«Здесь учат даже стены»: прогулка по РГИСИ с экс-ректором, профессором Александром Чепуровым

Здание бывшей Театральной Академии (сегодня — Российского государственного института сценических искусств или РГИСИ) на Моховой, 34 немного напоминает Школу чародейства и волшебства Хогвартс. И не только потому, что «маглам» здесь делать нечего – вхожи только те, кто обладает «магическими способностями» к театральному искусству. Это ещё и почти такое же хитросплетение лестниц, коридоров с зеркалами и статуями, потайных ходов и исторических контекстов. Во всём этом ничего не стоит заблудиться – но с нами на прогулку по институту отправился профессор Александр Чепуров, завкафедры театрального искусства, ректор РГИСИ в 2011-2017 и его же студент с 1974 по 1979 годы – словом, практически местный Альбус Дамблдор. По пути он рассказал, зачем сюда приходил Лермонтов, в какой комнате ночевал премьер-министр, чем занимались в бывшей обсерватории Мандельштам и Набоков, и как студенты, войдя в роль, «сходят с ума» и «протыкают» друг друга шпагами.

Из истории: Безобразовы, дом правительства, ЛГИТМиК

Александр Чепуров начал с рассказ с того, где обитал старейший театральный вуз до Моховой. Степенный РГИСИ некогда был настоящим кочевником – за 240 лет успел сменить порядка десяти адресов.

— Всё началось в зданиях на набережной Невы в 1779 году. Потом было знаменитое здание на канале Грибоедова, 93. Потом какое-то время – дом на Невском проспекте, напротив Публичной библиотеки. Затем долгое время на улице Зодчего Росси – там, где нынче Академия русского балета. Это было Императорское театральное училище, оно просуществовало почти сто лет. После революции была школа актёрского мастерства – там, где нынче театр «Зазеркалье», на Троицкой, 13 (сейчас Рубинштейна, 13; а ещё в этом здании с 1981 до начала 90-х находился Ленинградский рок-клуб – ИА «Диалог»). Затем, в середине 20-х годов – Литейный, 46. И, наконец, в 1928-м институт переехал сюда, на Моховую, 34. В здание, которое имеет свою долгую и непростую историю.

Какую? Приготовьте тетрадки для конспектов – экскурс в прошлое только начался.

— В 19 веке здесь был особняк Столыпиных. И один из родственников здешней хозяйки, Михаил Юрьевич Лермонтов, в годы написания своего знаменитого «Маскарада» приходил сюда. Здесь тогда развёртывались отношения Лермонтова с некой Екатериной Сушковой, которая была в него влюблена, и с которой у Лермонтова был очень сложный драматический сюжет: он влюбил её в себя и потом отверг, такая была история. Здесь эта драма разворачивалась, – немного нагнетает Чепуров, обводя руками мраморную лестницу. – Драма ревности, драма неверия друг другу. Что, собственно говоря, послужило базой для создания «Маскарада». Здесь всё это и происходило, вот в этом особняке.

И на этом драмы не закончились. В конце того же века особняк получил во владение граф Стенбок-Фермор. Затем его дочь, Надежда Безобразова (супруга генерала Безобразова) решила заняться переустройством дома в стиле модерн, для чего привлекла молодого архитектора Александра Владовского. Но что-то пошло не так – в ходе строительства вошедшие тогда в моду бетонные конструкции обрушились, погибли люди.

— Было решено опять переделывать этот особняк. В дело включился знаменитый архитектор Юлий Бенуа. Он Владовскому помог всё достроить, а архитектор Прокофьев сделал те интерьеры, часть которых мы сегодня видим. И знаменитую мраморную лестницу, и белый зал, где малая сцена Учебного театра нынче, и «Зал рококо», где танцевальный класс, и «Дамский будуар», будуар хозяйки, в котором теперь 16-я учебная аудитория.

Реконструкция была закончена в 1904 году. А в 1915-м чета Безобразовых продаёт дом в казну и съезжает в квартиру на Миллионной улице. Особняк оказывается в ведении канцелярии Совета министров.

