«Весна на Заречной улице», «Застава Ильича», «Июльский дождь»: за что мы будем помнить Марлена Хуциева

Сегодня, 19 марта, на 94 году жизни умер Марлен Хуциев – классик советского кино. У Хуциева снимались Юрий Визбор и Василий Шукшин, сценарии вместе с ним писал человек-эпоха 60-х Геннадий Шпаликов. В режиссёрское кресло Марлен Мартынович садился, скорее, редко – «но метко», почти каждой лентой как бы очерчивая эпоху, сообщая о ней главное. А затем замолкал, будто бы давая возможность миру осмыслить и предложить ответную реакцию – и возвращался уже в новой эпохе, с новым сообщением. «Диалог» сделал подборку из пяти «главных» фильмов Хуциева. В кавычках, потому что решать всерьёз, что у Марлена Мартыновича главное, а что нет, конечно, не нам.

«Весна на Заречной улице», 1956

Свой первый «большой» фильм Хуциев на пару с однокурсником Феликсом Миронером снимали в переломную эпоху. Хотя уже три года, как умер Сталин, а в феврале 1956-го прошёл XX съезд партии, осудивший культ личности вождя, перевести кино на новые рельсы, отказавшись от ярко-картонных персонажей и лубочно-патриотической драматургии, в одночасье не выходило. «Весна на Заречной улице» стала в этом смысле одной из первых ласточек, предложив зрителю смотреть не на то, как титаны в белых одеждах строят светлое будущее, а на простых, не вполне идеальных ребят, которые пытаются наладить простую, далёкую от плакатного героизма жизнь.

Конечно, не всё сразу: взывать к тому, что надо работать, иначе коммунизма не будет, осудить негодяя, не заглянув ему в душу, а просто столкнув реку – таких штампов «Весна на Заречной» не избежала. Но это всё скорее задний план, а на переднем – молодой Николай Рыбников, который ещё недавно с такой «простецкой» внешностью мог рассчитывать только на роли второго плана. А теперь он совершенно не певческим голосом печально тянет под гитару: «Зачем, зачем на белом свете есть безответная любовь…» Зачем – неизвестно, в этом-то и прелесть: в искусстве наконец-то стало можно грустить и задавать вопросы, не имеющих ответов. Фильмы, где «легко на сердце от песни весёлой» понемногу ушли в прошлое.

«Застава Ильича» («Мне 20 лет»), 1964

Геннадию Шпаликову удалось «законсервировать» советские 60-е в двух сценариях. Первый – «Я шагаю по Москве», экранизированный в 1963 Георгием Данелия, более жанровый, передающий лёгкость времени, в котором и ты молод, и твой друг — Михалков — ещё наивный и безусый, и самое лучшее, конечно, только впереди. Второй – более сложная и рефлексивная «Застава Ильича», над которой Шпаликов работал вместе с Хуциевым.

Фильм начинается с трёх фигур в военной форме, которые осмысленно движутся вдаль. Им на смену приходит тройка героев сегодняшнего дня – современные, молодые, которым, в отличие от солдат гражданской или Второй мировой войн, исторический контекст не предложил однозначной морали и безусловного предназначения. Поэтому, тоскуя по героическому прошлому, приходится искать собственный смысл жизни.

Никите Хрущёву, в тот момент главе государства, «Застава Ильича» не понравилась. Особенно, наверное, не угодило собственное «появление» на экране. «Я хочу получать удовольствие от натюрморта, а я его не получаю!» – причитает толстый лысый мужчина на выставке современного искусства, точь-в-точь (разве что без мата) передавая реакцию Никиты Сергеевича на выставку авангардистов в Манеже в декабре 1962 года. В итоге фильм «зарезали», в кино под заглавием «Мне 20 лет» вышла купированная версия – без Хрущёва, и с почти целиком изъятым вечером в Политехническом, где выступали со стихами Андрей Вознесенский, Евгений Евтушенко, Белла Ахмадулина и другие поэты-шестидесятники. Но в перестройку фильм удалось восстановить – вернулись и вырезанные кадры, и оригинальное название.

«Июльский дождь», 1966

Всего через два года, пусть не бравурно, но всё же воспев оттепель в «Заставе», Хуциев ставит на эпохе крест. «Июльский дождь» – своего рода этический сиквел, где вчерашние юноши, осев в жизни, сталкиваются с тем, что пора «взрослеть» и становиться добровольными конформистами ради семьи и карьеры, потому что их благородные порывы и стремления в брежневскую эпоху, как минимум, никуда не ведут, а как максимум – чреваты. В начале «закручивания гаек» Хуциеву ещё повезло: «Июльский дождь» хоть и ограничили в прокате, но не положили на полку. Александр Алов с Владимир Наумовым и Кира Муратова примерно в то же время полки не избежали – а Александр Аскольдов за дебютного «Комиссара» получил запрет на работу в кино.

