Фишки филфака СПбГУ: катакомбы, кладбище и травмоопасный Бродский

По традиции, 25 января в России отметят главный праздник российского студенчества – Татьянин день. Но многие ли современные студенты помнят об этом? Опрос респондентов, да и личный опыт говорят, что студенчество сегодня – это уже не та субкультура, где «водятся» курсовые гимны, предэкзаменационные обряды, сатирические капустники. А если где и жива вузовская мифология, то только, скорее, в старейших высших учебных заведениях, вроде филфака СПбГУ. Туда-то и направился корреспондент «Диалога» — и залез на «Олимп», споткнулся о Бродского и выяснил, как «без палева» потусить в главном университете Петербурга.

Проникновение

Если вы хотите пробраться в СПбГУ – лучше всего делать это через филфак. Даже если вам даром не нужна литература, а жаждете вы естественнонаучных кафедр с понурым ботаническим садом, то всё равно дуйте на Университетскую, 11 и сообщайте старушке на вахте, что хотите увидеть «тот самый, знаменитый дворик». Должны пустить. Если не пустят – прямо на стойке бумажка с телефоном, по которому предлагается звонить тем, кто рвётся во двор филфака. По телефону вам предложат подойти в Здание Двенадцати коллегий – это за углом. Показываете охраннику паспорт, уверено вещаете о том, что вы во дворик – и всё, добро пожаловать в СПбГУ. Следить за тем, куда вы пойдёте на самом деле и сколько времени будете в университете, никто не станет.

Скульптуры и домик Блока

Внутренняя территория университета очень большая. Прямо вот очень – двор, а вот другой двор, а вот такая-то кафедра, а вот ещё там закоулочек… Выпускница филфака Маша, которая согласилась стать нашей провожатой с места в карьер ведёт нас к садику напротив внутреннего фасада здания Двенадцати коллегий – здесь стоят мрачные современные изваяния, цитирующие библейские тексты.

Маша говорит, что это Гефсиманский садик – именно так, в уменьшительно-ласкательной форме. Очевидно, он поменьше одноимённого иерусалимского сада, где был схвачен для последующей казни Христос. Но всё же умещает в себя скульптуры вроде «Целование Иуды» или «Иисус перед Пилатом» и центральную – в виде чаши с терновым венцом.

Маша зовёт нас дальше – неподалёку есть необычный памятник Осипу Мандельштаму и его жене. Находим – действительно незаурядно: Мандельштамы, слившись в единое тело, летят, несомые большими птицами, почти как Бильбо Бэггинс.

Чуть вдали небольшой дом алого цвета. Это «ректорский флигель», значимое место для русской поэзии – здесь родился и провёл нежные годы Александр Блок. Было приятно, вспоминает Маша, проходя здесь между парами, воображать ещё ничем не омрачённый смех будущего воздыхателя прекрасных дам, а, быть может, порой и слышать его, а после грешить на сессионные недоедания и недосыпы. Теперь в доме Блока административные дела: там верстают сайт университета, туда же ходят студенты выпрашивать повышенную стипендию. В 1974 здесь открыли памятную доску, потом её куда-то перенесли, потом ещё раз – в общем, мы её так и не обнаружили. Но всё равно, поэзия, говорят, бессмертна – на филфаке не дадут соврать.

Скульптуры и… скульптуры

Идём прямо, мимо Гефсиманского садика в щель между двух массивных зданий, и вот ещё один двор со скульптурами. Здесь уже чистый авангард – сразу же и не сообразишь, что значит красная штуковина, собранная из разных железяк и велосипедных колёс (называется «Вавилонская башня техногенной эпохи»). Но выглядит здорово.

Неподалёку от башни группа одинаковых печальных прямоугольников, которые, по словам Маши, поначалу все принимают за кладбище. На самом деле, это памятные знаки в честь университетов со всего мира – на каждом «надгробии» табличка и камешек, который то ли отковыряли от здания Кембриджа или Сорбонны, то ли просто подобрали рядом. Сверху лабиринт камней напоминает полушария головного мозга – некоторые студенты верят, что если пройти его насквозь, можно как следует поумнеть.

Но больше всего фигур, статуй и памятников можно найти в том самом филфаковском дворике – он через арку от «кладбища». Кажется, если в Петербурге, как говорили в фильме «Невероятные приключения итальянцев в России», львов больше, чем жителей, то во дворике каменных людей больше, чем преподавателей и студентов. Разброс велик – от сооружений во славу классических литераторов до почивших педагогов из партнёрских азиатских вузов. Последние выглядят очень натурально, так что порой даже страшновато. С дамой бронзового цвета, хмуро глядящей сквозь квадратные очки, не хотелось бы повстречаться в вечерних сумерках.

— Здесь можно изловить курящего препода на предмет дискуссии или просто трёпа, можно играть на гитаре на скамеечке, сидеть на траве, – вспоминает Маша.

А ещё тут растут дубы, под которыми в тёплое время иногда проводят лекции. Говорит о чём-то лектор, а вокруг осень, жёлуди падают – хорошо.

