Марк Розовский: «Вокруг очень много хороших людей»

Режиссёр, драматург, худрук московского театра «У Никитских ворот» Марк Розовский пришёл в театр в конце 1950-х годов. На его счету около двухсот работ – от популярного спектакля «История лошади» до сценария к фильму «Д`Артаньян и три мушкетёра». Мы встретились в петербургском ТЮЗе между репетициями его нового спектакля – мюзикла «Бедная Лиза» по повести Карамзина. Поговорили о том, как это – быть в театре 60 лет и не устать, о критике и критиках, о Товстоногове и деле Кирилла Серебренникова. И о «Бедной Лизе», конечно.

— Марк Григорьевич, как вам работается в ТЮЗе им. Брянцева?

— Всё почти готово, до премьеры остались считанные дни. Но я не считаю работу абсолютно законченной. Знаете, Питер Брук говорил, что он работает над спектаклем до третьего звонка. Есть ещё рабочие замечания, сложный свет не допоставлен.

В ТЮЗе у меня прекрасная актёрская команда. Их актёрское изъявление наращивало себя постепенно, но, когда наше единство возникло, они очень полюбили эту работу. Сейчас они с колоссальной отдачей готовят себя к премьере. Я благодарен каждому из них. У меня практически два состава, очень разные. Мне бы вообще хотелось, чтобы зритель ходил на «Бедную Лизу» по нескольку раз и смотрел именно разные спектакли, в разных составах.

Конечно, каждый раз перед премьерой ты испытываешь некое чувство безумия – что будет, что будет? И, проверяя на зрителе, ты начинаешь прислушиваться к каждому смешку, к тишине в зале, смотреть в глаза зрителю – что он там читает? Так, это прошло, а здесь промазал, а тут аплодисменты – ух, слава Богу. А тут почему аплодисменты – вроде, и не ожидал! Театр – непредсказуем и неповторим.

— Это уже не первый ваш спектакль по «Бедной Лизе»…

— Это не имеет никакого значения. Акт самого спектакля – нов и самодостаточен. Это как дети: они могут быть близнецами, но это разные люди. Спектакль – не копия моих старых работ. Мне было интересно создать новый мир «Бедной Лизы» в этом, другом для меня пространстве. Здесь есть только рудименты того, старого спектакля, очень успешного, который родился в 1973 году на Малой сцене БДТ, благодаря поддержке Георгия Александровича Товстоногова. Я был тогда безработный, но Георгий Александрович протянул мне руку и привёл меня в профессию.

Я очень многому научился в БДТ. «Бедная Лиза» – это было только начало, потом была «История лошади». На этом этапе возникли большие ситуационные конфликты, связанные с режиссёрским авторством – я это описал в свей книге «Дело о конокрадстве», там всё правда. Книга имела целью не сводить счёты с Товстоноговым, в чём меня обвинили — облыжно — некоторые злобствующие критики. Это была попытка сказать о нарушениях этики в советском театре. Там, конечно, личность Товстоногова присутствует, но он был и остаётся моим художественным учителем. Я научился у него тому, что в нашей профессии называется «психологический театр». Эти уроки я не забываю.

— Поэтому спектакль вы посвящаете ему?

— Да, сегодня я отдаю дань своему учителю. Я уже не юных лет мальчик, мне 81 год. Но я выпускаю по 4-5 премьер в сезон — этому я тоже учился у Георгия Александровича. Последняя глава моей книги называется «Товстоногова на нас нет, господа». Вы вчитайтесь, чёрт возьми! Прежде чем… вот сегодня мне сообщили, что в интернете уже какая-то грязь полилась. Судачат, как вороньё на междусобойчике! Всё понаслышке. Почему такая озлобленность, совершенно неожиданная?

А может, и ожидаемая. Как раз вот об этом спектакль «Бедная Лиза», между прочим. В последней песне Лизы мы говорим о «порче», которая нашла на человека. Вот эта «порча» продолжается и по сей день. Потому что можно крестик носить на груди – и голосовать за смертную казнь, заниматься отстрелом других людей. Может быть, я чего-то ещё не знаю про театр, что знает эта часть критики. Но почему-то у меня 36 лет в театре «У Никитских ворот» аншлаги. Ты приди, сядь, посмотри подряд сорок моих сегодняшних спектаклей, тогда поговорим честно!

