Родители Ольгинской детской деревни: «Главное – прервать сиротскую династию!»

В МО Парголово уже восьмой год существует Ольгинская детская деревня – уникальный благотворительный проект, который помог обрести и родителей, и дом более чем двум сотням детей. Корреспондент «Диалога» побывал там и побеседовал с тремя её жителями – многодетными приёмными родителями: это Алла Самойлова, первопоселенец Ольгинской детской деревни и председатель Семейного совета; Любовь Брайнина, руководитель общественного объединения больших приёмных семей и Александр Кухно, руководитель клуба «Покров» и шахматного клуба «Королевская Пешка».

«Мы – это большая коммуна»

— Расскажите, пожалуйста, немного об истории деревни.

Алла: Началось всё в 2012 году, когда спонсоры проекта решили сделать благое дело – и построить коттеджный посёлок для многодетных семей с приёмными детками. Дело в том, что на государственном уровне этот вопрос решается очень сложно. Законодательством предусмотрены только квартиры в специализированном жилищном фонде, но «работает» на практике это очень плохо: такого большого жилья в маневренном фонде районов просто нет. Поэтому было идеальным решением построить для каждой семьи отдельный дом, чтобы создать оптимальные условия для воспитания детей. Дети, которые приехали из детских домов и асоциальных семей, у которых не выстроены рамки, которые жили в неблагополучных условиях, здесь получают нормальные, полноценные условия для проживания – не только семью, но и дом. Сама идея заключалась в том, чтобы дети, которые вырастают в доме, на земле, приобретали бы навыки работы с землёй, содержания дома, учились выстраивать отношения с соседями. А самое главное – то, что потом, через много лет, они смогли бы привести сюда своих детей, показали посаженную ими яблоню, любимый уголок для пряток. Здесь создаются настоящие родовые имения, чтобы у нас не было новых поколений иванов безродных.

В 2014 году были сданы первые два дома, торжественно вручены ключи от них первым многодетным семьям. Тогда было много желающих поддержать проект – но в связи с экономическим кризисом, к сожалению, особой помощи так и не получилось. Поэтому всё основное продвижение проекта так и лежит на плечах единственного спонсора – Аркадия Анатольевича Скорова. Для нас же он не просто спонсор, а создатель, вдохновитель, родоначальник проекта – не знаю, как ещё сказать. Он – приёмный отец для всех наших приёмных семей.

— Прошло семь лет – как за это время развился проект? Сколько сейчас домов, сколько строится? Какие планы на этот счёт?

Алла: Сейчас здесь проживают 16 многодетных приёмных семей, в каждой по 8-15 детей. Есть ещё семьи кандидатов – это люди, которые изъявили желание жить и сотрудничать с нами, которые прошли проверку на взаимную совместимость, были одобрены нашим Семейным советом и утверждены Попечительским советом проекта. А он весьма представительный: там и депутаты Законодательного Собрания, и спонсоры, и представители общественных организаций, много лет помогающие устройству детей-сирот в семьи. Семь таких семей уже имеют сертификаты на проживание и ждут, когда будут построены для них коттеджи. На сегодняшний день четыре дома – в стадии строительства, а у двух пока только залиты фундаменты.

— Вы упомянули об отборе. Приходилось ли отказывать кому-то, кто, возможно, хотел бы попасть к вам?

Алла: Когда люди приходят в первый раз, они знакомятся с проектом, приходят в восторг. Но проходит время – и нам говорят: «Мы пока не готовы». Честное взвешенное решение, достойное уважения, потому что, по существу, здесь не просто дома, здесь большая коммуна. Разумеется, каждая семья индивидуальна – никто не обсуждает ни методы воспитания, ни что-либо другое, но мы живём бок о бок, и не учитывать интересы друг друга мы не можем. Все семьи очень открытые, и мы все тесно взаимозависимы. Сейчас как раз смотрела, во сколько дети у нас оканчивают школу – а школа находится достаточно далеко, на Выборгском шоссе. Там 9 детей из 6 семей…

Александр: Школ много разных… Каждая семья сама решает, в какой школе какому ребёнку учиться. Некоторым детям требуется коррекционная школа, некоторым – специализированная для детей с ограниченными возможностями опорно-двигательного аппарата, по слуху или по зрению…

Алла: Есть и ментальные проблемы, и они тоже бывают разного уровня… В наших семьях есть ребята с редкими заболеваниям. В двух семьях воспитываются дети, перенёсшие сложнейшую операцию на несросшемся позвоночнике. Нормальному человеку не понять, как это возможно – жить с несросшимся позвоночником?!

Александр: Такие дети до какого-то возраста доживают, а потом… или нужна операция. И их привозят со всей страны.

Алла: Есть у нас семьи, в которых растут дети с атрофией конечностей – практически без рук и/или ног. Взяли в семью одного такого ребёнка – поняли, что это нормально, взяли второго, потом третьего. Трое с одинаковой проблемой – и это хорошо, ведь уже понятно, как что решать. Это так важно – что на таких детках не поставлен крест. Им не говорят: «Бедненький! Сейчас мамочка тебя покормит!» Нет, они едят сами! И при отсутствии рук играют в мяч, помогают нести покупки из магазина. Живут полноценной жизнью. В этом году мы организовывали великолепное празднование Рождества, к нам приезжали артисты из ДК «Выборгский» со спектаклями и интерактивом для детей разного возраста. И представьте, что ребёнок, у которого нет рук, берёт этот снежок и кидает артисту! У артистов слёзы в глазах стояли! Ребёнок чувствует себя таким, как все. Да, у него нет рук или ног – ну и что?

