«Русскому человеку тяжело сделать такое кино как «Игра престолов»: лекция Мединского на Культурном форуме

В рамках Петербургского международного культурного форума накануне министр культуры РФ Владимир Мединский прочёл лекцию на тему «Культура – творец истории. Опыт и уроки русской революции». Корреспондент «Диалога» записал высказывания министра о крестьянском менталитете, русском архетипе и о том, почему мы можем снимать кино про князя Владимира, а «Игру престолов» — нет.

«Слово «культура» в переводе с латинского означает «возделывание»», — начал свою речь Мединский. И в рамках прошедшей лекции такой перевод смотрится особенно неоднозначно – министр культуры задается вопросом, революция ли влияет на культуру или же культура движет революцией?

В конечном итоге, заключает он, именно культура делает человека таковым, какой он есть сейчас, отличает его от кроманьонца. «Если мы с вами проведём генетическое исследование останков людей, живших 50 тысяч лет назад в Европе, то какие генетические отличия мы увидим между кроманьонцем и руководителем академии художеств? Генетически — никаких», — заявляет Мединский. Отличие – это культура: искусство, знания и достижения всех прошедших между ними лет, поясняет министр.

Мединский продолжает рассуждениями о генезисе революции. «Русская революция — это производная от русской культуры», — выдвигает тезис министр. Для начала нужно поставить перед собой вопрос – когда в стране происходит революция? По мнению министра, «народные возмущения, волнения, вспыхивают не тогда, когда всё плохо». Доказывает свою интересную позицию он рядом исторических фактов: Великая французская революция произошла во время экономического подъема, а в 1941 году едва ли людям жилось лучше, чем в 1917, однако Сталина никто не свергал и даже не пытался. Маркс учит нас, что движущая сила революции – пролетариат, но тогда встает вопрос: почему революции, в таком случае, не произошли в Германии или Англии, где в начале XX века доля рабочих была явно выше, чем в аграрной (всё ещё) России, а промышленный переворот случился существенно раньше, чем у нас?

Пробуем найти другой простой ответ – у нас был Николай II. «Тот самый «Ники», у которого, по словам Мединского, «была потрясающая способность находится не в то время не в том месте». Лектор, хотя и признаёт за ним положительные человеческие качества, говорит об абсолютном отсутствии у него «политической интуиции». «Непонимание, где он находится, в какой стране, кто его люди, что ему нужно в эту секунду делать, — так характеризует его правление Мединский. — А это — вещи, которые для политика, особенно в такой критической ситуации, недопустимы». Разумеется, фигура императора свою роль в революции сыграла, но дело, опять же, обстоит не так просто, считает он.

Рассуждая о движущей силе революции, Мединский заявил, что за ней стояла ненависть. «За ней стояла все-таки ненависть, скопившаяся у русского культурного архетипа. Ненависть к той части общества, которая и свергла царя в 1917 году – так называемая квазиэлита – олигархия, дельцы, которые демонстративно наживались и тратили, и люди видели, что это несправедливо», — убеждает свою аудиторию спикер. Но всё-таки, по его мнению, откровенной ненависти непосредственно к царю не было: «как мог, он старался быть ближе к стране». Его дочери, например, работали в госпиталях, напомнил министр. Все знают про воевавших сыновей Сталина, отметил Мединский, но и в Первую мировую дети высших чиновников (и в придачу почти все русское офицерство) сражались на передовой, подчеркнул он.

Мединский заявляет другой любопытный тезис: «В нашем культурном архетипе из ощущения несправедливости вырастают самые острые и болезненные переживания». «В нашей культуре, — считает чиновник, — вообще нет полутонов: ты за красных или за белых. Отсюда и радикальность в общественных процессах. Обратите внимание, как летопись рассказывает историю святого равноапостольного Владимира. Пока он не крестился, такой the bad был, а потом стал the good. Русскому человеку тяжело сделать такое кино, как «Игра престолов». Потому что все эти герои – они в одной серии хорошие, в другой плохие, они непонятно какие. А вот про князя Владимира мы можем», – сказал он. «Отсюда – типично русская черта постоянных переоценок собственного прошлого», — перешёл на другую тему политик. Сталин – вождь или тиран, октябрь 1917 года – Великая революция или переворот, Петр I – реформатор или деспот?

Переоценка происходит всегда – и после революции 1991 года она произошла тоже. Мединский поразмышлял и на эту тему: «В начале это был свежий ветер перемен, отрицание всего, что было в Советском Союзе, а сейчас что? Сейчас происходит возврат к традиционным ценностям – растёт интерес к классической музыке, театрам и музеям. Этот «откат» тоже объективен – так происходит не потому, что так решил Сталин или правительство, а потому что это заложено в нашем культурном архетипе, — заявил он. — Мы говорим о том, что революция – производная от нашей культуры. Но этот же архетип в основе своей становится импульсом к созиданию. Это – крестьянская привычка к устойчивости, к стабильности и к определенному общинному консерватизму. Буржуазные революции в других странах сделали опорой всего государства индивидуализм, предпринимательство, а русская революция открыла двери коллективизму – «всем миром», «мы рождены, чтоб сказку сделать былью»».

Весь мир и Россия в частности пережили множество потрясений – как минимум, это аграрная и промышленная революции. «Сейчас мы переживаем цифровую революцию, и наша задача – сохранить в этих условиях наш архетип», — кажется, подвёл итог своих размышлений Мединский. Коллективистский, крестьянский – эпитетов за час монолога чиновник подобрал массу. Но это – вроде как не «стадное чувство». «Русский культурный архетип, — объясняет Мединский, — это ещё и потребность в свободе, свободе творчества и мысли. Отсюда следует, что любая цензура и ограничения в культурной жизни не только не улучшают – губят её».

Подготовила Дарья Тюрина / ИА «Диалог»