Жак Монтеньяк: Зритель прощает Авиньонскому фестивалю те вещи, которые в другом месте не приняли бы никогда

Почему и для чего вы приехали на фестиваль «Радуга» в Петербурге?

Моя основная цель – это, по возможности, восстановить отношения не просто между Францией и Россией, но и между Петербургом и Авиньоном. Изучая историю Авиньона и работая со всеми директорами Авиньонского фестиваля кроме первого, Жана Вилара, я выяснил, что между Россией и Авиньоном есть очень сильные и давние отношения, которые, к сожалению, в последние 10 лет утратились. Когда я стал государственным чиновником, у меня появилась идея воссоздать связи между двумя нашими городами. В течение года я размышлял по этому поводу. Я начал сотрудничать со Светланой Бакуновой (президент культурной ассоциации НОЭТИКА, в рамках «Радуги» в петербургском ТЮЗе провела с Монтеньяком семинар «Город, в котором есть событие» — ИА «Диалог»), мне удалось убедить госпожу мэра Авиньона, и я нашел свободное время, чтобы приехать в Россию и попытаться воплотить в реальность свои идеи. Оставалось выбрать только дату и в рамках этого фестиваля сложилось несколько определенных обстоятельств, которые подошли нам и по времени, и по назначению. На авиньонском уровне я перезапускаю проекты в области городов-побратимов. Я начал с Италии, Испании, Германии, Англии, что намного проще, чем Россия, куда я приехал с этой целью сейчас. Хотя, конечно, в рамках политики нашего мэра и условий финансового кризиса, в котором мы пребываем сейчас, первостепенны отношения со странами Европы. Хоть Россия и не является частью Европы, я убежден в обратном.

Знакомы ли вы с программой фестиваля и есть ли что-то, что вас заинтересовало?

Безусловно, я знаком с программой, потому что мне про нее много рассказывали, и мы уже дискутировали о ней с многими специалистами, которых я успел здесь встретить. Также с организаторами мы успели обсудить как себя представил фестиваль в Прибалтике и в Крыму. И я даже успел посмотреть три спектакля. «Юлий Цезарь» не произвел большого впечатления, потому что в нем использован такой вторичный прием, как транспонирование во временных планах. Это уже не очень интересно. Проще говоря, они взяли историческую пьесу и перевели ее в современные декорации. А вот спектакль «Facebook» мне действительно понравился. Он показался мне современным, креативным, с интересным творческим подходом. У меня сложилось впечатление, что этот спектакль будет понятен всем, вне зависимости от родного языка. Больше спектаклей мне не удалось посмотреть, потому что моя основная цель – это как раз-таки проект восстановления отношений между городами, и я уделил этому больше внимания, чем остальному. Смотреть спектакли на языке, который не является твоим родным, и который ты не понимаешь, очень сложно.

Как взаимодействуют во Франции власть и представители культурного сообщества?

С моей точки зрения, модель, которая используется у нас в городе не уникальна, потому что к ней стремятся практически все жители Европы, но при этом, как мне кажется, в первый раз она была использована именно во Франции. Жан Вилар, создавая концепцию фестиваля в 1947 году, разработал хартию свободы директора, которая устанавливает, что у руководителя фестиваля нет совершенно никаких ограничений. Вся власть в выборе художественного содержания фестиваля сосредоточена у него. Так как Жан Вилар очень известен во Франции и в Европе, никто не осмелился как-то изменить или повлиять на это предложение. Политики не посмели противоречить духу этой хартии, которая для своей эпохи была уникальной и беспрецедентной с точки зрения независимости культуры. Таким образом большая часть фестивалей и культурных структур стали следовать данной хартии, откуда и происходит ставший универсальным у нас принцип, что политика не вмешивается в культуру. Сейчас это актуально больше, чем когда-либо.

Президента или директора Авиньонского фестиваля назначают в результате соглашения между мэром Авиньона и министром культуры Франции. Как только имя этого человека утверждено на официальном уровне, на административном совете, на котором присутствуют все учредители фестиваля, с ним заключается контракт на 4 года. Контракт возобновляемый, то есть его можно продлить. В течение этих четырех лет политики не только не имеют права вмешиваться в деятельность этого человека, но и даже критиковать то, что он выбирает для фестивалей, то есть его подход к формированию программы.

Структура некоторых фестивалей подразумевает существование аналогов художественного совета, который выбирает участников. Например, на Каннском фестивале присутствует такая система. Но в Авиньоне даже этого фильтра нет: директор наделен практически безграничной властью. Может быть, он даже не осознает, что это власть, и считает себя работником культуры, но я вам говорю: это действительно настоящая власть.

Есть ли какие-то минусы у хартии свободы директора?