Другой пример: слепой ребёнок семь лет сиднем сидел в детском доме, его никуда не вывозили. За ним 4 года наблюдала семья, передавала подарки. Появился дом – и первое, что они сделали – приняли решение: «Мы едем и его забираем». И родители, и все дети так решили – и привезли к себе мальчика, который абсолютно ничего не видит.

И такие истории у каждого нашего ребёнка – такое за плечами, что впору летопись вести. Жаль только, что сил на это нет.

Александр: Детей всегда нужно социализировать; среди них есть ребята с большой степенью педагогической запущенности, поэтому для каждого ребёнка родители подбирают ту школу, которая наиболее соответствует его возможностям – физическим, психическим, педагогическим…

Любовь: И возможностям, и потребностям.

Алла: Есть ещё такой момент, что сюда переезжают семьи, где дети уже проучились какое-то время в школах тех районов, где они жили. И дети не хотят покидать сложившийся коллектив…

Александр: Особенно – подростки.

Алла: Да, особенно те, которые заканчивают 8-11 классы – естественно, они остаются в своих школах. Так что организация доставки по школам очень сложна. Здесь и выручает наш коллектив – потому что, например, обучение девяти детей из шести семей обходится без использования 6 машин. Едет один – тот, кто более-менее свободен, но он забирает всех детей. Кто-то утром, кто-то вечером. И так – во всём. Мы стараемся учитывать интересы всех.

Так вот, к вопросу об отборе – бывает, что люди говорят: «Нет, нам так неудобно». Не все готовы возить детей на другой конец города или бросать свою школу. А транспортная доступность и вправду оставляет желать лучшего.

Кроме того, в правилах отбора требования к семьям выдвинуты не нами, а спонсором. Есть устав, по которому семьи… не отбираются, это слово не совсем правильное, а утверждаются нами. Поэтому люди сами взвешивают свои возможности. Кто-то, даже пробыв кандидатом несколько лет, говорит – «мы решили, что не будем участвовать». Но, чтобы просто сказали «вы нам не понравились» и отказали – такого у нас ещё не было. Да, на сегодняшний день приём заявок закончен. Изначально предполагалось, что в посёлке будет 25 домов – это максимум, который может здесь быть, потому что уже сейчас на 16 имеющихся домов – более ста детей. А ведь будут строиться ещё дома. Радует, что планируется ещё одна площадка – в посёлке Шушары, но это уже вопрос не к нам. Может, кто-то из кандидатов пойдёт туда; может, будет объявлен новый набор, мы не знаем.

Любовь: У нас очень хорошие отношения сложились с муниципалитетом. Они моментально реагируют на наши нужды. Мы как многодетные семьи получали подарки к праздникам – такое внимание было очень приятно. Тут есть такие мелочи – мы вроде как на их территории живём, но зарегистрированы на территории других МО, и для «своих» муниципалов мы зачастую получаемся уже «отрезанным ломтём». МО Парголово помогало нам в организации многих мероприятий, формировании призового фонда для них, устройстве шахматного турнира… Кто-то даже из личных запасов передал нам материалы для детского творчества на Пасхальные подарки детям. Для нас очень важно сохранить эти отношения.

«В этих ребят нужно вкладывать в разы больше усилий»

— Чем занимаются дети, какие у вас активности и развивающие программы?

Александр: Дети прибывают со своими интересами, поэтому мы стараемся учитывать и все интересы, и, к сожалению, наши возможности. Ведь до этого года возможность была одна – у кого-то на дому. Разные кружки, разные возрастные группы были рассредоточены по разным домам – но, увы, резерв одной гостиной очень небольшой. Поэтому у нас остро назрела необходимость в большом общественном помещении.

Многие дети достаточно сложные в образовательном, да и социальном плане. Во-первых, многие из них воспитывались… точнее, даже не воспитывались, а, по сути, просто росли в асоциальных семьях, потом находились в детских домах. А само попадание в эти учреждения для ребёнка уже является достаточно сильным стрессом, и он откатывается в развитии назад. В этих ребят нужно очень много вкладывать, и эти вложения непропорциональны – настолько непропорциональны результату, что если сравнивать с обычным семейным ребёнком, требуется в разы – а то и на порядки – больше труда. И ещё неизвестно, какой будет результат – но не вкладывать мы не можем, да и не имеем права! Мы должны сделать максимум того, что можем, что от нас зависит. А уже что получится… Поэтому мы придумываем различные развивающие занятия – в дополнение к общеобразовательной школе: это и репетиторы, и рисование, и лепка, и мелкая моторика, и флейта, и шахматы, и туризм…

Любовь: И пение, и фортепиано… Есть и отдельное творческое направление – декупаж. Стараемся работать во всех направлениях. Есть ещё массаж и логопед.

Александр: Да, логопед у нас ходит целый день по кругу! Потому что логопедические проблемы у большинства. Некоторые дети приходят в семьи – и не понимают, о чём с ними говорят.

— Это следствие пребывания в детском доме?

Алла: Всё вместе, это комплексная проблема: и заболевания, и педагогическая запущенность, и наследственность…

Александр: У многих словарный запас очень маленький. С ними могли не разговаривать до трёх-четырёх лет!

Алла: Есть и такие, которые до нас даже имени своего не знали.

Александр: Они попадают в учреждения – с ними, бывает, никто толком не занимается. Маугли! Это, конечно, крайний случай.

