Организатор акции памяти жертв блокады: «Праздновать мы умеем, а скорбеть — нет»

В день начала блокады Ленинграда, 8 сентября, в Петербурге состоится акция памяти. Ровно в 12:00 жители города начнут зачитывать имена людей, живших в городе в период осады. Акция будет проходить в Русском музее, Эрмитаже, РНБ, Манеже и Капелле, а также во дворах домов, школ, на городских площадях и в скверах. «Диалог» поговорил с руководителем проекта Анастасией Принцевой о том, как собирались имена, как работает коллективная память, и почему на такого рода акциях не должно звучать «Синенького платочка».

Как возникла идея проекта?

Идея проекта возникла два года назад, когда начались беседы вокруг создания нового музея блокады. Мы в сентябре тогда со Львом Яковлевичем [Лурье] только закончили делать первый фестиваль Довлатова «День Д». Лурье был на конференции, посвящённой музею блокады, позвонил мне и сказал: «Настя, я всё придумал». А я тогда только выдохнула после «Дня Д». Тогда никто ещё ничего не понимал, не было конкурса [на проект нового музея блокады], и Лев Лурье предложил свою концепцию, высказал своё отношение к теме, которую опять вынесли на повестку. И группа журналистов и сотрудников музеев, в частности, Милена Третьякова из музея блокады, Юлия Демиденко, которая тогда работала Петропавловской крепости, а сейчас — в Русском музее, главный редактор «Новой газеты» Диана Качалова, Наталья Соколовская — специалист по блокаде, Галина Артёменко и другие журналисты объединились и решили создать инициативную группу «Комитет 8 сентября», чтобы провести акцию в 2017 году. Изначально планировалось много событий: Лев Яковлевич хотел, чтобы была «живая цепь», как в Прибалтике (имеется в виду акция «Балтийский путь», проведённая в прибалтийских республиках СССР в 1989 году. Жители Литвы, Латвии и Эстонии выстроили живую цепь длиной почти в 600 км, в которой стояло до двух миллионов человек, соединив таким образом Таллин, Ригу и Вильнюс — ИА «Диалог»), субботники, конференция, но главное — поминальные чтения.

Год мы думали об этом… Но у нас был второй «День Д», и, поскольку он практически совпадает с 8 сентября, то мы не потянули просто. В этом году мы долго думали, как всё совместить. Мы не получили деньги на «День Д», и я поняла, что надо выбирать. Поэтому пришлось пожертвовать «Днём Д». За это время мы поняли, что акция должна быть проще и чище. Не нужно «живую цепь», не нужны никакие конференции. Акция должна быть построена так, чтобы её было очень просто сделать и принять в ней участие мог каждый. Чтобы любой человек в своём доме, школе, вузе мог сам найти списки погибших по общей базе, развесить их и пригласить коллег или соседей их помянуть. А если это сложно, то можно просто прийти на одну из наших площадок. Эта акция, как конструктор, саморазворачивающаяся. Она хороша именно как гражданская инициатива.

Нам не нужны договоренности с государством, мы не просим у них денег. У нас есть спонсор — RBI, они дали небольшую сумму, и мы очень компактно всё делаем. Нам не требуется ничего согласовывать. Потому что сначала говорилось о каких-то открытых публичных местах, площадях, требующих согласований… Поэтому мы договариваемся с площадками, у которых уже есть свои прилегающие территории: Манеж, Эрмитаж, Русский музей, Капелла, РНБ.

В целом, смысл акции в том, что акт произнесения имени умершего самоценен. Таким образом происходит небольшое воскрешение. Как говорит Александр Даниэль, глава «Мемориала», «мы в долгу перед нашими мертвецами». И в этом акте поминовения есть глубокая ритуальная составляющая.

Ты можешь быть религиозен, или нет, но когда один человек произносит имя другого человека, погибшего в блокаду, то происходит событие. Небольшое, но очень важное. И наша задача — максимально лишить акцию пафоса, какой-либо возможности вставить нас в повестку «календаря городских мероприятий». Хотя администрация города очень хотела, чтобы мы в этой повестке были. Блокаду очень хорошо использовать в своих целях. Как происходит с «Бессмертным полком», например. Прекрасная инициатива, которая обернулась ненужной политизацией. Мы над политикой, над социальной дифференциацией. Наша акция для всех: для стариков, для молодых, для богатых, для бедных, для модных, для немодных — неважно.

Как составлялись списки, насколько они полные?

