Куратор выставки «Тихие голоса»: «Дежурный подход к теме блокады отбивает всякую охоту интересоваться ей»

С 8 сентября по 22 октября в выставочном зале «Невская куртина» музея истории Петербурга в Петропавловской крепости проходит выставка современного искусства о блокаде «Тихие голоса». Куратор проекта Людмила Белова провела для корреспондента «Диалога» экскурсию и рассказала об идее, объединяющей экспозицию, и каждом объекте в отдельности.

Подготовка к выставке

Все объекты сделаны специально для выставки. Это не такие произведения искусства, которые можно поставить где угодно. Они сделаны с учётом тематики и именно этой выставки. Есть одна работа, которая взята у автора, но она очень подходит по теме. До начала подготовки мы работали со студентами московской школы Родченко, фонда ProArte и Гамбургской академии. Проект назывался «900 и ещё примерно 26000 дней». Выставка была показана в Кунстферайне в Гамбурге и в Новом музее в Петербурге. На этом проекте я работала как куратор. Работали мы два года, погружаясь в тему. Произведения, созданные в рамках этого проекта, частично вошли в нашу выставку. Объект «Земля», который был на выставке в Гамбурге и в Новом музее в виде эскиза, здесь осуществлён в материале.

Сочетание темы блокады и современного искусства

Я человек, живущий в этом городе. Пять сестёр моей бабушки жили в блокаду, и меня оберегали от информации об этих событиях. Сейчас многие сведения открыты. Мы можем читать, рассуждать, делать свои выводы. Современное искусство – это просто язык, на котором мы сейчас говорим. Каждому времени соответствует свой язык, и тот язык, на котором говорилось о блокаде ранее, не даёт такого же диалога с современным человеком.

Наступило время говорить о блокаде современным языком. Блокаду нужно сделать видимой для современного человека: а сейчас эта тема связана исключительно с пожилыми людьми, которым 8 сентября и 27 января дарят цветы. Она существует локально, хотя волнует каждого человека, живущего в этом городе. У многих художников, участвующих в выставке, кто-то в семье был связан с блокадой: прабабушки, дедушки, бабушки, соседи, знакомые. Пока это ещё очень близко. Выставка – всегда импульс к тому, чтобы заинтересовать посетителей узнать больше.

О молодых людях и их знаниях о блокаде

Все люди разные. Я периодически читаю ужасы про школьников, которые ничего не знают. Это, конечно, пугает. Я могу сказать о тех молодых людях, с которыми мы работали над этим проектом. Конечно, когда всё только начиналось, они знали гораздо меньше. Потом, входя в работу, информации становилось больше. Теперь они являются проводниками этой темы. Они сами начинают спрашивать других: а что ты знаешь о блокаде? Такое миссионерство не входило в наши задачи, но это становится потребностью – когда ты о чём-то знаешь, ты хочешь об этом рассказать. Проблема, конечно, есть, и она в том, что дежурный подход к этой теме отбивает всякую охоту интересоваться ей. Это становится обязанностью. То, что отсутствуют такие выставки, такие места, где о блокаде говорят новым языком, созвучным людям, которые живут уже совершенно в другом времени, — тоже большой минус.

О «блокадном гене»

На эту тему есть исследования медиков, где говорится, что этот эффект отражается именно на внуках блокадников, а не на детях. Насчёт эмоционального компонента – вопрос к каждому человеку. Я помню, что, хоть пять родных сестёр моей бабушки и были блокадницами, как бы их ни спрашивала, они больше плакали, чем рассказывали. Но когда я прочла «Блокадную книгу», испытала шок, который остался у меня до сих пор. Это вопрос информации и желания её узнать. Многие пытаются сказать: да, блокада была, не хочу вспоминать, лучше об этом не говорить. Так специально было сделано в советское время, чтобы говорили только о героизме, а о миллионе погибших людей вспоминали только в дни памяти.