— А о чём станете говорить?

— О том, что происходит в театре. О том, какие сегодня происходят деградации и предательства в отношении метода Товстоногова, предательства в отношении великого русского психологического театра, предательства актёров, которые заняты чёрте чем и имеют какие-то премии и призы за это чёрте-что. Поговорим конкретно.

В сегодняшние дни мы оказываемся свидетелями каких-то чудовищных изъявлений в нашем обществе. Какие-то там футболисты бьют морду незнакомым людям и хотят откупиться миллионами своими. Какой-то мальчик 18-летний берёт ружьё, взрывные устройства и взрывает педагогов и сокурсников. А кто-то лезет жарить шашлыки на Медном всаднике Фальконе.

Конечно, и сегодня есть замечательные критики. Но есть критики, которые называются критиками — они не любят театр и не любят людей театра. Им кажется, что они знают всё, но они не знают даже одной сотой того, что творится в русском театре. Сегодня очень много талантливых людей, но очень много абсолютной шантрапы и шарлатанов, которые не владеют профессией, которые не могут простроить спектакль.

Я вовсе не хотел бы мои оценки навязать кому-то другому. У всех свой путь – но и у меня свой путь. Так и уважайте мой путь так же, как и другие пути. Вот о чём речь.

— Расскажите, какие проявления современного театра вам симпатичны?

— Да тот же БДТ. Спектакль Андрея Могучего «Гроза» меня просто потряс. Я видел за свою жизнь шесть или восемь «Гроз», но такой «Грозы» я не ожидал. То, что режиссёр придумал обратить прозу пьесы Островского в некий сказ – это сногсшибательная идея! Она меня поразила своей красотой и точностью. Хочу пожать руку коллеге в восхищении. И «Губернатор» его – просто отменный шедевр. Жесткая форма, актуальные смыслы, высший полет режиссёра-мастера.

И в Москве есть такие спектакли. Есть спектакли Богомолова, которые мне нравятся. И Серебренников мне нравится в отдельных своих опытах. Считаю, что спектакль «Кому на Руси жить хорошо» сделан в лучших традициях театра Любимова. Там есть какие-то вещи, которые для меня неприемлемы – раздевание догола, вся вот эта фигня. Может быть, это уйдёт от большого художника, потому что он должен понимать, где он достигает высоты, а где на потребу публики занимается дешёвым эпатажем.

— А что вы думаете о «деле Серебренникова»?

— Я желаю полного освобождения всех до одного, включая бухгалтера Масляеву, потому что она может стать козой отпущения. Мой опыт говорит, что обналичить какие-то миллионы без ведома начальства невозможно. Если худрук не знает, куда тратятся миллионы, тогда он профнепригоден.

Но тут проблема совсем другом. На скамье подсудимых должны быть прежде всего те, кто выдали этот грант. Потому что 133 миллиона – это несусветная сумма. Когда выделяются такие деньги сумасшедшие, причём по каким-то непонятным каналам, то потом они становятся действительно «бесконтрольными». А у нас сегодня, получается, что есть государственные театры-олигархи и театры-бомжи. Что, в «бомжовом» театре пьесы должны идти в лохмотьях или без декораций?

Я вот сейчас был в Таганроге, на международном фестивале — там молодёжный театр, 12 человек ребят. Спрашиваю: «А сколько вы зарабатываете?» Они: «8-9 тысяч». А цены в Таганроге те же, что в Москве. Я говорю: «А как же вы выживаете?» Они: «А мы ещё монтировщиками работаем в своём же в театре» Я хочу спросить: почему одному бублик, а другому дырка от бублика?

Министерство культуры не занимается этим всерьёз. Они, к примеру, спонсировали «Золотую маску», а теперь вдруг ушли. А сколько лет вы поддерживали, сколько миллионов ушло? А сейчас вы вдруг решили — нет, мы больше не поддерживаем. Ну, тогда объясните нам, рядовым театральным людям, что теперь – эти деньги пойдут кому? Кто-нибудь в государстве может мне ответить на этот вопрос? Это старая советская распределительная система в эпоху рыночных отношений, полная зависимость от чиновников.