— Здесь находилась канцелярия, на первом и втором этажах был офис Совета министров России. А третий этаж – это квартира премьер-министра, казённая. И до 1917 года, в общем, правительство России находилось здесь.

В 1918 году дом на Моховой был отдан польскому землячеству – это, если говорить современным языком, было что-то вроде польского культурного центра. А в 1928-м сюда, наконец, поселили РГИСИ. Правда, в то время институт назывался не так. С именами, как и с домами, у вуза всё тоже было не просто.

— Наш институт на протяжении своей истории, как только ни назывался – только в печку не ставь: и Драматическая школа, и Императорское театральное училище, и Императорские драматические курсы, и Школа актёрского мастерства, и Институт сценических искусств. В 50-е он даже носил имя Александра Островского – вот вы видите барельеф, оставшийся с того времени. Хотя великий Александр Николаевич не имел к институту никакого отношения и никогда здесь даже не бывал. Потом возникла эта знаменитая, чудовищная аббревиатура ЛГИТМиК – Ленинградский Государственный институт театра, музыки и кинематографии. Затем – Академия театрального искусства. Но, в конце концов, мы вернулись к историческому названию – Институт сценических искусств.

По мнению Александра Чепурова, сегодняшнее название подходит институту не только исторически, но и по существу – оно учитывает разнообразие предлагаемых студентами дисциплин.

— Почему сценических? Потому что не только драматическое мастерство здесь изучалось. И эстрада, и кукольный театр, и цирк, и другие перформативные жанры. В какой-то момент здесь даже был кинокурс – и Сергей Герасимов преподавал, скажем, и Григорий Козинцев с Леонидом Траубергом. Институт выучил многих всемирно известных киноактёров и кинорежиссёров. Это касается не только 20-х годов – такой режиссёр как Алексей Герман-старший тоже учился в нашем институте.

Учебный театр «На Моховой»

Профессор обращает внимание, что здания РГИСИ – это не только бывший особняк Безобразовых. В 20 веке к дому со стороны дворов пристроили жилые помещения, что «углубило» его вглубь квартала, в сторону Литейного проспекта. Сейчас здесь находятся классы, кабинеты, помещения для занятий пластикой, вокалом, а когда-то здесь было и первое общежитие института. Новая «общага» (Опочинина улица, 8) появилась у вуза только в 50-е годы.

Через дорогу, в доме 33-35 по Моховой, с 1962 года находится Учебный театр. Там же во дворе ещё один учебный корпус. Оба эти здания составляли комплекс бывшего училища князя Тенишева, среди выпускников которого достаточно вспомнить самых именитых — Осипа Мандельштама и Владимира Набокова. На пятом этаже Тенишевского училища (в дворовом корпусе) во времена их учёбы располагалась обсерватория.

— Я помню, когда это был чердак с подходящим к обсерватории коридором. И там в 80-е и 90-е годы ещё можно было видеть ржавую станину от телескопа. Мы воображали, что отсюда вот Набоков с Мандельштамом, наверное, смотрели на звёзды…

Внутренние дворы Учебного театра и сегодня продолжают быть местом скопления студентов. И Набоков в своё время не упускал случая перекурить в одной из проходных арок – этот опыт позже был зафиксирован в романе «Защита Лужина».

— Там были три въездные арки из первого двора во второй. Одна из них существует до сих пор, а две заложены – там приёмная комиссия. У Набокова в «Защите Лужина» описано, как герой, не желая идти на занятия, прятался в одной из этих арок. Там можно было и покурить, и подумать, и ото всех уединиться. Этот огромный двор с тремя арками был сделан неслучайно. Раньше была идея, что учащиеся не могут целый день сидеть за партами и столами. Они должны раз в 40 минут двигаться – и их заставляли выбегать во двор и заниматься разными физическими упражнениями.