Алла: Умение владеть словом – это базовое умение для человека. Понимая речь, он может дальше жить полноценной жизнью. Логопед занимается практически с половиной детей из каждой семьи – без этого никак. Он переходит из дома в дом, в большинстве случаев проводит индивидуальные занятия, иногда – групповые, когда детки уже подтянуты и у них выявляются общие проблемы.

Алла: А дальше – поиск репетиторов. Дети отстают по всем предметам, особенно по базовым – математике и русскому языку, ну и по иностранному, конечно. С каждым ребёнком работают индивидуально. Только для подготовки к ЕГЭ с девятиклассниками занимались группой – там единые требования, и дети более-менее были на одном уровне. Помогают общественные организации: «Счастливая семья» по гранту обеспечивает работу предметников, а «Дети ждут» оплачивает труд преподавателя английского языка. Репетиторы занимается бесплатно, несколько дней в неделю по нескольку групп. По английскому группы – по уровням подготовки, не столько по возрасту, а в конце года – отчётно-показательное выступление: дети демонстрируют, чему научились, ставят какие-то сценки, спектакли…

Александр: Все эти занятия мы благодаря нашей «коммуне» объединяли: в одном доме у нас идёт ИЗО – собрались вначале малыши, отзанимались час, потом пришли ребята постарше, потом ещё постарше… преподаватель остаётся, и так за субботу три группы отработали. В другом доме – английский язык, в третьем – флейта, в других – лепка, туризм, шахматы… В 2019 году мы получили грант на организацию Шахматного клуба.

Алла: Он до того существовал несколько лет, но – на добровольных началах – с приглашением очень опытного преподавателя… А когда число детей достигло пятидесяти… Вы просто оцените цифру: пятьдесят детей – и на дому!.. Это число, которое трудно осознать.

Александр: И тут… началась эпидемия! Собираться по домам было – особенно первое время – просто страшно. Ведь как это – через мой дом проходят 50 человек в течение одного вечера?

Любовь: Преподаватели отказывались ходить по домам. Представляете, какая это степень ответственности?

Алла: И если в семье кто-то заболевал, все остальные уже не могли прийти в этот дом. Поэтому мы оказались в очень сложной ситуации: с одной стороны, огромная территория и прекрасные дома, с другой – противоэпидемические мероприятия, с третьей – дети из больших семей, которые всё равно общаются, например, в школах. Одним словом, вопрос о строительстве отдельного здания для занятий был решен.

«Общественный центр – общее дело»

Александр: Сложность ещё и в том, что мы – наш совхоз «Пригородный» – всё-таки находимся на отшибе. Все дома творчества, всё дополнительное образование – там, «за мостом» (имеется в виду мост, проходящий в створе Суздальского проспекта, фактическая граница Петербурга – ИА «Диалог») Логистика многодетной семьи очень сложна. Есть родители, которые целый день на колёсах: тех — забрать, этих — привезти. Я сам весь день в разъездах, только и отслеживаю: кого, откуда, во сколько, куда. А возить каждого в сторону метро ещё и сложно из-за переезда. В самом Пригородном ничего нет.

Любовь: Относительно недавно открылись два или три студии, но все они – исключительно платные.

Александр: Да, услуги их очень дорогие. Поэтому мы сами спасается нашими занятиями на дому. Но в период пандемии они все свернулись, и было время, когда мы вообще ничего не делали – а дети-то растут! Они не виноваты, что так происходит. Был и период, когда закрывалось вообще всё дополнительное образование: все кружки и дома детского творчества.

Алла: Но ведь дети всё равно общаются между собой, хотя бы учась в школе. Поэтому нам полностью изолировать семьи, закрыться своим двором – нельзя. А к строительству ещё и не приступали. Интересно, что когда мы занимались по семьям, очень часто руководителями таких занятий были сами родители, имеющие соответствующую подготовку и образование.

— Подозреваю, что в семьях, которые здесь живут, таких много – ведь человек без образования, да и осознания того, что он на самом деле может сделать для такого количества приёмных детей, наверное, вряд ли возьмётся за их воспитание? Тем более, если их должно быть восемь?

Алла: Наверное, нет. Образование – не самое главное.

— Жаль – теория была хороша.

Алла: Главное – чтобы на сердце было столько, сколько ты можешь дать другим, а образование – это уже вторично. Хотя среди наших семей, действительно, есть преподаватель математики, который «подтягивал» наших детей, педагог по английскому языку – наш собственный бессменный помощник, логопед, учителя начального образования…

— Видите, всё же много.

Любовь: Есть психологи. Да, психологическое сопровождение обязательно нужно.

Александр: Я, кстати, тоже педагог, дополнительного образования. Но эту специальность я получил как второе высшее уже после того, как поселился здесь. (смеётся)

Алла: А ещё наши мамы – большие рукодельницы, и без всякого специального образования они у себя на дому организовывали такие кружки творчества для деток, и всем мамам это так понравилось, что мы стали устраивать себе дамские посиделки с рукоделием – как в старые добрые времена. Это для нас, мам, не только общение, но и релаксация, и разгрузка, и профилактика выгорания – называйте, как хотите. Но всё это относилось к доковидному периоду.

— Я несколько раз бывал рядом – этого здания не было ещё на тот момент.

Алла: Не было. Мы его привезли в ноябре прошлого года: четыре каркаса, внутри – свободное пространство; всё, что вы здесь видите – это мы все продумали, разработали, учли и воплотили. И родители, и мальчики, и девочки все старались. Работа колоссальная проведена, потому что здание приобреталось и доводилось до ума на собственные средства. Экономили, удешевляли, делали посильное сами. Очень много вложений собственных средств семей – и денежных, и трудовых. И спонсорских, конечно же. Наверное, если пересчитать – 50 на 50 получилось.

