Андрей Смирнов из «Терем-квартета»: «Все говорят, что музыка нематериальна. А мы говорим, что музыка материальна»

С 22 по 26 октября 2018 года в Академической капелле Санкт-Петербурга пройдёт конкурс «Терем Кроссовер». В нём участвуют музыканты из разных городов России и мира, объединённых страстью к экспериментам и кроссоверу – жанру музыки, который предполагает синтез классики, эстрады, электронной музыки и других направлений. Организаторы конкурса – ансамбль «Терем-квартет», пионеры кроссовера в России. «Диалог» побеседовал с участником квартета Андреем Смирновым о том, каким должен быть настоящий кроссовер, как музыканты передают картинку на расстоянии, за что вручают «Золотую мурашку», и почему нужно людей любить.

— Андрей, «Терем-квартету» уже 32 года, наверняка за это время вы дали сотни интервью. Есть вопрос, на который у вас уже нет сил отвечать?

— Был вопрос, который преследовал нас на протяжении лет 30. Но, когда два года назад нам 30 лет исполнилось, его почему-то резко задавать перестали. Это был вопрос: «Почему вы «Терем»?

— Думаю, желающие смогут узнать об этом в сети. Расскажите, как за эти годы изменился жанр кроссовера, и как вместе с ним изменился «Терем-квартет»?

— Это очень сложный вопрос. Кроссовер как жанр – он, в принципе существовал всё время. Каждое время рождало первопроходцев, и я бы сказал, что первопроходцы – это как раз те люди, которые к кроссоверу принадлежат. Первопроходец – это человек, который отталкиваясь от традиционных корней, простраивает свой собственный путь. Если человек находится в поисках, если его задача – найти себя в искусстве, он идёт только собственной дорогой.

В кроссовере ты не можешь спрятаться за традицию, не можешь просто читать и воспроизводить ноты, без особенного таланта. Ты берёшь классику или установившийся жанр – но для создания своего видения, своего пути, как некую глину. Если музыкант честен, то он настраивается, как антенна, и улавливает вибрации сегодняшнего звучания. И относительного этого звучания он что-то делает для дальнейшего развития. Поэтому кроссовер всегда новый. И благодаря нашему конкурсу многие музыканты стали ходить такими нехожеными тропами.

— Вам удавалось все 32 года ходить этими тропами?

— Вы знаете, жизнь музыканта, она разная. Мы выступаем, когда нас приглашают, и не всегда для выступления нужен кроссовер. В нашем репертуаре есть и традиционные произведения. Тот же Рахманинов, тот же Гаврилин, просто аранжированные на «Терем-квартет». Та же эстрада, то же аргентинское танго. Нельзя зацикливаться на чём-то одном, иначе не выжить.

— Сколько стилей должно сочетаться, чтобы получился кроссовер?

— Числом тут ничего не измеришь. Почему в нашем конкурсе главный приз называется «Золотая мурашка»? Мурашка – это эмоциональная оценка, которую ты не можешь определить, исчислить. Кроссовер – он не вычисляется. Можно соединить и 20, и две, а можно и одну мелодию и сделать её так, чтобы получилось открытие, которое вызовет у кого-нибудь мурашку. Мурашка – это некий показатель того, что человек, услышав музыку, открыл для себя что-то новое.

Но у нас есть критерии кроссовера, которые мы будем требовать от музыкантов. Это наличие самого кроссовера, наличие нового пути, органичного соединения. Второе – профессионализм. Чтобы они умели играть на инструменте, чтобы это не была самодеятельность. Третье – содержание произведения. Если это просто наляпанные куски, которые не несут в себе никакой идеи, то это всего лишь пустышка. Четвёртое – это умение ансамбля быть ансамблем. Чтобы не было так, что один солист-лидер, а остальные «на подпевках». Важно, чтобы все члены коллектива проявлялись, чтобы музыкальная мысль объединяла всех. То есть, искусство аранжировки. И пятое – это харизма.