Вскоре после революции училище прекратило существование. В 1922 году здание, выходящее фасадом на Моховую с амфитеатром, передали ТЮЗу – до строительства «нового дома» на Пионерской площади было добрых сорок лет.

— С 1922 по 1962 здесь находился ТЮЗ, основанный Александром Александровичем Брянцевым. Это первый детский театр в мире, не говоря уже о России. До того момента, как новое здание для ТЮЗа построили на Пионерской площади, он был здесь, — говорит Чепуров.

С 1962 года институту передали основное здание для Учебного театра, а в 1970-х – и дворовый флигель.

Круговая анфилада

Возвращаемся на Моховую, 34. Поднимаемся по мраморной лестнице, попадаем на так называемую круговую анфиладу. Отсюда лежит много дорог – например, можно пройти в библиотеку, на малую сцену или в танцевальные классы. Встречают нас две ухмыляющихся скульптурные физиономии.

— Это сатиры. Здесь собраны остатки скульптур, которые были в доме Безобразовых. Здесь есть ещё несколько таких бюстов и статуй: есть, например, бюст Нерона, который стоит в ректорском кабинете, бюсты разных философов. Есть легенда, что этот особняк строился хозяином для своей любовницы, театральной актрисы, поэтому он весь наполнен театральными духами. Но на самом деле это просто студенты придумали, чтобы было интереснее.

А жаль: что за старинный особняк без привидений? Тем более, над лестницей сгустился полумрак – как тут не вспомнить о готических романах?

— Раньше здесь был стеклянный потолок, так называемый «фонарь». Сейчас составляется проект комплексной реставрации здания, и он предусматривает открытие купола, чтобы потолок снова был стеклянным. Это, по всей вероятности, было очень красиво: вся лестница становилась светлой, такой воздушной.

Задерживаемся у мраморной памятной доски.

— Многие студенты в 1941 году ушли на фронт, в первые же месяцы войны. Я помню: каждое 9 мая около этой доски собирались преподаватели, те, кто воевал. Сейчас у нас остался только один побывавший на фронте ветеран – Исаак Романович Штокбант. А когда-то была тьма народу. Я даже удивлялся, что театральные люди вдруг появлялись с боевыми орденами на груди. Они вспоминали ребят, которые погибли, а их немало. Это для театрального вуза как будто бы странно, но была какая-то удивительная атмосфера в общении ветеранов, – вспоминает Александр Чепуров.

Танцевальные классы – будуар Надежды Безобразовой и зал рококо

Начинаем осмотр аудиторий с «голой» старинной комнаты, где из «удобств» – только рояль и камин.

— Это так называемый будуар Надежды Безобразовой. Практически всё здесь сохранилось, за исключением люстры. Даже пол сохранился, но он сейчас под линолеумом. Камин, огромное от пола до потолка старинное зеркало в тяжёлой резной раме… Сколько сцен из реальной и театральной жизни отразилось в нём!

Отсюда же попадаем во второй танцевальный класс – или зал рококо.

— Это зал рококо. К сожалению, видите, что творится, – Александр Анатольевич указывает на потрескавшийся потолок, закрытый строительной сеткой. – Очень давно всё не реставрировалось. Здесь был огромный живописный плафон – он сейчас снят, снята живопись, которая была натянута на раму, чтобы не сыпалась штукатурка, натянута сетка. А в принципе, это очень красивый зал с прекрасным полом, который, правда, тоже закрыт, законсервирован. И даже люстры сохранились те самые, которые были в зале изначально. И эти бра — тоже родные. В своё время здесь был актовый зал, вручались дипломы. Многие известные артисты получали их здесь — все, кто до 1962 года, то есть до открытия Учебного театра, заканчивал институт. Потом вручали уже там.

В зале рококо стоят сразу два рояля – об одном из них разговор отдельный.

