«Мышь — 20 коп.»: Что ели, как одевались и где развлекались в революционном Петрограде

«Такого-то апреля такого-то года очень важный деятель на очень важном историческом заседании произнёс очень важную историческую фразу»… Вся эта, несомненно очень важная, информация вряд ли надолго задержится в памяти. Согласитесь — куда интереснее узнать, как человек жил, с кем водил дружбу, чем завтракал и пил ли что-то крепкое в обед. Так и с революцией. Накануне 100-летия Октябрьского переворота «Диалог» узнал, что ели, как одевались и где развлекались жители постреволюционного Петрограда.

«К весне картофель вообще исчез»

1917 год нельзя было назвать обжорным не только в Петрограде, но в Петрограде особенно. Не секрет, что во времена потрясений именно хлеба начинает недоставать в первую очередь. В стране, в городе хаос — каждый кормится тем, что может найти, никакой системы нет, никто фактически не контролирует торговлю и не защищает торговцев, да и торговать им зачастую нечем. В первые после революции месяцы новое государство — кроме мостов и телеграфа — не контролировало почти ничего. Продовольственные потоки иссякли: рынок исчез, продразвёрстке нечего верстать.

«Мы пекли лепёшки из жёсткой маисовой муки, а когда её не стало – из кофейной гущи… Варили кисель из случайно заполученного овса. Радовались, как деликатесу, брюквине. Не прививалась, из-за неприятного вкуса, замена в кофе и чае мне сахара сахарином. Искали патоку. У кого были гомеопатические аптечки с медикаментами в сахарных крупинках, опустошали такие аптечки», — вспоминал послереволюционный Петроград Василий Лопухин.

На углах разворачивают лотки. Чуть зазеваешься — и нет ни лотка, ни товара: увели. Беспризорники, пьяный матрос, или вон тот интеллигент в очках и залатанном пальто — как знать. Торговцев почти не осталось (торговец — считай, буржуй), а те, что остались, держатся ближе друг к другу — собираются на рынках, площадях. Торгуют чем попало. Народ пухнет от голода.

«Все, в ком была душа, ходят как мертвецы. К весне все наши знакомые изменились до неузнаваемости. Опухшим – их было очень много – рекомендовалось есть картофель с кожурой. Но к весне картофель вообще исчез, исчезло даже наше лакомство – лепёшки из картофельных шкурок. Тогда царила вобла – и, кажется, я до смертного часа не забуду её пронзительный тошный запах, подымавший голову из каждой тарелки, из каждой котомки прохожего. <…> На Садовой – вывеска: «Собачье мясо — 2р. 50 коп. фунт». Перед вывеской длинный хвост. «Мышь – 20 коп.» Многие сходят с ума. А может быть, мы все уже сошли с ума?» — писала в то время в дневнике Зинаида Гиппиус.

В попытках борьбы с голодом власть открывает столовые. Еда там — дешевле продуктов с рынка, но что это за еда? «Питалась я в общественной столовой с рабочими, курьерами, метельщиками, ела тёмную бурду с нечищеной гнилой картофелью, сухую, как камень, воблу или селёдку, иногда табачного вида чечевицу или прежуткую пшеничную бурду, хлеба один фунт в день, ужасного из опилок, высевок дуранды и только 15% ржаной муки. Сидя за крашеными чёрными столами, липкими от грязи, все ели эту тошнотворную отраву из оловянной чашки, оловянными ложками», — вспоминала баронесса Мария Врангель.

«Шла дама по Таврическому саду. На одной ноге туфля, на другой — лапоть»

Совсем недавно модный шумный Петроград почти в одночасье превратился в скопище убого одетых оборванцев. Те, у кого сохранились какие-то деньги, не стремятся демонстрировать их наличие своим внешним видом.