До сих пор нет полного списка имён, все сведения разрозненные. Анатолий Разумов, глава центра «Возвращённые имена», много лет составлял электронную базу, в ней сейчас 631 тысяча имён. Мы её и используем, и в ней гибкая система поиска — по имени, по адресу, по месту захоронения, по профессии. Но и она не полная. Люди, которые не находят там своих родственников, обращаются к Разумову, и он дополняет базу, появляются новые имена.

Первым к нашей акции присоединился Фонтанный дом, они стали сами составлять списки погибших в их квартале, провели большую архивную работу. Вот пример обращения с памятью: в Фонтанном доме находился военный госпиталь. Они стали искать списки погибших в госпитале. И оказалось, что если человек умер в военном госпитале, то информация о нём переходит в министерство обороны. Это закрытый архив, и сотрудникам музея, чтобы просто узнать эти имена, нужно было отправлять заявки. В архив министерства обороны их пускали всего два раза в месяц на два часа по специальному согласованию. А представляете, сколько было военных госпиталей? Люди — как гумус, как какой-то чернозём. Жуткое отношение, как Сталин сказал: «Люди — это винтики».

Наша же задача показать голос частного человека. Мне говорят: «А что будет, если никто не придёт на вашу акцию?» Площадок много, и очень многие из них находятся в центре. В Балтийском доме спрашивают: «А что, если наши актёры выйдут на ступени и будут читать сами себе?» Мы постараемся сделать всё, чтобы пришло много людей, но если никто не придёт, это не страшно. Эта акция самоценна. Имена все равно будут произнесены.

Акция предполагает только чтение имён, или, в том числе, рассказ о тех, кто жил в том или ином доме?

У нас есть несколько важных критериев, а дальше люди могут как-то вносить в акцию дополнительные элементы — чтение дневников или поэзии, например. Для нас важно, чтобы все чтения начались ровно в 12:00. Выстрел Петропавловской пушки, минута молчания, и затем люди в городе начинают читать имена.

Конечно, каждая организация говорит какие-то вступительные слова. Например, Русский музей, в ходе подготовки к акции, выявил ещё 35 имен своих сотрудников, погибших в блокаду. Они про это расскажут. Сотрудники музея рассказывали, что когда началась война, сокращали штат, увольняли работников музея. А когда ты уволен, у тебя нет прописки, ты не получаешь карточку, ты становишься изгоем… И бывших сотрудников музея как-то подселяли полулегально в Русский музей и давали возможность там жить.

Мы читаем списки адресно. Русский музей или Эрмитаж будут читать списки сотрудников. Если списков сотрудников нет или они маленькие, то мы помогаем подготовить списки по адресам, например, если это театр Ленсовета, то мы даём им списки погибших на Владимирском проспекте. Кто-то хочет как-то разбавить чтения — например, Капелла, потому что тяжело пять часов читать. Возможно, будут какие-то музыкальные сопровождения или чтения дневников, но я всем говорю одно и то же: «Реквием» — пожалуйста, а вот военных песен — не надо. Потому что мы должны полностью отделиться от 27 января (День освобождения Ленинграда от блокады — ИА «Диалог»).

Праздновать мы умеем, а скорбеть нет. И когда мне говорят: «Ой, давайте поставим «Синий платочек?», я отвечаю: «А давайте не будем ставить «Синий платочек?» Это не праздник, это день скорби: погиб миллион человек, что сопоставимо только с геноцидом армянского народа и холокостом. Я посмотрела, что было в прошлом году в календаре официальных городских мероприятий 8 сентября: поход «Бессмертного полка» по Миллионной, перекрытие Марсового поля, каша, концерты, «Катюша», бряцание оружием. Конечно, было возложение цветов на Пискарёвском кладбище, и какие-то уроки мужества… Подход к 8 сентября абсолютно по принципу 27 января.

Есть особенность у наших людей — неумение скорбеть. Хотя скорбь очень полезна не только для отдельного человека, но и для нации. Фонтанный дом такие вещи, например, понимает, а какие-то другие наши партнёры, с которыми мы работали на «Дне Д», и с которыми у нас прекрасные отношения, порой реагировали странно: «Ой, Настя, это так грустно, нам плакать хочется, мы, наверное, не сможем». Что вызывает у меня изумление. Поэтому я совершенно не понимаю, какое количество людей придёт. Очень тяжело эмоционально этим заниматься.