Любовь: Кстати, отделку и перепланировку этого помещения делал для нас выпускник детского дома – наш большой друг, золотой человек.

Строительство нашего развивающего центра закончилось совсем недавно. Мы будем возобновлять занятия – очень много запросов, в том числе от родителей. Большинство родителей решили – «мы тоже хотим рисовать». И собираться на посиделки хотим, но мало просто посидеть и поговорить – хочется ещё и руками поработать – и в дом красоту принести.

«Дети, вырастая, понимают, что семья в жизни – главное»

— Скажите, вот прошло 7 лет. Я так понимаю, что некоторые воспитанники уже совершеннолетние – как вы сами оцениваете промежуточные итоги?

Алла: Да, некоторые уже и семьи создали, своих детей родили… Самый основной результат – наверное, он уже даже окончательный – какие бы ни были дети, вырастая, они понимают, что семья в их жизни – главное. Есть подростковый максимализм, есть такие, что ближе к восемнадцати годам говорят: «Вот мы сейчас вырастем – будем жить самостоятельно!..» Но проходит полгода самостоятельной жизни – и даже эти дети приходят и говорят: «Мама, папа, спасибо!», а часто и «Чем помочь?» Вариантов, когда ребёнок ушёл, захлопнул за собой дверь и больше не пришёл, у нас пока нет. Некоторые уже сейчас говорят: «А можно я квартиру получу, но пока здесь поживу?» Можно! Конечно же, можно. Никто никого не гонит. Единственное – да, ребёнок становится совершеннолетним, и к нему другие требования, как взрослому и к равному члену семьи.

К слову, у нас в семьях много детей из так называемых «вторичных возвратов»: когда ребёнок уже был размещён в семью, там воспитывался – и на каком-то этапе вдруг почему-то что-то не срослось. Это очень обидно. Бывает, до совершеннолетия остаётся всего несколько месяцев, а подросток оказывается вне семьи. Понять это невозможно. Но даже эти дети, попав на достаточно короткое время в наши семьи, прорастают тут корнями, становятся своими, родными. 18-летие ничего в их жизни не меняет: у них есть семья, есть родители, есть дом. Это вообще удивительное явление – наверное, это и есть оценка нашего родительства.

Александр: Самое главное, чтобы ребёнок ощутил, что такое семья, что он член семьи. Важно не то, чтобы дорастить его до 18 лет и у него были штаны, куртка, телефон – не в этом ведь суть, а в том, чтобы прервать эту «потомственность сиротскую».

Алла: Да, есть такое выражение – «прервать сиротскую династию», потому что это самое страшное… Вот и у меня в семье практически половина таких «династийных» детей…

— А сколько у вас всего их, если не секрет?

Алла: Родила двоих, а за всю жизнь ещё пятнадцать Бог дал. Старшие уже выросли, у дочки у самой шестеро, она тоже мама, приняла ребёнка в семью; у другой дочки трое деток. Мы с мужем богаты внуками. Опыт у нас есть, а вот времени бы побольше на всех!

— То есть, это уже другая династия? Со знаком «плюс»?

Алла: Вот именно, со знаком плюс. Вот эти «династийные сироты» – они же не виноваты в том, что, появляясь на свет, вообще не получили любви от родителей, и даже будучи ещё «в животике», уже были лишними. Ведь их родители тоже её не видели. Самое страшное – то, что это накапливается из поколения в поколение! Таких детей социализировать, привить веру в людей, веру в себя – это действительно титанический труд, это очень сложно. И какие-то остатки этого всплывают самым неожиданным образом и в самое неожиданное время.

— Например?

Алла: Ну, например, ребёнку пятнадцать-шестнадцать лет, а он начинает такие вещи рассказывать… Он живёт в семье давно, у него всё хорошо, всё есть, учится, называет вас «мамой» и «папой» – и вдруг говорит: «Мама, ты знаешь, вот я почему-то до четырнадцати лет был уверен, что все остальные дети твои кровные, а я – нет». «Почему?» Отвечает: «Я не знаю». Видимо, потому, что у него ещё была своя мама, она поддерживала с ним связь. «До четырнадцати лет я почему-то не ценил», говорит он. Именно этими словами: «Я не ценил, я не понимал, что это моя семья навсегда». Это мальчик, который перемещался трижды из семьи в семью. Этого было не видно, этого не понять, он не высказывал ничего подобного – а потом вдруг, по прошествии такого времени, выдал. Сейчас совершенно поменялся менталитет, поменялось всё. Произошёл такой момент – он все понял. В своё время, когда у меня были первые дети, я всегда говорила, что нет года адаптационного периода, про который многие говорят. Ребята, этого года нет! Во-первых, период у каждого свой. Во-вторых, по моему опыту – это не меньше шести лет, скорее даже семи. Через семь лет ребёнок начинает принимать ответственность за свою семью, и тогда он приобретает чувство семьи, он кровным становится – «кровью прирастает». Он «усыновляет семью», скажем так – принимает её! Не мы его принимаем (мы-то его сразу приняли), а он – нас.

«Приёмные дети – это дети «с дырочкой»

— То есть это обратный процесс? Наверное, зависит ещё от того, в каком возрасте взяли?

Алла: Удивительно то, что иногда оно «всплывает» независимо от времени появления ребенка в семье.

