Керамист, поменявший таблички на мостах: Работаю с форматом, который соразмерен не искусству, а человеку

Наверное, уже многие слышали историю петербургского художника-керамиста Юрия Осинина. Она нередко подаётся как легенда о Зорро.

Под покровом ночи он прокрался на некоторые Петербургские мосты и – о, ужас – не согласовав свои действия ни с «Мостотрестом», ни с другими официальными инстанциями, поменял старые таблички с названиями мостов на новые.

Старые, правда, были так себе – их поставили вместо сломанных или украденных, не заботясь о внешнем виде. А те, что изготовил Юрий в своей мастерской – старательно выполненные реплики оригиналов. Но шум поднялся, так или иначе.

А ведь пока Артемий Лебедев не написал о произошедшем в сети, никто ничего и не замечал. Но теперь с Зорро сорвали маску, и Юрий уже устал объяснять чиновникам и журналистам, что он не правонарушитель-романтик и не второй Павленский, а просто человек, который хочет, чтобы в городе было красиво. «Диалог» встретился с Юрием и убедился в этом, а ещё узнал, какая у него была любимая игра на «Денди», об их отношениях с «Мостотрестом», и о задачах художника.

О «Денди» и Лескове

В 11 лет я хотел того же, чего все в 11 лет хотят. «Денди», свободу и что-то ещё… На «Денди» любимая игра была «Contra». Но тут сыграл выбор родителей. Мама меня в художественную школу отвезла – сам бы я естественно не доехал. Школа была в Электростали. А от школы, от Электростали, до моего дома километров тридцать, наверное. Я родился в военном гарнизоне, в лесу, где тридцать домов. И вот, три раза в неделю… Сейчас так вспоминаю, прикольно: мне было 11 лет, я один ездил туда и обратно. Возвращался где-то в девять часов вечера. Родители раньше могли так отправлять ребёнка. А сейчас уже маловероятно. Даже просто по Питеру.

Если я берусь за какую-то работу, то, помните, как у Лескова там? Самый главный человек – тот, с которым ты говоришь сейчас. Самое главное дело – то, которое ты делаешь сейчас. И третье что-то там ещё. Меня трудно найти, легко потерять и что-то там ещё (смеётся). Это я как будто та блондинка. Короче, не помню, что-то там ещё у него было. Видимо, первые два мне подходят, а третье не очень, поэтому я его и забыл. В общем, всегда, если я что-то делал, то делал это основательно. И когда уже дошло дело до табличек, то мы и таблички в таком же ключе сделали.

О мастерской

Наша мастерская — всего 112 квадратных метров, поэтому у нас такой подход к работе, вдохновлённый японцами с их кайдзеном и вообще отношением к пространству. Когда места очень много, получается, что всё где-то лежит, чуть ли не на полу, и сложно так работать. А у нас места очень мало, но мы делаем очень много, потому что у нас всё рационально размещено. Если посмотреть архитектурные объекты, которые мы уже сделали – это дом Mon Cher, например, в Москве, там 80 квадратных метров наших фарфоровых изразцов. Или икона фарфоровая на Фёдоровском соборе, который недалеко от Московского вокзала. Мы там не одни, естественно, делали, но скульптурная часть, изготовление гипсовых моделей – это всё наша мастерская. В Пассаже на Невском, на втором этаже, стена керамического клевера. Такие вот листики. И там их 1800 штук. Целая стена. То есть, таблички – это наше хобби. Основной наш профиль – совсем другое.

О табличках

Сначала мы хотели делать таблички более современными. Зачем повторять старое, казалось бы? Мы и сделали. И фон пытались менять, и шрифт. Но это всё не «зашло». Не было ощущения, что это — то самое. И только когда мы взяли старый шрифт (мы собрали весь материал по городу, который сохранился, выделили в нём узловые элементы, обработали, обобщили), стало убедительно.