Мне кажется, что это одна из тех ситуаций, когда плюсы и минусы – это одно и то же. Недостаток это или достоинство зависит от точки зрения, с которой мы рассматриваем ситуацию. То есть, с одной стороны, это практически абсолютная ничем не ограниченная власть, но с другой — она ограничена временем. При этом, когда человек выбирается на должность, это происходит на основе тех предложений, которые он собирается вносить на протяжении четырех лет своей деятельности. То есть после окончания его работы, после этих четырех лет, нельзя его осуждать за те идеи, которые он прокламировал. Поэтому политики очень ответственно подходят к выбору персоны. Если учредители остаются недовольны его деятельностью, то с ним просто не продлевается контракт.

Вы, скорее всего, уже успели познакомиться с культурой России и, в частности, с русским театром. Каков он для вас? Что вам нравится, а что, может быть, не нравится?

Конечно же, я не специалист по русскому театру, но он очень притягивает. У каждой страны есть свои театральные особенности. Мне всегда казалось, что русские театральные авторы и русские театральные типажи более склонны к рефлексии, чем какие-либо другие, что происходит из традиции Чехова и Достоевского. Существует рассказ о действии и рассказ о внутреннем мире, который чаще всего используется в русском театре. Есть люди, которым такой подход нравится, есть те, кто его не приемлет. Мне, например, такой подход очень приятен. Этот театр мне нравится даже больше, чем комедия дель арте. Но это не значит, что я не люблю комедию дель арте.

Как вы считаете, чего не хватает российским театральным фестивалям? Может быть, в плане организации. Вы, наверное, уже заметили большую разницу с французскими мероприятиями.

Мне кажется, что в России очень большой культурный потенциал у самых разных театров. Но есть ощущение, что у участников подобных фестивалей отсутствует какая-либо синергия, то есть соучастие и совместная работа. Да и вообще создается впечатление, что в России очень сложно добиться взаимодействия властных структур. Главным достижением Авиньонского фестиваля мне кажется эта пресловутая синергия. Конечно, возможно, дело в том, что Авиньон – это крошечный город по сравнению с Петербургом и с Россией в принципе. В нашем крошечном городе, несмотря на то, что каждый театр борется за своего зрителя, они все дополняют друг друга, и в результате все равно работают вместе. А также мне кажется, что если бы в России политики на разных уровнях лучше координировали свои действия, то результат был бы намного лучше. Но поскольку я никакого отношения к российской власти не имею, не нахожусь внутри самого процесса, это мой исключительно субъективный взгляд со стороны. Я допускаю, что проблема как раз-таки связана с огромными размерами страны, с этими масштабами, которые сложно равномерно охватить. Хотя, возможно, успех находится где-то посередине этих двух разных систем: французской и русской.

Как возник конфликт между фестивалями Avignon Inn и Avignon Off? Почему они вообще конфликтуют?

Поначалу никакого конфликта не было, но Off все больше развивался, у этого фестиваля сформировалась собственная структура. Программа не выбирается, а существует явочный порядок. Все спектакли входят в огромный каталог. Город в свою очередь предлагает места, где могут работать театры. Благодаря этой поддержке города структура продолжила развиваться и в какой-то момент она в количественных показателях превзошла Avignon Inn, который появился раньше. С точки зрения иностранцев эта путаница особенно очевидна, потому что они не понимают, который из «Авиньонов» Inn, а который – Off, и не знают, что существуют два разных фестиваля. Эта путаница происходит потому, что со стороны совершенно не очевидна их разница, хотя и принцип построения фестивалей разный, и принцип участия тоже. Эти концепции одного целого развиваются, находясь рядом друг с другом. И Off развивается так же активно, потому что в его главе стоит очень амбициозный человек. И поэтому возникает конфликт двух структур. Этот конфликт иногда доходит до абсурда. Даже датами проведения они всячески стараются отличаться, и никак не могут по этому поводу договориться: один должен обязательно начинать раньше другого, чтобы не совпали даты начала, конца фестиваля, каких-то важных спектаклей. Поэтому здесь как в песне Сержа Гинсбура «Я тебя люблю, я тебя тоже нет». Это два фестиваля, которые существуют параллельно, ненавидят друг друга, но при этом не могут друг без друга существовать.

Существуют ли все же какие-то ограничения? Есть ли что-то, что в Авиньон привозить нельзя?

Здесь по сути говорить приходится только о законодательных запрещениях. С точки зрения художественной составляющей не существует никакой цензуры. Все, что соответствует гражданскому и уголовному законодательству, имеет право существовать. А для того, чтобы ваш спектакль появился в огромном каталоге фестиваля Avignon Off, нужно просто заплатить. Нет никакой предварительной селекции по художественному принципу. Примечательно, что Off любит говорить, что Inn фестиваль богатый, а они бедные. Дескать, какие только спектакли ни привозили, а у Inn зал всегда забит. Но при этом, как известно, любые комедийные постановки собирают огромную аудиторию. При этом Inn может себе позволить показывать какие-то элитарные спектакли, «высоколобые» представления, и при этом зал будет заполнен. Off собирает залы в основном на популярных спектаклях, но, безусловно, бывает, что на Off привозят спектакли в которых играют звезды. Например, в том году привозили спектакль, в котором играл Пьер Ришар.