— Вот знаменитый эркер, а в нём подлинный рояль XIX века. Его, конечно, нельзя использовать, потому что рояли девятнадцатого века были настроены на два тона ниже. А натягивать струны в современный строй значит их погубить. Но это антикварный рояль, он входит в так называемое «охранное свидетельство» и уже навеки прописан в этом зале. Его будут реставрировать вместе со стенами и потолком. Он уже не для использования, это просто такая раритетная вещь. Убрать его отсюда нельзя.

Малая сцена – Белая столовая

Теперь мы в небольшом театральном зале. Сбылась мечта детства: можно пройти на сцену и даже за кулисы.

— Это была парадная столовая. Здесь были приёмы и иногда банкеты – сначала у Безобразовых, а впоследствии и министерские. Камин, есть два старых зеркала – они сейчас закрыты, чтобы не бликовали во время спектаклей. В ту пору, когда не было Учебного театра, здесь была основная учебная сцена.

Идём по сцене направо – оказываемся в помещении, заполненном старыми и не очень афишами студенческих спектаклей и фрагментами декораций.

— Здесь гримёрки. Это самая старая часть — флигель 18 века. Отделка более поздняя, конечно, но стены очень древние, очень старые. На планах позапрошлого столетия на этой территории уже обозначен этот небольшой флигелёк.

«Раз потайная дверь, два потайная дверь»

Не без сожаления спускаемся со сцены в зал – выходим и возвращаемся по мраморной лестнице на первый этаж. Сворачиваем от лестницы направо, в колонный зал.

— Наш колонный зал – это бывшая библиотека. Здесь есть и потайные двери, и комната-сейф, и, как в детективных романах, можно открыть потайную дверь…

Александр Анатольевич Чепуров указывает на прямоугольные части стен с зазорами по краям.

— Раньше здесь были стойки с книгами. А за ними — вот, смотрите, — двери потаённые. Раз – потайная дверь, два — потайная дверь, – будто Шерлок Холмс, профессор открывает нам все тайны комнаты. – Вот за этой дверью была комната-сейф. Её сделали в 1915 году для хранения министерских документов, разные особо ценные документы канцелярии премьер-министра были здесь. Всё пространство под мраморной лестницей занимает эта комната-сейф. В своё время студенты шутили, что там скрыты царские миллионы. Но там, конечно, не было миллионов – просто куча бумаг. А теперь – архив нашего института, те материалы, которые ещё не сданы в госархив.

Что-то это подозрительно, Ватсон: а вдруг, и правда, были миллионы? Но теперь, конечно, уже не проверишь. А мы переходим из колонного зала в коридор – и оказываемся на границе особняка и более поздних пристроек.

— Раньше особняк Столыпина заканчивался вот здесь, – Александр Чепуров показывает вертикальную трещину в стене посередине коридора. – Это место соединения двух зданий, но они никак не соединятся. То есть они соединились, но всё время пытаются разойтись обратно. Трещина старательно заштукатурена, но если штукатурку убрать, обнаружатся «маячки» – стены-то разбегаются. Сколько бы каждый год ни штукатурили, а трещина всё равно есть. Здесь проходит граница – всё, что дальше, построено в начале XX века. Но это уже совершенно другая история.

На «границе» нас настигают – но, правда, не пограничники, а театровед и профессор РГИСИ Николай Песочинский. Узнав, что проходит экскурсия, он задаёт вопрос, который его, очевидно, волнует уже долгие годы (Песочинский преподаёт здесь почти 40 лет).

— У меня есть один замечательный вопрос, на который я не могу найти ответа: где была спальня хозяев?

— На третьем этаже.

— С видом на Моховую? Спальня хозяев. Это важно! – глядя на нас, поднял палец вверх театровед и побежал дальше по своим театроведческим делам.

А мы идём смотреть винтовую лестницу.

— Окна вдоль лестницы – это были витражи. Было очень здорово: внутри дома башня с витражами. Сейчас эти внутренние оконные проёмы забиты фанерой, а раньше можно было увидеть все коридоры сквозь такие цветные стёкла.

— А куда делись витражи?