— Бывает ли так, что то, что сначала казалось непрофессионализмом, затем оказывается новым, экспериментальным звучанием?

— Нет, такого не может быть. Профессионализм и эксперимент – это как мокрое и горячее. Эти вещи лежат в разных плоскостях. Непрофессионалы тоже могут экспериментировать. Если эксперимент убедителен – почему нет? Главное –чтобы были способны извлекать из инструмента звук. А уж чем там, зубами ли ты грызёшь или стучишь по деке головой – это мы будем смотреть, насколько это убедительно.

— А по поводу смысловой составляющий? Разве не может оказаться так, что на первый взгляд это и впрямь «наляпанные куски», но затем вдруг замечаешь концепцию?

— Когда человек играет музыку, и он понимает, о чём он играет, и он может объяснить каждый шаг, то я убеждён, что здесь есть содержание. Когда нет содержания, тогда ты не поймёшь, что ты делаешь. Любое действие должно иметь смысл. Даже ваши скрещенные руки и ноги имеют смысл.

— Как бы вы прочитали смысл моих скрещённых ног?

— Я не буду читать – это ваша посадка, ваш стиль, ваш образ.

— Но ведь если музыкант вкладывает какой-то смысл во что-то, наша задача – его прочесть. Всегда ли это удаётся? Ведь критерии оценивания, так или иначе, субъективны.

— Я могу сказать так: мы очень часто ездим по России и другим странам мира и даём мастер-классы. Мастер-класс заключается в том, что мы говорим, что музыка объективно передаёт содержание. Все говорят, что музыка нематериальна. А мы говорим, что музыка материальна. Потому что образ, который заложен в ту музыку, которую ты играешь, материален – только эта материя передаётся особым образом. Если музыкант знает, что он хочет передать, он становится как передатчик. А мы, как антенна, получаем сигнал, и если мы настроены на то, чтобы получать, то мы должны уловить эти вибрации и этот образ, который нам передаётся. Если мы ничего не поняли – значит, человек, который играет, ничего не понимает в том, что он играет.

Мы проводили эксперимент. Мы говорили, мы сейчас – передатчики, вы – антенны. Мы сейчас передаём картину, которая там, в музыке, мы о ней думаем. 99 процентов слушателей описывали ту картину, которую мы передавали. И это не нами придумано. Мы просто играли, как всегда. Если это тобой пережито и понятно, если это стало твоим, то это обязательно передастся.

Поэтому если это эксперимент ради эксперимента, то жюри в нём ничего не поймёт. А если там есть центр смысла, то этот центр смысла должен быть нами уловлен. Как тяжёлый камень, который бросается – на, лови. А я раз – поймал.

Я против эклектики, не несущей никакого смысла. Тогда ты будешь никому просто неинтересен. У нас коллектив получает гран-при, когда он понятен не только жюри, но и публике. У нас два вида голосования – голосование зрителей и жюри. Если они совпадают во мнении, на этом перекрёстке даётся гран-при. Потому что коллектив рождается не для игры на Луне или на Марсе – там нет никого – и не для себя, потому что самому музыканту это не нужно. Ему это нужно только тогда, когда это кому-то рядом будет нужно. И если публика не будет понимать его языка, то он не будет никому интересен сегодня. А музыкант должен жить сегодня, сейчас.

– То есть, искусство для того, чтобы чувствовать, а не для того, чтобы думать?

– Почему? В «Мурашке» есть чувство думанья. «Мурашку» можно получить не только за то, что, как они лихо крикнули эмоционально, или на контрабасе кто-то эмоционально «зачесал». «Мурашку» можно получить от того что – ах, какая мысль мне пришла!.. Или, ух-ты, как они лихо использовали мысль такого-то композитора.