«Университетские профессора приходили на встречу с нами, одетые не лучше английских бродяг. У знаменитого певца, выступавшего перед нами, пальцы торчали из ботинок. Женщины знатного происхождения и хорошего воспитания расхаживали по мостовым с ногами, обёрнутыми войлоком, многие были без чулок», — писала супруга лидера английских лейбористов Питера Сноудена Этель Сноуден.

Не обчищенные ещё новой властью люди рисковать не хотят — и прячут шубы подальше от большевистских глаз. Или меняют на баланду и хлеб.

«Я видел одну молодую женщину в хорошо сохранившемся, по всей очевидности дорогом меховом пальто, а под ним у неё виднелись соломенные туфли с полотняными оборками», — вспоминал другой англичанин, журналист и разведчик MI5 Артур Рэнсом.

«Шла дама по Таврическому саду. На одной ноге туфля, на другой — лапоть», — писала Гиппиус. «В церкви, когда люди станут на колени, очень любопытно рассматривать целую коллекцию дыр на подошвах. Ни одной подошвы без дыры», — описывал Корней Чуковский рассказ знакомой.

Колоть дрова и возить воду в бальных платьях неудобно. Наденешь сюртук — убьют или ограбят. Куда выгоднее купить кожаную куртку. Если есть, на что.

«Ну, матрос и пальнул в певца, в упор»

В бедном, неосвещённом, неотапливаемом городе, где, казалось, кончилось всё — бензин, электричество, хлеб, люди — продолжаются развлечения. Работают театры и синематографы, питейные и увеселительные заведения.

На углу Садовой и Лермонтовского — питейный дом, театр миниатюр, трактир (без крепкого!) «Ярославец», кинотеатры с заморскими названиями — «Нью-Стар» и «Мулен-Руж». В кино показывают сотни лент: похоже, что молодые советы совсем унесло от хлеба — к зрелищам. Холодная, Маковская, Преображенская — «звёзды» «важнейшего из искусств». Блокбастеры на злобу дня: «Тёмные силы — Григорий Распутин и его сподвижники», «Смерть Григория Распутина», «Святой чёрт».

Для воспитания нравов граждан молодого государства уже в 1917 году появляется один из первых революционно-пропагандистских фильмов «Товарищ Елена» — о душевных терзаниях молодой революционерки. Выбор между долгом и чувством — история не оригинальная. Но она помещается в новые — революционные — реалии: Елена предотвратила подготовленный её товарищами террористический акт, когда увидела, что он мог коснуться и её мужа, но убила последнего, когда тот передал её организацию в руки властей.

На массовых праздниках, куда активно созывают народ, дают спектакли, поют песни, устраивают фейерверки. Иногда в театрализованные акции вовлекают сотни и тысячи людей. Власть спешит увлечь и перевоспитать новых граждан новой страны, и сделать это с задором и искрой. Для пущей увлечённости прихожанам дают продукты сверх нормы. И люди идут за булкой.

Кроме «массового» и «пролетарского» в городе ещё тлеет искусство живое. Иногда выступает Шаляпин. Поют романсы.

«В Интимном Театре, на благотворительном концерте, исполнялся романс Рахманинова на (старые) слова Мережковского «Христос Воскрес». Матросу из публики не понравился смысл слов (Христос зарыдал бы, увидев землю в крови и ненависти наших дней). Ну, матрос и пальнул в певца, в упор. Задел волосы, чуть не убил», — писала Гиппиус в ноябре 1917.

Подготовила Дарья Скороспелова / ИА «Диалог»

При подготовке текста использовались дневники Зинаиды Гиппиус «Синяя тетрадь» (1917-1919), а также книга «Петроград на переломе эпох. Город и его жители в годы революции и Гражданской войны» (С. Яров, Е. Балашов, В. Мусаев, А. Рупасов, А. Чистиков). Вдохновила к написанию экскурсия Государственного музея истории Санкт-Петербурга и ГУП «Горэлектротранс», созданная для проекта «Музей на колёсах» (октябрь 2017 года).

Больше материалов о революции — в нашем спецпроекте «Революция в деталях»