Вот тут-то и кроется первопричина «преступлений». На самом деле, Серебренникова подставили. Дали бы мне 133 миллиона – да попробуй я их потратить! Наверняка было бы найдено какое-то нарушение, так что берите любого за горло и сажайте. Я сейчас скажу то, что я со своей веточки не могу сказать громко — но, может, меня кто-то услышит: не надо государству ссориться со своей интеллигенцией. И вы должны почувствовать свою вину, и мы должны быть более чистоплотны, осторожны, аккуратны, бдительны. Дело Серебренникова следует признать дутым.

— Давайте перейдём к «Бедной Лизе».

— С удовольствием!

— Первый спектакль был в 1973 году. Что такого в Карамзине, что он вас не отпустил за 45 лет?

— История, рассказанная Карамзиным – она на все века и на любой день. Он написал притчу, притча требует моралите. Но моралите у Карамзина – это не какое-то скучное назидание. Оно вытекает из его понимания того, что есть любовь, что есть измена, что есть грех, и что есть ответственность за грех. Вот о чём «Бедная Лиза». Эта повесть подготовила и «Повести Белкина», и Достоевского, и «Анну Каренину», и «Даму с собачкой» – можно очень много ниточек протянуть. Я считаю, что всё в русской литературе началось с «Бедной Лизы». Она написана кристально поэтическим языком, которым сегодня не говорят. Но ведь наш сегодняшний язык — это не только язык болельщиков «Зенита» и «Спартака». Я сам болельщик «Спартака», но я читаю их перепалки [в сети] — и у меня волосы дыбом встают от языковых непотребств. Русский язык был и остаётся языком Набокова, Платонова, Бродского, Маяковского. У нас были люди, которые выполняли миссию языкотворцев.

Карамзин был как раз из этой серии, он всё это начинал. Ведь «История государства Российского» написана языком, который мы в 2018 году можем легко воспринимать. А буквально за 70-80 лет до Карамзина был церковно-славянский язык. То есть, такой колоссальный скачок языкотворчества произошёл в XVIII веке. А что это значит? Это значит – нация создавалась! Нация должна иметь язык и историю. Поэтому он пишет «Историю государства Российского», давая нации себя осознать. И далее «Бедную Лизу» как урок нравственности.

Карамзин был человеком просвещения. А что такое век просвещения? Его первый закон – «я уважаю тебя». Я – дворянин, ты – крестьянка, но я ценю твою жизнь точно так же, как свою, мы равны. Этого нам сегодня как раз и не хватает. Потому что у нас кто бабки имеет, тот презирает остальную «чернь» — но от «черни» и получит в случае чего, потому что будет бунт бессмысленный и беспощадный. Это всё в «Бедной Лизе» морально выражено, сосредоточено и предложено русскому обществу для осознания себя. Вот для чего нам сегодня нужна «Бедная Лиза».

— Как эта история у вас трансформировалась в мюзикл – жанр, который традиционно принято считать лёгким?

— Традиционно мюзикл принадлежит к лёгким жанрам, пожалуй, на Бродвее. Русский мюзикл именно тем и отличается, что он основан на высокой литературе. У них там тоже есть примеры – «Моя прекрасная леди» основывается на «Пигмалионе» Шоу. Но это редкость – тут вы правы. Там развлекательная функция очень важна и первостепенна. Для нас, для меня она не первостепенна. Но это отнюдь не значит, что её нет. Карамзин написал свой рассказ так, что сегодня его назвали бы бестселлером.