Любовь: Есть дети, которых взяли в младенчестве, в годик – по идее, он не может ничего помнить. Но годам к пяти он формулирует свои мысли примерно таким образом: «Мама, когда мне было очень плохо, когда я потерялся – где ты была в это время?» То есть, он помнит свои ощущения, он может их описать, но не привязывает их к каким-то событиям, которые были. Зачастую есть обратные нотки – свои проблемы, которые у него накопились оттуда, он начинает перекладывать на приёмных родителей. Поэтому у приёмных родителей есть такой крест, часто очень тяжёлый.

Алла: Особенно часто за его прошлые обиды расплачивается приёмная мать. За то, что его не любили, он начинает отторгать приемных родителей. Причём он любит их в душе, но при этом демонстрирует такооое поведение – и это надо пережить.

Любовь: У меня был случай, когда ребёнок вёл себя демонстративно безобразно, причём на протяжении нескольких лет, и когда была уже «точка кипения», то я спросила: «Тебе так плохо со мной? Давай соберём чемодан и пойдём куда-то?» Она пала в ноги и сказала: «Мама, прости, пожалуйста! Я не знаю, почему я себя так веду. Я не хочу себя так вести, но у меня получается только так». Это боль, которая у детей очень по-разному выражается. Зачастую психологи, которые с этим разбирались, говорят, что все приёмные дети – это дети «с дырочкой»: наполнить их души любовью невозможно. Родной ребёнок, от которого не отказывались, в любом возрасте знает априори, что его любят, мама есть – и есть, папа есть – и есть. А этому постоянно надо доказывать, что ты ЕСТЬ! Ему всё время нужна подпитка от тебя.

Александр: Поэтому бывает, что он ведёт себя так, словно спрашивая: «А я вот сейчас такое натворю – будешь ли ты меня любить после этого?» Причём это происходит бессознательно.

Алла: Родной ребёнок знает – что бы ни случилось, он всё равно придёт сюда, потому что у него никогда не было других вариантов. Он не понимает, что может быть что-то по-другому. А этот всё время проверяет. Многие родители даже не могут это осознать, они приходят и говорят: «Вот, мой ребёнок что-то сделает, я начинаю ругать – а он говорит, что это не он. Почему он мне врёт?» Да потому, что он боится, что ты сейчас его «отодвинешь»; он врёт не потому, что он – врун по натуре, а из страха вас лишиться. Это не такое враньё, как у собственного ребёнка – тот боится наказания, а этот – отторжения, что его такого «плохого» не будут любить, отдадут обратно, а он этого не хочет… и лжёт.

Моя подруга взяла годовалого ребёнка из детдома. Она рассказывала, что его долгое время просто невозможно было обнять. Он выставлял руки вперёд, упирался ей в грудь – в общем, не позволял таких нежностей. Я её слушала и думала: «Как это может быть?» И Господь поставил меня саму в подобную ситуацию: мы взяли ребёнка в 10 месяцев – и… как бы я его ни брала на руки, он всегда оказывался ко мне спиной! Он выворачивался ужом, и как бы я ни старалась – опять отворачивался! Укладываю спать – буквально через полторы минуты он к тебе спиной! Несколько лет прошло прежде, чем стало возможным обнимать его нормально. Откуда это?

Любовь: Были и у меня два таких момента. Забирала из дома ребёнка в 8 месяцев. Когда к нему приходишь знакомиться, приходишь изо дня в день – этот ребёнок, который по жизни любознательный, первые дня четыре на меня вообще не посмотрел ни разу. Его берёшь на руки – он разглядывает занавески, цветы на окне, игрушки какие-то. Взрослые для него не существуют: это постоянная череда меняющихся лиц. Он заинтересовался мной только день на пятый – что-то повторяться тётенька стала часто.

А второй момент, очень приятный: мне муж говорит: «Скажи мне, пожалуйста, почему приёмные дети меня любят больше, чем кровные?» В какой-то момент пришло осознание того, что папа приходит с работы – и все приёмные дети (их было на тот момент трое) бежали – «Папочка пришёл! Вот тебе тапочки, папа, вот тебе одно, вот другое». А свои дети сидели дома, и, выползая из комнат, кивали: «Папа, привет, здравствуй!» Всё очень просто: свои дети знают, что папа есть всегда, мама есть всегда. А вот эти на подсознательном уровне боятся: папа ушёл – и вдруг его не будет? И вот эта радость всякий раз от того, что он вернулся домой, долгие годы выражается одним и тем же образом.

Алла: Меня это тоже раньше удивляло… пока не вникла: для кровного ребёнка папа всегда был, есть и будет. А для этого ребёнка он есть сейчас, сиюминутно. Будет? Неизвестно. Раньше – просто не было. У меня был приёмный ребёнок, который сменил несколько семей. Уже прожив у нас полгода, называя «папой» и так далее, он подошёл на улице к чужому мужчине с коляской и говорит: «Папа! Завяжи мне ботинки». Видели бы вы, как этот «папа» улепётывал вместе с женой и коляской!

А когда пришёл его отец из предыдущей приёмной семьи, где он жил до нас – очень хороший человек, золотой человек, но там ситуация такая сложилась в конечном итоге – так вот, мальчик спрятался так, что мы его найти не могли. Я даже подумала, что гулять ушёл со старшими. Потом он вылез и спросил: «Он ушёл?» Хотя ему там, в той семье, было хорошо. Почему так? Потому что почему-то не получилось этого кровного родства душ.

— В биологии есть понятие «запечатление», когда первый, кого малыш увидел – тот и мама. Тут, видимо, получается наоборот. Вы вот рассказываете, например, про то, как не могли его заставить повернуться.