Были ли на этих фестивалях спектакли, которые по-настоящему вас шокировали?

Да, безусловно. В 2005 году у меня была дискуссия с директором по поводу одного спектакля. Это была постановка, которая рассказывала обо всех естественных жидкостях в организме человека. То есть там демонстрировалось все: кровь, слюна, женские менструальные выделения, люди мочились на сцене.

Постановку должны показывать на главной сцене. Это же сакральное место Авиньонского фестиваля! Дискутируя по поводу этого спектакля с директором, я говорил ему: «Не могли бы вы хоть как-то ограничивать участников в содержании?» И директор ответил, что вообще-то уже проконтролировал этот спектакль, и артисты остановились на том, что просто пописали, и не делали того, что могли бы. В общем, жидкостей могло быть еще больше. При этом говорят, что в Париже этот спектакль прошел в полной, то есть в расширенной версии.

Поверьте, я очень открытый человек, я привык к любому проявлению художественного содержания. В этом спектакле, понятное дело, все было построено на провокации. Почему бы и нет? Но если и мне это было не совсем приятно при всей моей открытости, то представьте, как был шокирован зритель.

Какие спектакли еще вызывают негодование зрителей?

Чаще всего шокируют зрителей спектакли, затрагивающие религиозные темы. Например, постановка Ромео Кастелуччи, которая проходила на сцене Авиньонской оперы. Меня этот спектакль не шокировал, так как я понял главную идею. Однако в конце спектакля зрители даже дрались друг с другом. Спектакль рассказывал о старении Девы Марии. И весь сюжет пьесы построен на том, что зритель видит ее немощной женщиной. Она ходила под себя, и в зале даже чувствовался запах. Сын ухаживает за ней. Половина зала была просто в шоке. На протяжении всего спектакля на стене висела фотография Иисуса Христа, как бы для того, чтобы показать, что этот ухаживающий человек, который унижается, это все убирает, это креатура Иисуса Христа. В конце появляются дети, которые закидывают фотографию Иисуса Христа шариками, и портрет падает.

Для меня месседж спектакля был понятен и ясны цитаты из Священного писания, на которые опирался автор, создавая постановку. Но для простого зрителя это было совершенно не очевидно. Большинство людей поняли и приняли все буквально и пошли в рукопашную. Мне это показалось даже тревожнее и опаснее, чем спектакль про писающих девочек. Но Авиньонский фестиваль – это безусловно очень артистическое место, где собираются настоящие творцы. Их произведения бывают иногда даже излишне провокационными. Мы могли бы подумать, что после этого люди развернуться и уйдут с нашего фестиваля навсегда, но нет, они всегда возвращаются. Потому что зритель прощает Авиньонскому фестивалю те вещи, которые в другом месте они бы не приняли никогда.

Мой опыт показал, что полемика – это неотъемлемая часть фестиваля. У каждого директора внутреннее понимание границ, безусловно, есть. Подобный спектакль, но с портретом пророка Мухаммеда уже не поставили бы в программу, так как из-за того, что произошло с Charlie Hebdo, тему мусульманства стараются обходить. А вот с Иисусом Христом, с темой христианства, граница очень размыта, поэтому директор считает возможным играть на этой тематике.

Существуют ортодоксальные христиане и очень традиционные люди, которые приходят и устраивают демонстрации с полицией. Все как полагается. Это еще один вопрос: есть ли граница у свободы искусства на самом деле? Во всяком случае Авиньонский фестиваль позволяет людям задаваться этими вопросами, вступать в подобные дискуссии, и это уже хорошо.

В России, увы, искусство стараются контролировать. Как вам кажется, если бы у нас была часть той свободы, которая есть на Авиньонском фестивале, как бы это отразилось на российском театре и на российской культуре?

Судить об этом очень сложно, потому что нужно хорошо говорить по-русски и разбираться. Иностранцу сложно выносить такие суждения, но я точно уверен, что культурный обмен, который я пытаюсь настроить между Францией и Россией, между Авиньоном и Петербургом, как раз-таки приведет к размытию границ между свободой и полным контролем. Это приведет к смягчению структуры. Ведь Берлинская стена упала в результате культурного обмена. Если чему-то и удастся размыть границы между Северной и Южной Кореями, это будет не война, а мирный и добровольный обмен. Война строит границы, а культура их разрушает и открывает двери. Молодое поколение русских должно как раз-таки поколебать границы и помочь обмену. Как показала история мира, ничто не вечно.

Беседовала Валерия Митрошенко / ИА «Диалог»