— Куда-куда? Давно уж они все поломались… Даже никто их не уволок – просто они побились все. Студенты таскали декорации, то, другое, бах-бах – всё. Помню, кричали «опять студенты такие-то разломали витраж». Ну, что поделать? Так всё и разломалось. А очень красивая была лестница.

— Может быть, тоже восстановить её во время реставрации?

— Всё это будет. Проект абсолютно тотальный на сотни миллионов, по-моему, планируется. Это здание давно не ремонтировалось. Здесь нужно менять все сети, все коммуникации, нужно укреплять фундамент. Скорее всего, нужно будет отсюда даже выехать на время ремонта.

— Куда?

— Это вопрос! Что-то подыщут. Опять же, всё это должно происходить поэтапно, частями.

«Она здесь есть, энергетика»

— Пропустите скорую, пожалуйста.

Пропускаем. Студенты помогают пройти на выход сокурснице, которой на занятии стало плохо. Александр Анатольевич выясняет, что случилось, – вроде бы, ничего серьёзного.

— Этюд репетируем, – шутят студенты.

— Тут всё бывает, – поясняет профессор. – Я помню, сижу в кабинете, ко мне прибегают – студента прокололи шпагой. Как прокололи?! Оказалось, просто поранили. А девочка упала в обморок, её пришлось приводить в чувство. Бывают и от работы эмоциональные стрессы. Погружения в роль, они ведь не для всех проходят нормально. У актёров ведь очень подвижная психика, и первые опыты перевоплощения… Тут как в спорте – бывает по-разному.

— А самое старое, с насыщенной исторической судьбой здание со студентами как-то резонирует?

— Нам много раз предлагали найти или построить новое здание для института, и отсюда уехать. Потому что действительно оно не очень приспособлено для современных занятий. Но институт упорно, несколько раз от этой идеи отказывался. Говорят так, что намоленное место. А оно действительно намоленное. Потому что даже если вы не знаете исторических деталей в подробностях, всё равно, как вы говорите, резонирует. В своё время мы ведь тоже ничего не знали. Приходим – а тут гардеробшица, которая помнит ещё какого-нибудь графа или великого режиссёра. Какие-то обрывки слов, фраз, ассоциаций, ощущений, которые возникали здесь – они и создают вот эту атмосферу. Говорят – и я в этом абсолютно убеждён – что здесь даже стены учат.

Если взять студента, который поступает в институт, и студента, который проучился здесь хотя бы два месяца, это совершенно уже разные люди. Вроде, ты ему ещё ничего не говорил, не вдалбливал – а он другой. Другой, понимаете! Даже если он не какой-то интеллектуал – всё равно другой, в ощущениях, манере поведения что-то появляется. Потому что даже погружение в такую атмосферу (с одной стороны, очень пышную, а с другой – непрезентабельную), оно оказывает своё воздействие. Когда ты понимаешь, что вот в этом классе учились легенды нашей сцены, называешь их имена, сразу какие-то особые ощущения возникают, ты попадаешь в пространство духовно насыщенное, наэлектризованное. Вот эти перила трогаешь, а их касались Зон, Макарьев, Товстоногов… По этой лестнице бегали Юрский, Фрейндлих, Неёлова… Даже если ты не склонен к исторической сентиментальности, всё равно это ощущаешь. Она здесь есть, энергетика.

Я помню, как кто-то из новоявленных актерских факультетов питерских вузов спросил у наших педагогов: «А почему это вот ваших выпускников берут во все театры, а выпускников нашего актёрского факультета в эти же театры не берут? Что такое, что за дискриминация?» А наши ответили: «Понимаете, наша репутация зарабатывалась 240 лет. А ваша – пока что десять. Вот и всё, понимаете? Вот и всё!» Не потому, что они хуже, а потому, что здесь есть что-то, что приобщает к традиции старейшей русской театральной школы. Причём это почти не осязаемая вещь, не раскладываемая логически. Вроде нет её… А есть!

Подготовил Глеб Колондо / ИА «Диалог»