Алла: Вот, кстати, про подростков и вообще приёмных деток. Вот многие говорят: «усыновление». Понимаете, в чём дело? Вот человека усыновили – а в каком-то возрасте даже кровные дети говорят: «А я тебя не просил меня рожать». А здесь ведь ситуация хуже: «Я не просил тебя меня усыновлять. Меня могли усыновить другие (более богатые, более любящие, просто совсем другие)». Я поэтому против усыновления. В старшем возрасте, когда подросток начинает сильно «бунтовать», я достаю договор и говорю: «Вот что, дорогой друг, у нас с тобой договор – между тобой и мной. Договор – это согласие двух сторон. Как только мы с тобой не согласны, можно расторгнуть договор – и можешь идти». Вы знаете, как это отрезвляет? То есть: «Я тебя не усыновляла, я тебя не держу, я не запираю двери на замок – это твой свободный выбор». А делать выбор куда сложнее, чем просто бунтовать.

— И это работает?

Алла: Очень даже работает, потому что он понимает: всё – ты свободен. Ты свободен, но уже не с нами, потому что если ты живёшь в семье – есть определённый уклад, есть определённые требования, есть другие дети, чью дистанцию и интересы ты нарушаешь и мешаешь другим жить. Свобода всегда только в выборе. В определённом возрасте подростков всех «крутит», а уж когда их несколько – у меня сейчас, считайте, восемь… Хотя одна ещё не совсем подросток – но в двенадцать лет у неё уже те же самые замашки начинаются, только она их пока копирует неосознанно, и те же требования пытается выставлять – а остальных «крутят» гормональные горки. Поэтому в какой-то момент это очень чётко формулируется: есть выбор. У меня был ребёнок, который не говорил до прихода в нашу семью. Как только он, спустя полгода, начал говорить, первые слова были: «Не имеете таких прав». Откуда это? Это смешно, но он действительно по жизни всё время «качает права», куда бы он ни пришёл. Его право выбора ему очень понятно!

Ещё про результаты. С большинством наших детей, к сожалению, ситуация такая: их можно развивать, но есть некий предел. У меня есть чадо, которое вообще не должно было ни говорить, ни ходить… и не одно! Сейчас все и ходят, и говорят – рот не закрыть! – и на велосипеде ездят… но звёзд с неба не хватают.

Любовь: И только врачи знают, каких успехов добился тут приёмный родитель.

Алла: Да и врачи не все, к сожалению. Многие отталкиваются от того, что ты привёл сейчас – но не знают, что было.

Любовь: К приёмным родителям зачастую предъявляются такие претензии: «Куда вы раньше смотрели? Посмотрите, как у вас ребёнок недоразвит». А о том, что этот ребёнок в возрасте, когда все бегали и говорили, даже не ходил, они и не знают.

Алла: Мы и сами иногда забываем – и требуем, чтобы соответствовал. Хорошо, если вовремя останавливаемся. Сейчас мои дети уже в большом возрасте – их интересует, что было. Они сами мне доказывают, как я в коляске их возила. Кого-то и возила – но не всех. Им очень интересен этот период, и многие говорят, что этого же не могло быть – просто не могло – чтобы ребёнок без малого трёх лет от роду весил пять килограммов, не ходил, не сидел, и много чего ещё «не». Ему это непонятно – приходится повторять: наступает момент, когда он опять просит повторить. «Расскажи» – и он заново всё переживает.

«Самое страшное – у многих из этих детей есть родители»

Алла: Самое страшное – у многих из этих детей есть родители. Когда их нет вообще, априори, можно создать красивую легенду. Я объясняю, что у каждого человека есть воля, и её сила у всех разная. Один сильный – он шагает по жизни вперёд, становится космонавтом, президентом – а кто-то, более слабый, не рвётся вперёд, становится обычным человеком, идёт работать на завод или ещё куда-то. У него нет этого внутреннего стремления – я хочу, я добьюсь, я прорвусь… Он просто твердо идёт по жизни. А есть люди, у которых воли вообще почти нет, и когда наступает сложная ситуация (а она была сложная у всей страны), они ломаются. У них не хватило силы воли – и это не вина, а беда человека. А чем легче всего залить трудности? Вином, водкой. И они сорвались – но нашли в себе силы хотя бы отдать ребёнка и смириться с тем, что он в детдоме, потому что благодаря этому у ребёнка хотя бы появился шанс получить то, чего не могли дать такие родители.

А вот когда такой родитель не только жив, но и названивает периодически, обещает горы, и тут же забывает – знаете, как это тяжело? Когда ничего не можешь сказать против, но прекрасно знаешь, что он не придёт, не принесёт и не сделает то, что обещал. Было, что такая мать говорит: «Только ничего не покупай на 1 сентября – я тебе ботиночки, костюмчик, портфель куплю! Я к тебе в школу приду! Я тебе фотоаппарат подарю!» Ребёнок ждёт, надеется. Но – и за десять дней тишина, и в сам день знаний… А потом, числа этак двадцатого, звонок: «Ну как ты, сынок, учишься? Хорошо?» А ребёнок это видит, переживает. И так – на протяжении многих лет.

Любовь: Опекуна обязывают поддерживать отношения с кровными родителями. А на пользу ли это ребёнку?