«Мурашка» – это критерий, который нельзя описать. Потому мы и выбрали эту «Мурашку». На всех остальных конкурсах можно всё описать, и можно предъявить требования. И коллектив скажет: «Мы всё соблюдали, мы соответствуем критерию». А здесь всё непонятно, вот в чём дело. Этот критерий лежит на пересечении эмоционального и интеллектуального. Это цель. Это десятка. Это яблочко. Поэтому «мурашка» и круглая. Это символ Санкт-Петербурга. Это художник Сергей Русаков придумал этот диск. Это и диск музыканта, и солнце, и вселенная закручивается. Это всё. Потрясающий символ, всеобъемлющий.

– Бывает ли, что кто-то из конкурсантов заимствует ходы у вас как у корифеев кроссовера? И как вы поступаете в таких случаях?

– Копирования особого нет. Наоборот, на протяжении первых 25 лет мы всегда удивлялись – почему за нами-то никого нет? Как-то у всех не получалось. Были даже случаи, что коллективы разваливались, потому что хотелось что-то своё, а получалось, как у «Терем-квартета». Но они не понимали одной мысли: «Терем-квартет» тоже берёт лучшие качества у других. Потому что понравилось, потому что так не играли мы сами. Но мы не становимся от этого другими музыкантами – мы переосмысливаем и делаем под себя. Ведь что такое искусство – это когда ты переосмысливаешь искусство других и выдаёшь своё. Поэтому, если вы не хотите брать от «Терем-квартета» только потому, что это «Терем-квартет», это глупо. Нужно брать от всех то, что тебе нравится, тогда ты будешь расти. Потому что люди уже прошли что-то, у них есть опыт, и они дают тебе – вот, на, бери. Если ты не берёшь, ты дурак. Бери! У тебя всё равно будет по-другому. Ты всё равно добавишь свои мысли. Это как – в гости приходишь, там, вроде, тот же самый борщ – а вкус другой. Не как твоя жена делает.

– Имеют ли место на конкурсе авторские аранжировки или даже композиции?

– Да пожалуйста. Хоть ты на губах тереби Моцарта. Это только приветствуется, если ещё и сам музыкант ансамбля делает какие-то аранжировки или какие-то композиции. Мы же, «Терем-квартет», мы же это сами делаем. Для нас же нот нет, для нашего состава, наши инструменты развиваются в свободной форме. Мы не хотим играть композиторскую музыку для народных инструментов, мы хотим другую музыку играть. А та, которую мы хотим играть – та не написана.

Мы очень много используем классики, мы сделали русского Баха, русского Шуберта. Мы сделали Чайковского, «Прогулки», «Фантазии» там всякие разные. Мы сделали Бетховена. Но это не Бетховен, не Чайковский, это наши собственные рассказы по Баху и Шуберту.

Это как мы в своё время участвовали как артисты в детском спектакле «Страсти по Каштанке». Вот этот театр, в котором мы играли, мы используем в музыке, которую мы сочиняем сами. Это как путешествие по какому-то течению, которое несёт тебя с огромной скоростью, и ты управляешь плотом, который несётся по течению. И ты смотришь – всё вокруг меняется.

— Что принципиально нового будет на конкурсе этого года в сравнении с предыдущими?

— Раньше были отдельно инструментальные конкурсы и отдельно вокальные. Этот конкурс – и инструментальный, и вокальный. Для нас самих интересно, как это будет. Это как другой цвет.

В музыкальном плане – подождём, посмотрим, что они подготовили. Я думаю, много будет экспериментов. Эксперименты будут, от них никуда не деться. Были раньше потрясающие эксперименты, на первом конкурсе. Две голландские аккордеонистки какую-то религиозную песню играли под текст. Текст читался, а они играли современный авангард. И они двигались авангардно, это был кроссовер очень крутой. Мне очень жаль, что они тогда не взяли ничего. Но мне они тогда очень понравились.

— А вы можете как-то поощрить таких музыкантов, которых не наградило жюри, но которые вам понравились?

— Да, у нас есть приз «Терем-квартета». Мы можем подарить им золотой диск – это сделал Володя Нуждин, народный художник, гравёр. Это очень дорогой подарок. Это авторская работа. Штучный экземпляр. Художник числится в мировом рейтинге очень высоко. Поэтому я считаю, что это не меньше «Мурашки» приз.