Фильм начинается с какофонии из речевых помех и джазовых партий – звуки, которые ничего не значат и никуда не ведут. Ключевым становится кадр с радио, которое весело транслирует какой-то сигнал, но его некому слушать – устройство забыто в лесу. Носителем мудрого, но трагического – возможно, отчасти авторского – мировоззрения в «Июльским дожде» становится Алик, которого сыграл бард Юрий Визбор. Он поёт, глядя прямо в камеру, будто на героев, с которыми он делит кадр, что надежды нет. Фильм завершается послесловием – практически документальной сценой, в которой Алик-Визбор встречается с однополчанами-фронтовиками. Несмотря на радость встречи, эта радость, всё же, принадлежит прошлому. Что до настоящего, оно у Хуциева симпатий, похоже, больше не вызывает – в течение следующих 17 лет «крупных» фильмов режиссёр не снимал.

«Послесловие», 1983

В начале 80-х Хуциев, ушедший в преподавательскую и руководящую работу (если не считать двух телевизионных и одного документального фильмов) неожиданно возвращается. «Послесловие» – само название должно говорить, что это финальная точка, постскриптум, если угодно, творческое завещание мастера. Правда, вышло иначе – было ещё три фильма, и последний только готовится к выходу на экран.

В отличие от «Заставы» и «Июльского дождя» «Послесловие» не претендует на художественные открытия или воззвание к поколению. Это – камерный фильм, и камерное высказывание уже не молодого человека, которому нет нужды кому-то что-то доказывать. Оттого в фильме почти нет действия – два героя, зять и тесть, формальные родственники, но совершенно чужие друг другу люди, по ряду обстоятельств проводят несколько дней вместе. Смотрят телевизор, говорят о чём-то незначительном, иногда старику хочется гулять. Всё. Напрасными окажутся ожидания тех, кто предположит, что Хуциев через героя Ростислава Плятта решит расквитаться с современным поколением. Потому что здесь получают все – и старик, и зять, сыгранный Андреем Мягковым, оба пустые и безжизненные, по-настоящему никуда не идущие и ничего не чувствующие люди. Всё их отличие: один – яркий говорун, другой – сдержанный молчун. Но это форма, а содержание одно – бессодержательность. «Послесловие» – фильм в чрезвычайной степени мизантропический. Остановись на нём Хуциев – и более очевидного антижеста в адрес человечества совершить было бы нельзя. Но он продолжил снимать. Всё-таки на что-то надеялся?

«Невечерняя», 2019

В 1991 году двухсерийная «Бесконечность», в 2001-м – документальный «Люди 1941 года», а в 2003 году Хуциев задумал столкнуть на экране двух крупнейших русских мыслителей – Льва Толстого и Антона Чехова. Снова говорят герои двух поколений, отчего возникает рифма с «Послесловием» – но если там было взаимопроникновение пустоты, то здесь, напротив, взаимопроникновение наполненности. Удручает лишь вновь, ещё очевиднее, чем в финале «Июльского дождя», взгляд в прошлое – значит, чаяний на сегодняшний день как не было, так и нет.

Впрочем, судить о фильме пока рано – целиком его пока никто не видел. «Невечерняя» снималась долго, вызывая ассоциации с другим «кинодолгостроем» – «Трудно быть Богом» Алексея Германа-старшего. Ссылаясь на отсутствие средств, Хуциев время от времени прекращал съёмки. Наконец, в 2014 году объявил об их окончании и начале монтажно-тонировочного периода. Премьера была назначена на 2016-й, но всё снова затянулось. В итоге, как и Герман-старший, до премьеры своей последней картины режиссёр не дожил.

В начале 2016 года в интервью Хуциев говорил о «Невечерней» так: «Это кино о смысле жизни, о том, для чего человек живёт на этой земле. Оно о бессмертии». Рано или поздно фильм должен выйти – тогда станет ясно, какое откровение приготовил нам Хуциев, прежде чем отправиться изучать бессмертие в физическом смысле. Будет ли на его последней плёнке идейная отдушина, которую всегда искали, но не находили герои его фильмов? Или три великана – Толстой, Чехов и Хуциев – разведя руками, оставят нас доживать век в отчаянии? Узнаем, наверное, уже скоро.

Глеб Колондо / ИА «Диалог»