Конечно, на Бродвее блистательные номера, артисты виртуозно бьют чечётку, делают акробатические феноменальные трюки. Приезжайте на Бродвей – и смотрите, развлекайтесь. Но у нас вместе с развлечением будет большое – большое, я подчёркиваю – переживание. Ну, а в лучшем случае – болевое сопереживание. Душа обрабатывается внутри человека с помощью сопереживания, она формируется, только проходя через испытания, только через какие-то тяжёлые для восприятия события. Мы должны следить за этими событиями и понимать путь героя к очищению. Ведь то страдание, которые испытывает Лиза, оно не само по себе возникает. Она говорит: «Если всё то ложь, всё одни слова, для чего стою, для чего жива?». В этом концепция героини. Жить не по лжи, как говорится.

Через тридцать лет после самоубийства Лизы Эраст приходит к ней на могилу и чувствует себя виновником. Значит, есть в этом какой-то моральный результат – человек принимает на себя вину за поступок другого человека. И в этом есть главное содержание их взаимоотношений.

— Поделитесь, как вам в 81 год удаётся находить силы и желание для работы, когда многие 20-летние сегодня страдают от хандры и апатии?

— Я недавно прочитал книгу о композиторе Стравинском – возникло желание даже написать пьесу о его последних днях. Он вёл очень бурную жизнь, но его племянница, которая гостила у него в Швейцарии в его последние дни, говорит: главное, что меня потрясло в дяде – это его отсутствие. Он сидел за столом, все разговаривали, а он иногда что-то вставлял, какие-то говорил разумные вещи – то есть, он не был сумасшедшим. Но он отсутствовал, он часто устремлял глаза в одну точку и отсутствовал при своём присутствии. Вот это и есть старость. Старость есть отсутствие. А жизнь – это одна сплошная, не прекращающаяся ни на секунду молодость. Молодость начинается в 17-18 лет, но может и в 80 оставаться той же самой молодостью. Жизнь состоит из сплошной молодости – а в молодости что происходит? Там есть присутствие и участие. А в старости уже никакого участия. Ну, а потом наступает полное отсутствие, когда ты в земле лежишь.

Я рассматриваю жизнь человеческую только как молодость. Я всю жизнь был с молодыми, всё время что-то делал. Как Гёте говорил: «И возле вас душою молодею». Конечно, есть дряхление физическое. Сегодня меня, конечно, чаще посещает усталость, и у меня бывает хандра. Но что такое хандра – это значит незанятость делом. Как только ты займёшься каким-то интересным делом, любая хандра проходит. Если ты не увлечён, если не способен ничем увлечься – тогда ты пустой. Таких людей великое множество. И они, кстати, очень беззащитны, их очень жалко, потому что если пустого человека настигает удар судьбы, он не выдерживает его. Вот Лиза – это очень сильный характер. Её позиция: Бог дал мне руки, чтобы работать. Ты кормила меня своей грудью, когда я была ребёнком, а теперь пришла моя очередь ходить за тобою, – так она матери своей говорит. То есть она берет на себя ответственность. Такие люди кончают самоубийством, потому что они сильные.

Другие кончают самоубийством, потому что они слабаки. Они не видят никакой перспективы, их душит апатия, равнодушие и анемия. Жизнь надо чувствовать. Если вы перестаёте чувствовать жизнь, вы и стареете раньше, и дряхлеете, и у вас настроение плохое. Все становятся противны – возникает озлобленность. Надо прежде всего любить жизнь, любить людей. Присматриваться к ближним своим, далёким. Надо друзей иметь верных, искать их и находить. Очень много вокруг хороших людей, на самом деле. Только они, может быть, даже не знают, что они хорошие. Или им никто не объяснил.

Я вообще считаю, что я бездельник, потому что я не считаю, что театр это дело. Театр – это игра. В игре можно устать, но игра доставляет удовольствие. Это я банальность сказал – просто назвал вещи своими именами. Я просто к этому отношусь как к наслаждению жизни. Я не считаю, что я иду на работу – я иду что-то делать со своими друзьями. Каждый раз это какое-то приключение. Здесь я улечу с Шекспиром в мир «Гамлета», здесь я улечу с Карамзиным в «Бедную Лизу». Здесь я с Толстым улетел в пространство «Холстомера», здесь я с Чеховым проник в «Вишнёвый сад» и так далее. Вот это всё театр даёт, такой эликсир молодости, наверное.

Беседовал Глеб Колондо / ИА «Диалог»