Обособленно от всех расположился памятник Бродскому – чемодан, а на нём голова. Монумент не очень высокий, стоит прямо у дверей, поэтому, сетует Маша, долгое время на филфаке была нерушимая традиция, читая на ходу книги или смски, спотыкаться о Бродского (тут вспоминается знаменитая комическая сценка Даниила Хармса, где попеременно спотыкаются то об Пушкина, то об Гоголя) и увечить себе разные части тела. Поэтому сейчас его огородили – со стороны кажется, что для того, чтобы Иосиф Александрович не убежал в очередную эмиграцию.

Маша жалеет Бродского – одинокий, да ещё и бьют. Но её любимая скульптура здесь не он, а улитка – потому что её ни с чем не перепутаешь. Всегда можно сказать «встретимся у улитки» или «сегодня пары рядом с улиткой». И мило, и картографически удобно.

Филфак внутри

— Дворец, где сейчас филфак, строился для Петра Второго, – продолжает Маша культпросвет. – Но он прожил слишком недолго: простудился и умер. Так что в его дворце тусят студенты. Они тоже простужаются, но пока, вроде, не умирают.

Топонимика СПбГУ радует «народными» названиями сегментов вуза в духе фэнтези. Например, перемещаясь по филфаку, вы побываете и в «Королевском коридоре», и на «Седьмом небе», а если хватит дыхалки, то и на «Олимп» залезете.

— Когда только поступила, искала аудиторию номер такой-то, – вспоминает Маша. – Спросила у встречных, мне говорят: «Так, сейчас вам надо будет спуститься в катакомбы». Отвечаю: «О, я же ничего не сделала, а можно не спускаться в катакомбы?» Сказали — нет, нельзя.

Откуда конкретно все эти названия, по словам Маши, никто уже давно не знает. Но их логика довольно очевидна – например, в «катакомбах» находятся аудитории ниже уровня земли, соответственно «Седьмое небо» и «Высшая школа» на самом верху. На месте «Полигона» раньше и правда был полигон, в «Лабиринте», бывших столярных мастерских, ничего не стоит заплутать, а «Олимп» – это аудитории с окнами в крыше, из которых видно только небо, будто и в самом деле ничего выше в мире нет. В общем, всё по существу.

— А под «Высшей школой» на филфаке находится просто «Школа», – говорит Маша. — Мы шутили, что они там, как физика и метафизика.

Типично филфаковская шутка: умная, красивая — правда, не очень смешная. В том же самом духе – назвать коридор «Королевским», по которому должен был пройти, но не прошёл приглашённый однажды в гости норвежский король. Кажется, в литературе такой приём зовётся «симулякр».

В коридорах филфака тихо, только из-за дверей доносятся лекции. Если вы тут «зайцем», то можно разыскать и бесплатно (большая редкость) послушать, как рассказывает Андрей Аствацатуров – известный петербургский лектор и писатель. Фанатеть по Аствацатурову ещё одна из невольных традиций госуниверситета. Совсем не делать этого сложно, сами пробовали – не получилось.

Все в сад

Всё, хватит филфака – все в сад. Вернёмся к «кладбищу» и, оставив его справа, двинемся прямо в сторону биологов, зоологов и прочих «естественных» ребят. По дороге можно наблюдать дивную разруху, которая, уходя в горизонт, постепенно обретает божеский вид и становится тем, что мы знаем, как Университетская набережная. Ах, как она чинна и скучна! Жаль, что гуляющие по ней не смогут оценить живописности обшарпанных стен и заваленного бетонными блоками пустыря.

Продолжая путь, сами не заметите, как окажетесь в саду. Сад смурной, но живой – вот деревья, которые уже пали трухлявыми стволами, а вот которые ещё в здравии, почти как в лесу. Только таблички напоминают, что мы не в чаще – но, может, это такой сказочный лес? Где-то на берёзе, что от тоски повесила голову, надо белым по-чёрному написать: «Берёза повислая».

Из земли торчат обломки зданий времён настолько прежних, что наступать на них по пути кажется кощунством. Дебри, деревья, развалины – кажется, ещё чуть-чуть и из-за холма выглянет гном или викинг. Серым бастионом высится оранжерея, увитая сухим плющом. Похоже, мир дворов СПбГУ бесконечен – мы сдаёмся и, не окончив пути, идём греться обратно на филфак.

Эпилог

В «рекреационных зонах» факультета выставка советских стульев. Рядом цветок, атакующий мебель, как будто в романе «День триффидов». В столовых – а у них здесь тоже есть имена: «Стойло» и «Яма» – облепиховый морс и пюре с котлетой. Сидим, пьём, едим. Без изысков – зато недорого.

В общем-то, универ как универ, местами не отличить от тех, что попроще. Вот только записочка с признанием в любви Зощенко, торчащая из одной двери, ни за что не позволит перепутать.

Подготовил Глеб Колондо / ИА «Диалог»