— В рамках конкурса будут также мастер-классы членов жюри. Если бы вы были зрителем, на какие из них вы бы обязательно пошли?

— А я бы на все мастер-классы пошёл. Потому что интересно всегда послушать человека, который шёл своим собственным путём. Во-первых, ты всегда найдёшь подтверждение своему пути. Что убедит тебя в твоей дороге. Во-вторых, ты можешь что-то почерпнуть для себя интересное, потому что ты не можешь всё знать. И ты должен быть открыт всегда к обучению.

«Терем-квартет» всегда находится на грани старта. Вроде бы уже много лет прошло – но ощущение, будто начинаешь. И ощущение, что нужно чему-то научиться. Да, спустя годы больше опыта, возможностей, это помогает тебе понять, что нужно, а что нет. Поэтому я бы пошёл на все мастер-классы.

Хочется ещё немного сказать о членах жюри, потому что они не с потолка свалились. Мы стараемся помочь музыкантам с менеджментом, поэтому мы приглашаем судей, которые в некотором плане и менеджеры тоже – организаторы концертов. Это для музыкантов очень нужно. Это их привлекает.

– Сейчас в соцсетях принято, публикуя пост, прикреплять к нему музыкальную композицию. Какую композицию вы бы хотели прикрепить к посту с нашим интервью?

– Я бы выбрал «Жатву» Чайковского в нашей обработке. Она очень волнительная. Она очень русская. Предвещающая нечто. Нечто штормовое. Предвестье шторма какого-то.

– То есть это именно настроение, которое должно возникнуть у человека, который придёт на конкурс слушать музыку?

– Да, да. Я ещё хотел сказать, что этот конкурс мы задумали для того, чтобы Санкт-Петербург стал столицей музыкального форума, на который съезжались бы все музыканты. Нам очень хочется, чтобы именно сюда не 21 коллектив приехал, а 121. Чтобы это была Мекка такая, центр, музыкальный центр. Чтобы Санкт-Петербург превратился в огромный музыкальный центр. Потрясающий форум, где музыканты встречаются. Чтобы именно наш горд стал таким. Это нашему городу нужно. Поэтому город нам помогает, управление по культуре помогает. Они верят в то, что мы можем это сделать.

– Вы думаете, что с учётом текущей международной напряжённости, закрытости это возможно?

– Абсолютно возможно. Политика – это не реальная жизнь. Если вы уберёте из головы всю последнюю информацию, которая у вас есть, и будете оценивать по событиям каждого дня, вы увидите, что в вашей жизни ничего не изменилось. Вы 20 лет вставали, завтракали, уходили на работу, ездили на транспорте, были в пробках – вам ничто не мешало. Что в вашей жизни изменилось, если убрать всю политическую информацию из вашей головы, как будто её не было? Вот представьте это. На самом деле, политика – это надстройка, а жизнь… она идёт своим путём. Жизнь как кипела, так и кипит – и даже больше стала кипеть. И открытости гораздо больше стало. И если реально так посмотреть – кого где закрыли? Я что-то не вижу. Наоборот, всех открывают. В искусстве везде всё открыто. Пожалуйста, прибивай себе одно место к одному месту.

– Но Павленскому всё-таки пришлось уехать.

– Я думаю, что тут просто народу не нравятся эти вещи. Я думаю, что сам народ не одобрит это. Ну, я не одобрю, во всяком случае. Это не то чтобы неэстетично, это просто… зачем, для чего? Это внутренний эгоизм. Если ты любишь людей, ты будешь о них заботится и думать о них. А если ты их не любишь, все остальные поступки – это внутренний эгоизм. Себя любимого продвигаю я вот таким методом. А ты научись сначала любить людей. Вот когда научишься – потом твори искусство. Или твори, учась любить людей. Людей, жизнь. Мир.

Беседовал Глеб Колондо / ИА «Диалог»