Художница Марков-Шагал: «Год не могла признаться отцу, что начала рисовать»

Улыбчивая невысокая женщина скользит между гостями в галерее «Мольберт» на открытии своей первой за пределами Израиля выставки — «Гены творчества: от Марка Шагала до Ирины Шагал». Внучатая племянница одного из самых известных художников XX века открыла для себя живопись поздно – после 50 лет. Полотна, написанные чаще всего не кистью, а пальцами, уже заслужили одобрение критиков и искусствоведов. Увидеть работы Ирины Марков-Шагал можно до 7 декабря. В интервью «Диалогу» художница рассказала, почему в её семье не принято было вспоминать о знаменитом дяде, что связывает её с Петербургом и как она смотрит на неизбежные сравнения.

Как получилась, что вы раскрыли свой талант так поздно — в 58 лет, и именно в Израиле?

Я переехала туда вынужденно 13 лет назад — у меня на тот момент была тяжёлая форма астмы. Сначала на новом месте стала даже хуже себя чувствовать: по прогнозам врачей, не должна была протянуть и года. Но, может, дело в климате или в святой земле, однако, скоро встала на ноги. Смена обстановки подарила мне второе дыхание, я словно возродилась заново: сначала начала писать стихи, детские сказки, а потом и картины.

Вы замечали за собой раньше, до переезда, интерес к живописи?

Большую часть жизни я прожила в Саратове. Закончила физфак, а потом получила второе образование по профессии. Даже сделала хорошую карьеру и возглавляла финансовую корпорацию. Меня считали серьёзным человеком, коллеги часто спрашивали: Ирина, вы умеете улыбаться? И только близкие знали, что в душе я хулиганка. Сейчас с семилетней внучкой Галей мы совершенно одинаково смотрим на мир. Эту детскость я раньше прятала глубоко в себе, и, может, рождение внучки меня подтолкнуло по-новому взглянуть на мир.

Что вас вдохновляет?

Всё вокруг, даже выпуск новостей. У меня нет определённой тематики, я как гражданин мира. Сюжеты картин отсылают к Японии, Франции, США, России… Кстати, Израилю посвящено только две картины. И в каждую из них я вношу философскую нотку. Хочется, чтобы люди смотрели на полотна и видели что-то своё. Я разделяю в этом отношении точку зрения Марка Шагала. Он считал, что искусство не должно быть объяснимо: если всё разъяснить, то произведению будет не хватать чего-то с художественной точки зрения.

Когда вы впервые узнали, что имеете родственные связи с художником Марком Шагалом и как к этому отнеслись?

Мне было десять, и в тот день я сидела с 45-летней бабушкой. Мы гадали на картах, веселились и хохотали. Помню, я хотела нагадать женихов, а выпала дальняя дорога. Моя бабушка — лёгкий человек по натуре — вдруг перестала смеяться и ушла в себя. Потом шёпотом произнесла: «Ирочка, а ты знаешь, что мы — родственники Марка Шагала? И папу твоего назвали в его честь». Дедушка Наум работал в НКВД и приходился роднёй художнику. Когда в 1937 году Марк Шагал получил гражданство Франции, моя семья за это поплатилась. Через месяц после известия об этом деда забрали и обвинили в шпионаже, а потом расстреляли. Капитан, который его арестовывал, не стал забирать жену (а это была принятая практика), а наказал женщине собрать в два чемодана вещи и бежать в другой город с семимесячным сыном. Больше бабушка эту историю не вспоминала, она закрылась. В прошлом году я получила по запросу личное дело своего деда: читать его невозможно, пусть там и не описываются пытки.

Как из-за всей этой истории к художнику относились в вашей семье?

Мой отец не мог слышать о нём, хотя всю жизнь прожил под таким же именем и фамилией – Марк Шагал. Из-за всего этого он рос, как сын врага народа. Его даже не взяли в институт. Отец написал вступительные экзамены за мою маму, она поступила, а он нет. Потом ему удалось стать студентом педагогического вуза. Так что я не только никогда не видела художника, но и просто не могла с ним встретиться.

Как ваш отец отреагировал, когда узнал, что вы начали писать картины?

Я год не могла ему признаться в этом. Однажды мы с мужем позвали его в гости, и когда он увидел картины, то сел. Это была немая сцена, которая дорого стоила ему. Папа сначала с ужасом смотрел на полотна. Он себя ломал. Ведь отец не мог пережить, что из-за дяди-художника потерял отца. Потом он произнес: «Только сделай так, чтобы это была ты, как личность, самостоятельная и самодостаточная. И пусть память о трагически погибшем деде тебя вдохновляет». Его слова стали лейтмотивом моего творчества.

Как Марк Захарович влияет на вас как на художника?

Я не стесняюсь этого сочетания Марков-Шагал. Это действительно моё имя по паспорту. Даже шучу иногда, что выбирала мужа по фамилии. Груз я чувствую, но хочу быть самостоятельным художником. Конечно, изучала его картины как любой образованный человек. Но более пристально глазом художника посмотрела на него только сейчас. Первый премьер-министр Израиля Давид Бен-Гурион, которого я рисовала на одном из полотен, как-то назвал Марка «мешуга», в переводе – сумасшедший. Но говорил это по-доброму. Когда я сама начала рисовать, то осознала, что в душе Марк остался ребёнком, его двигали вперёд воспоминания и его Белла. У него были к ней глубокие чувства, это видно в картинах. У меня также с мужем Виктором. Он — моя муза. Однажды супруг даже приковал себя наручниками в больнице, когда мне предстояла сложная операция. Врачи ничего не могли поделать, он как подполковник милиции всё просчитал: они бы только потеряли время в поисках ключа и вызывая охрану.