Я для себя пыталась понять, как мне подойти к блокаде… Подруга недавно в фейсбуке пишет, что, вот, то Олег Сенцов, то поминальные списки — тошнит уже от смерти. А мне для того, чтобы этой акцией заниматься, нужно было найти для себя самой что-то положительное. И в какой-то момент я попросила Льва Яковлевича написать пост в фейсбуке: «Дорогие друзья, мы занимаемся подготовкой поминальных чтений жертв блокады, мне лично очень важно знать, кто из вас готов прийти на одну из этих площадок и пять или десять минут почитать имена погибших. Прошу в комментариях просто ставить плюс». И тут минус буквально перешёл в плюс, просто полетели эти плюсы, и я поняла, что это момент, когда мы все вместе, над схваткой, мы никого не делим, не говорим, что это — нашим, а это — не нашим, мы не делим блокаду, как георгиевскую ленточку, мы просто делаем одно очень важное и очень хорошее дело. Такое ощущение соборности и сопричастности. Это как после Кемерово: ты не понимаешь, что делать. Тебе плохо, ты не можешь это чувство разделить. И когда появилась возможность прийти на Марсово поле, просто постоять помолчать, поставить свечи, то стало немного легче. Такой ритуал.

О скорби действительно мало говорят. Как вы сказали, это либо «Бессмертный полк», либо «Синенький платочек». А о частных людях, частных историях, практически ничего…

У меня как раз есть ребята, которые занимаются социальными сетями, они энтузиасты, в филармонии соцсети ведут. Они готовят материал об обычной жизни: как это было, каково жилось, стараются показать обычный город, обычных людей, обычную жизнь. Чтобы мы попробовали её прочувствовать. Потому что блокада отчасти обросла либо нафталиновым антуражем, либо ангажировано-политизированным.

Мы с «Арзамасом» сотрудничаем, они попросили предложить темы. Я предложила опубликовать рисунки блокадных детей с комментариями. И будет такой материал. Вот, например, есть такой известный рисунок Шурика Игнатьева, трёх с половиной лет, он называется «Кругом война, а остальное — булка». То есть каляки-маляки, а посередине — булка. И подписано, что это булка. И вот таким образом и происходит сопричастность, на человеческих примерах.

«ВКонтакте» нас тоже поддержали, они нам дали бесплатный купон на рекламу, и 8 сентября для всех пользователей они предложат бесплатный подарок — стикер в виде свечи. Свеча — это символ нашей акции и мы просим всех приходить по возможности с поминальными свечами или, если вы не можете прийти на наши площадки, то просто можете поставить свечу на подоконник. Таким образом люди по всей стране будут смогут поучаствовать в акции, что очень здорово. И «Одноклассники» тоже пообещали, что поддержат. Есть положительная обратная волна — люди подключаются просто потому, что это хорошее дело.

На сайте проекта рассказывается про Юрия Вульфа, который собрал перечень людей, живших в блокаду в его доме. Расскажите о нём подробнее.

Он энтузиаст, стал собирать по домовым книгам списки людей, которые жили в его доме, на Конной, 10. Создал Стену памяти, уже несколько лет этим занимается. Он с самого начала нас поддержал, это такой пример инициативы снизу. Как и Анатолий Разумов — да, он сотрудник Российской национальной библиотеки, но всё равно, если бы не было Разумова, то и Книги памяти в виде электронной базы в таком виде не было бы.

Есть запрос говорить про подвиг, но нет запроса говорить про историю частного человека. Многие не понимают, как соотнести себя с блокадой. Поэтому хорошо, когда есть одно общее событие. Почему в Хиросиме запускают журавликов? Люди пришли, отдали дань страданиям людей, и пошли дальше в свою жизнь. И также с Днём памяти — пришёл, прочёл несколько имён, или, если не смог, поставил свечу на подоконник, или даже просто поделился стикером в виде свечи ВК, но всё же отдал дань.

А как вы относитесь к проекту нового музея блокады?

Это огромный проект, безумно дорогой, и какой-то невероятный процент бюджета, заложенного на культуру, чуть ли не больше 70 процентов, отдаётся под создание этого большого комплекса на месте, никак исторически не связанным с блокадой, на пустыре за Смольным собором. На Левашовском хлебозаводе, который всю блокаду обеспечивал ленинградцев хлебом, сделать музей было бы гораздо органичнее.

Льва Яковлевича приглашали к обсуждению концепции, он высказывался по этому поводу в ЗАКСе. Ему не очень близка концепция Явейна. Нет ощущения, что это будет музей, сопоставимый с тем, как подходят к трагедии войны в Берлине или Иерусалиме.

Беседовала Мария Осина / ИА «Диалог»