Все архитекторы, которые у нас в городе работали, даже в советское время (Васильковский, например, мой любимый), органично вписывали свои работы в Петербург. Они не вызывают отторжения и ощущения, что это какой-то новодел. Как вот эта башня газпромовская — у многих же вызывает икоту. А тут не вызывает. Гостиница «Октябрьская» органично выглядит, вызывая ощущение, что она построена ещё до революции. И Итальянский мост, который Васильковский построил. Экскурсоводы до сих пор говорят, что этот мост построен неизвестным архитектором в середине XIX века. Васильковский так стилизовал, так подал, что ни у кого не возникло ощущения, что это не наше. Такой подход к изготовлению, в том числе, табличек, на мой взгляд, отвечает звучанию города.

О красоте

Чувство красоты хоть и субъективное, но вкус воспитать можно. Если человек за всю свою жизнь не видел ничего красивее ворот гаража у соседа напротив, то и его чувство прекрасного откалибровано этими воротами. Он считает, что это красиво. И пластиковые окна — это красиво. А если человек какой-то имеет богатый опыт и насмотрен другими произведениями, знаком с историей архитектуры и историей искусства, то у него диапазон восприятия красоты гораздо шире. Если человеку, не сведущему в истории искусств, показать «Чёрный квадрат» Малевича, он скажет: «Чё за фигня? Я щас так же нарисую, вот прям щас, и будет так же круто». Он не видит того, что за этим квадратом стоит, не понимает, зачем этот квадрат, что он вообще такое.

Те люди, которые не имеют нужных знаний, чтобы воспринять красоту, нуждаются в мнении других на этот счёт. Пока Артемий Лебедев не написал, что это круто, никто не обращал внимания на наши таблички – а мы их повесили ещё в мае! Но вот появляется авторитетный человек и говорит: «Питер, вы куда смотрите?». И тут же все: «О, класс». Вот вы пытаетесь донести до читателя какую-то мысль и надеетесь, что они эту мысль воспримут. Так же и мы делаем то, что считаем красивым и правильным, и надеемся, что наш подход будет воспринят и услышан.

О «Мостотресте»

С «Мостотрестом» мы встретились, познакомились, поговорили. С их руководством у нас контакт хороший. Ну, как я это вижу. Может быть, я не всё знаю.

Они отвечают за инженерное состояние этих мостов, понимаете? За их техническое соответствие всяким регламентам. Дизайн и эстетика – это вообще не их тема, поэтому когда какие-то таблички пропадали, у них не хватало компетенции понять, что это важно. Сначала они меня, конечно, приняли во всеоружии, с заготовленным таким списком правонарушений, которые я совершил, и штрафом, который мне за это полагается. И юрист там был. Но после того, как они поняли, что я вменяемый человек, градус негатива сошёл. Они просто долго не могли понять, что для меня важна именно эстетическая составляющая, чтобы эта деталь города не исчезла как таковая. То, что человек может этим заниматься не ради подрядов, долго не могло уложиться у них в голове. Но как только это прояснилось, всё стало нормально.

Если нам удастся прийти к тому, что на общегородском уровне будет принята какая-то концепция отношения к данной конкретной архитектурной детали, то, я считаю, всё это было не зря.

О задаче художника

Художник, как я понимаю, должен хорошо выполнять свою работу. Этого уже достаточно. Если я вижу, что происходит что-то, чего не должно происходить, я, как специалист, как человек, имеющий соответствующую квалификацию, имею и возможность, и право об этом сказать другим людям. Какой-то глобальной миссии у меня нет.

У нас есть академическое направление в искусстве: всё то, что делали Репин, Крамской, Брюллов и все наши художники классического толка. Это, по сути, искусство ради искусства. А есть другое принципиально направление – прикладное. Это работа с тем форматом, который соразмерен не искусству, не живописи как таковой, а человеку. Начиная от ложек, тарелок и даже заканчивая не табличками, а кораблями и самолётами. Искусство ради людей. И этот выбор я сделал осознанно.

Есть такие люди – отберёшь карандаш, и он умрёт. Он не может без рисования. Если у меня отобрать карандаш, я не умру, я найду, чем заняться. Я много чего умею, помимо керамики.

Беседовал Глеб Колондо / ИА «Диалог»