Алла: Мы стараемся разумно к этому подходить. Когда видишь, что мать там не то что деградировавшая, а просто изначально с низким интеллектом – воспитывалась в школе 8-го вида (в специальных коррекционных школах VIII типа обучаются и воспитываются дети с отставанием в умственном развитии – ИА «Диалог») – её тоже жаль становится. Она звонит, плачет: «Вы единственный человек, который у меня есть». И действительно, у неё больше никого нет. У нас даже есть «усыновлённые» отцы. Да, да. Одному моему приёмному сыну уже под 40, и мы до сих пор тянем его папу: забрали его к себе, не даём пить, и так далее. Смеёмся иногда – усыновили ребёнка вместе с папой-алкоголиком. Они просто поменялись ролями: не отец заботится о сыне, а сын – о таком вот отце.

Да, «особые дети» – по всем статьям особые. Иногда на нас обижаются – почему мы не фотографируем детей, не рассказываем, не тиражируем опыт? Всем очень хочется, чтобы мы взяли фото конкретного ребёнка – и всё про него рассказали. Но мои дети ещё когда-то очень давно сказали: «Мама, мы не в зоопарке, чтобы нас так рассматривали». А второе – там зачастую такие семьи, с такими непонятными хитросплетениями, что «Сага о Форсайтах» отдыхает. Да и участники всех событий часто живы. Не стоит никого травмировать – ни их, ни наших детей.

Бывает так, что выходит отсидевшая большой срок мамаша, и куда идёт? К любимой доченьке или сыночку, к которому не пускали или тюрьма, или «злой опекун». А зачем туда идёт? Да потому, что чаду дали квартиру, а самой ей вернуться некуда. И начинается вбивание клиньев между опекуном и ребёнком. Хуже всего, когда это происходит не после 18 лет – тогда, к 18-20 годам, ребёнок всё же слышит по-другому и многое понимает – а лет в 14, на переломе, когда отношения с опекунами и так могут быть натянуты гормонами.

Был случай, когда родная мать-кукушка, придя к ребёнку, говорила: «Нет, я тебя сейчас не заберу – ты пока потерпи (не «поживи», а «потерпи»!), а потом получишь квартиру – и мы с тобой заживём!» То есть человек совершенно чётко проговаривает свою жизненную позицию: я тебя, как кукушка, вытолкнула, чужие люди тебя вырастили, государство тебя сейчас облагодетельствует – а я приду на готовенькое!

— А вот эта мать – на зоне была?

Алла: Нет – просто гуляла, отдыхала. Таких много – они не в тюрьме, а просто где-то бродят на бескрайних просторах нашей родины. В розыск подаёшь – их даже не могут признать умершими или безвестно отсутствующими, потому что кто-то, выясняется, где-то купил SIM-карту (значит, не пропал), а кто-то и брак зарегистрировал. Регистрация брака есть, а человека – нет.

«Трудности – со светом, газом и транспортом»

— Вы упоминали проблему транспортной доступности – в силу расположения деревни. А какие ещё у вас сложности, о которых вы хотели бы рассказать?

Любовь: Самая большая наша проблема – нет газоснабжения. Люди просто не могут понять, сколько мы тратим на электричество: нам нужно для такого большого дома отопление, детей – такое их количество – нужно всех помыть; одежду постирать, высушить, еды наготовить – и в итоге зимой получается за электричество по 35 тысяч рублей в месяц! За один месяц, за один дом! А со стороны кажется, что мы здесь как сыр в масле катаемся.

Александр: Две стиральные машины работают круглые сутки, сушильный аппарат ещё… Да, бывает так, что моя команда приходит вся мокрая: и куртку, и всё верхнее приходится снимать – и сразу в сушилку, потому что кому-то ещё и на кружок надо.

Александр: Вот ещё одна наша большая нужда – необходимо ещё здание для занятий.

Алла: С чего всё началось? Самое большое количество – пятьдесят человек – было как раз в клубе «Покров» и в шахматном клубе, которые занимались в доме у Александра. Остро встал вопрос – что делать? Сначала решили всем миром построить «дом для Чебурашки» у него на стоянке. А потом поняли, что это нас не спасёт – и решили возвести это здание. Думали, что шестьдесят квадратных метров – это ох как много, «да мы тут…» А оказалось, что нужны и служебные помещения – где руки помыть, где материалы для занятий хранить, и комнаты для индивидуальных занятий, потому что если два человека займут общий зал, то остальные будут на улице. Теперь понимаем, что нам нужно ещё одно такое здание, потому что клуб «Покров» разрастается, они сами готовят снаряжение, собирают наборы продуктов для похода. На занятии они всё разложили, если на полпути всё бросать – должны это всё свернуть и унести? А завтра полдня раскладывать всё по новой? Это очень непродуктивно.

И вторая причина – особенно в условиях ковидной изоляции: детям очень нужно двигаться, и нашим – в особенности. Движение требуется для гармоничного развития – и физического, и умственного. Нам очень необходимо помещение, где дети могли бы заниматься, двигаясь. Мальчишкам нужен рукопашный бой (просто потому, что нужен), а девочкам – хореография и художественная гимнастика, без этого никак. Нам нужно куда-то поставить фортепиано, потому что если его поставить тут, то логопед и репетитор заниматься здесь уже не смогут. Поэтому нам очень нужно ещё 60 квадратных метров площади – ещё одно такое же здание.

Александр: Да, но теперь с единым пространством – под небольшой спортзал, какие-то концерты, общие мероприятия. Нас тут, правда, уже очень много!

Алла: И это ещё не все дома заселены!

Александр: По-хорошему, здесь должен быть хороший такой центр для занятий! Но пока мы действуем своими силами – мы же понимаем, что возможности нашего спонсора ограничены.

Алла: Мы и так благодарны ему настолько, что вешать на него ещё и эти проблемы не можем.