Какие ещё общие черты вы обнаружили?

Я также пишу стихи и прозу, как и Марк Захарович, и дарю свои картины посольствам, странам, людям. Эта щедрость нас объединяет. У меня нет «весёленьких» полотен – ради картинки, так же, как и у него. Люди чувствуют этот лёгкий груз и печаль. Может накладывается, что я когда-то потеряла маленького сына, а с годами это не лечится.

При такой «короткой» карьере художника вы переставали рисовать на год. Чем был вызван этот перерыв?

Я потеряла отца, и долго не могла подойти к полотну. Брала кисть и часами сидела возле чистого холста. Мне казалось, что аура не та, время не то — не была готова вернуться к творчеству. Однажды поставила перед собой картину «Мечта женщины». В верхнем углу был изображен кораблик перед фигурой, я убрала его и нарисовала ребёнка, потом часы. Так я преодолела себя и создала символ – женщина, которая вне времени мечтает о ребёнке. Я отношу себя к направлению реалистический символизм, не знаю — есть ли такой вообще? Для меня всё начинается с идеи, потом я вижу образ и воплощаю его на полотне. Отцу же я посвятила картину «Бросьте монетку», мальчик на ней – его портрет. На скрипке отец, конечно, не играл. Да и такой собаки у него не было, эта порода жила у моей подруги. Но папа в детстве был таким, как на фотографии, которые сохранились.

На какие образы вас вдохновляет Петербург и почему вы решили сделать первую свою зарубежную выставку здесь?

В далёкой молодости приезжала сюда в командировки. Но ещё задолго до моего рождения семью связывали с городом крепкие узы. Моя прабабушка Лида, по маминой линии, закончила здесь институт благородных девиц и была масонской. Здесь работал Марк Шагал. В Мариинском театре пели двоюродные дяди: один по папиной, а другой по маминой линии. По совпадению они были хорошими друзьями, а потом их разлучила война. Эту историю я услышала от Валерия Гергиева, который знал их и рассказал, что конкурентами они никогда не были. Ведь один был тенор, а другой бас. Ещё до того, как узнала, что здесь будет выставка, я создала картину «Ночной дозор». У Петербурга богатая и трагическая история: строительство, наводнения, блокада. Хотелось создать образ защитника города. А агрессивная летучая мышь очень подошла, она даже напугала мою внучку, когда та в первый раз увидела картину. Потом я написала более нежное полотно с разведёнными мостами, «Чижика-Пыжика», а также вписала портрет своей внучки на фоне решетки Летнего сада. Захотелось передать её восхищённые глаза, когда она впервые посетила город. Это последняя работа.

О чем же была ваша самая первая картина?

Это была дама с собачкой на фоне цветущего куста. Получилось похоже на Клода Моне. Импрессионисты всегда меня вдохновляли. Но когда ее увидел мой муж, то сказал: «Ты хочешь ему подражать?». Это меня разозлило: неужели я ничего не умею? Тогда написала ещё три работы «Кафе», «Нью-Йорк» и «Лондон». Они отличались, я хотела доказать что-то и себе, и мужу. Ему они понравились, а он мой самый строгий критик.

Когда вы поняли, что готовы выставлять свои картины?

Сразу, как только у меня накопилось несколько полотен. В Эйлате, где я живу, есть площадка для показа, куда отбирают картины в рамках биеннале. Мы с мужем опаздывали, всё казалось не ко времени, ведь в тот период ушёл из жизни отец. Навстречу нам с полотнами шли расстроенные люди, чьи картины не взяли. Подумала тогда: куда я лезу? Но муж всё взял в свои руки, сам выставил мои полотна, я же буквально спряталась за колоннами. Как говорят, картина маслом: когда эксперты отобрали для показа все 15 моих работ, только тогда вышла из укрытия и сообщила, что автор я. Это было первое признание. После участия в нескольких экспозициях я решилась на первую персональную выставку в Израиле. Художники немного ревностно ко мне относятся, но критики и искусствоведы пока благосклонны. Кстати, благодаря выставкам я вышла на связь и лично познакомилась с сёстрами по линии семьи Шагал. Одна из них — из Петербурга.

Вы уже думали о новых проектах, выставках и картинах?

Скоро я поеду на закрытие своей выставки в Барселоне. Она открылась параллельно с петербургской, но я сделала выбор в пользу вашего города. Уже ведутся переговоры с Москвой. Подумываю, что надо написать книгу, не столько о себе, сколько о семье. Потому что в жизни моих родственников есть истории достойные детектива: трагизм и комизм перемешиваются в них. Например, мой отец как-то обокрал школьную библиотеку и поехал с другом в Челябинск выращивать арбузы. Он просто забрал с собой книги, которые уже были у него на руках, а его приятель из зажиточной семьи – хлеб и сало. Мальчишки забрались под полку плацкартного вагона, но не посмотрели, что он отцеплен. Сколько они просидели там, не знаю, но потом их всё-таки нашли пассажиры при посадке. А как художник я хочу продолжить серию картин-ассоциаций с богомолами. Планирую начать писать яркие полотна, где солнце будет представлено в виде лимона или подсолнуха. Видимо, в моём творчестве наступает новый этап.

Беседовала Рената Ильясова / ИA «Диалог»