусть и не вполне совершенных – для детей, должно быть, полезно. Возможно, кто-то из них вырастет и станет настоящим энтомологом. Хотя бы из детского противоречия: надо же узнать, как коровка и другие насекомые выглядят на самом деле!
Подготовил Глеб Колондо / ИА «Диалог»
Если вам интересна тема насекомых, рекомендуем к прочтению другой наш текст — Учёные-энтомологи: «Диалог с насекомыми возможен. В перспективе».