Александр: Но и детей мы не можем просто так оставить… У нас есть ещё одно достижение: много ребят у нас играют в футбол, и было нужно поле. Много лет мы пытались его, так или иначе, организовать. Но земля очень плохая – в том смысле, что в ней много строительного мусора и ещё чего-то. Поскольку это нежилая часть, там просто красивый газон, но стоит начать играть – из почвы что-то начинает вылезать. Играть невозможно. Мы организовывали трудовые десанты, убрали огромное количество всего… Я сломал машину, вытаскивая бетонные блоки.

Любовь: Земля это отторгает. Вымерзло зимой – и опять выпирает.

Алла: И у детей даже появились претензии – дескать, вы что, поле нам не можете помочь сделать? Всего-то и надо – землю разровнять!.. Они в силу возраста ещё не понимают всех этих трудностей. Но в нынешнем году, буквально в начале сентября, приехала техника и начались строительные работы. Для нас это очень важно – мы могли бы создать свою футбольную команду, ведь многие занимаются почти профессионально. И потом, для подростков это очень важно: они собрались все вместе – и они не слоняются без дела, а вместе гоняют мяч на поле! Поле, кстати, будет не только для футбола – там будет возможность натянуть теннисную сетку и поставить баскетбольные вышки, чтобы можно было его использовать всеми возможными способами.

Кроме того, мы там можно проводить не только спортивные, но и массовые мероприятия. Например, на день святых Петра и Февронии – День семьи, любви и верности – к нам приходит много людей. Можно провести мастер-классы или весёлые соревнования. А то, когда сюда приходит много народу, занять их очень сложно. Поле нужно не только подросткам, но тем, кто постарше. И после 18 лет они не перестают играть в футбол – наоборот, им ещё больше нужен выход энергии.

Александр: Есть ещё вопрос с забором и освещением… Перед пандемией «Ленсвет» пытался нам помочь, починил два фонаря – но потом всё остановилось. Два починили – четыре сломались. У нас очень плохое освещение, и осенью-зимой темно, особенно на детской площадке. И эту проблему мы сами не можем решить – для работ нужен допуск, да и финансово очень затратно.

Любовь: Хорошая освещённость — это ещё и вопрос безопасности. Неоднократно уже бывало, что за нашими девочками увязывались какие-то мужики – а ведь идти сюда от автобусной остановки приходится по темноте. Хорошо, если позвонит и есть, кому встретить.

Ещё была у нас очень некрасивая ситуация: мальчика – причём достаточно маленького – забрали в полицию за то, что он перешёл дорогу на кольце «в неположенном месте». Но по-другому там никак! Есть переход у храма сюда, а до перехода дороги нет. Идти с остановки неудобно и тяжело, особенно зимой, когда грейдер нагребает снежные кучи по обеим сторонам дороги. Нужна нормальная дорога с переходами, а не отлов детей.

Хорошо бы ещё сделать так, чтобы конечная остановка 397-го автобуса и маршрутки 01 была там, где сейчас, но по пути туда они бы делали ещё и остановку у кольца – по нему развернуться, и на конечную!

Алла: Мы не поднимали такие вопросы раньше, когда здесь было 4-5 домиков и мало детей…

Александр: А теперь больше ста детей! И практически все – школьники! А как маме с четырьмя-пятью малышами с детского сада пройти там, где нет тротуаров и переходов? Да ещё и при плохом освещении? Машины едут – и водители жалуются, что мы, дескать, ничего не видим.

Любовь: Ещё бы хорошо найти того, кто помог бы нам поставить забор вдоль домов на Семейной улице. Забор нужен очень. Постоянно появляются новые дети – последний появился 3 или 4 дня назад. Им очень сложно бывает выстраивать границы, нужно показать ему, что наше – это отсюда и досюда, но если этой границы (в виде забора между участками) в реальности нет – это практически невозможно. Для детей из детдомов или асоциальных семей «всё вокруг колхозное, всё вокруг моё».

Любовь: Каждый родитель покупает своему ребёнку то, что может – велосипеды, скейты и так далее. Но у нас были дети с совершенно не выстроенными рамками – они приходили и брали всё, что видели: тачки, лопатки, скейты, самокаты. Потом оставляли там, где получилось. И это были даже собственные дети из обычных семей.

Александр: Было и так, что посадишь цветочки у себя – а потом прямо по твоему заднему двору ватага бежит: по вскопанным грядкам, по цветам… Они играют в хорошие игры, мы их не ругаем – но… Сейчас-то мы проделали даже дорожки в газонах, чтобы у них было больше пространства для езды на велосипедах. Ребята и сами вокруг поля сделали дорожки – причём с отсыпкой… Сами ребята посадили деревья, кусты, сами убирают территорию от мусора. Штатного дворника у нас нет.

Сейчас наши старшие парни увлечены двухколесной техникой. Они её ремонтируют, совершенствуют, ломают, снова ремонтируют. Слава богу, есть занятие, которое к тому же по жизни им пригодится. Есть сложности – но мы регламентируем: когда можно шуметь, когда нельзя. Это тоже социализация, это нормально. Выявили проблему – мы её решаем; не запрещаем, а вместе ищем выход. Жизнь идёт своим чередом.

От автора

Когда-то все эти дети вырастут, станут взрослыми – и наше будущее окажется в их руках, а надёжность этих рук зависит от родителей и тех, кто им помогает. «Россия без сирот» начинается с малого – с семьи. Здесь, в Ольгинских семьях, сирот нет – мы в этом убедились.

Беседовал Илья Снопченко / ИА «Диалог»