Название выставки

Выставка названа «Тихие голоса», потому что при её создании использовались настоящие дневники блокадников. У автора каждого объекта есть свой дневник, с которым он работал. При помощи этих тихих голосов, которые начали звучать на нашей выставке в том числе и фактически, становится возможной более короткая дистанция между нами и людьми, жившими в блокаду.

Инсталляция Петра Белого «Геометрия памяти»

В общем-то, это контрмонумент. Контрмонумент отличается от монумента тем, что может быть объектом паблик-арта. То есть он находится в общественном пространстве, к нему не ведут специальные дорожки. Это непостоянное место, но зато контакт гораздо более близкий. Коммуникация со зрителями может быть неожиданной, потому что к монументу люди идут сознательно, специально, даже в определённое время, а к контрмонументу — нет.

Здесь, если не прочитать аннотацию, можно найти только некие ассоциативные ряды: что это напоминает, с чем это может быть связано. Если прочитать аннотацию, можно понять, что объект связан с блокадой. Соответственно, тут можно увидеть что-то похожее на противотанковые ежи, заклеенные крест-накрест окна. А основная балка, на которую нанизаны кресты, которая держит их, — это символ тяжести, ноши, которую мы все несём, вспоминая блокадные дни.

Объект Александра Андросова и Вадима Зайцева «Земля»

Этот объект посвящён «сахарной земле». Так называли землю, которую собирали после бомбёжки Бадаевских складов. Она была пропитана сахаром и другими продуктами, хранившимися на складах. Эту землю продавали по 20 рублей за банку. Объект представляет из себя куб размером три на три метра, все его стороны покрыты землёй, перемешанной с золой и с некоторыми вкраплениями артефактов, которые могли быть найдены. Это объект, вырастающий из-под земли, как наша память о блокаде, которую мы наконец-то снова вынимаем.

Форма абстрактная, здесь нет фигуративности: нужно увидеть, а потом понять, что же это такое. Это путь от визуального импульса к заинтересованности. Люди начинают думать, что это такое, о чём это. Такая цепочка заставляет людей вновь заинтересоваться темой, почитать в интернете блокадные дневники. Их мы считаем самыми точными свидетельствами, прямой речью, более короткой дистанцией. Всё, что написано позже, бывает интерпретировано в зависимости от разных факторов. Такой объект, как «Земля», может быть осуществлён в другом формате – более долговечном – в граните или мраморе. Сейчас у нас в городе очень мало паблик-арта, он практически отсутствует.

Инсталляция Александра Теребенина «Без маскировки»

Александр Теребенин — фотограф и художник. Его родственник, известный художник и фотограф Борис Смирнов имел возможность фотографировать в Ленинграде (хотя это было запрещено), потому что занимался маскировкой военных судов. У нас нет любительских фотографий, связанных с людьми, бытом, голодом, страшными вещами. Всё цензурировалось.

Александр Теребенин нашёл в домашнем архиве плёнку, которая считалась браком. Там была двойная экспозиция. Он её распечатал, скомпоновал. На ней изображена как будто прогулка по Ленинграду, засыпанному снегом. Этот эффект наложения кадра на кадр дополняет ощущение пустоты, пустынности, потустороннего состояния, которое было присуще многим фотографиям Бориса Смирнова. Мы видим вроде бы брак, но в то же время это новый взгляд на Ленинград, которого мы не видели ни на каких других фотографиях. Рядом стоит наш главный объект — настоящий блокадный дневник Бориса Смирнова, в котором только три записи. Он находится в домашнем архиве Александра Теребенина.

Инсталляция Анастасии Кизиловой «Кухня голода»

Настя нашла в интернете дневник Ивана Жилинского, который день за днём описывал то, что он и его семья ели. Так получилось блокадное меню. На этом столе мы видим такие вещи, которые, как нам кажется, невозможно съесть. Это визуализация того, на что готов человек, когда очень хочет есть. Всё представлено детально.

Автор сделала рисунки, дополнив ими отрывки из дневника Жилинского. Например: «Приготовили и сторговали на обмен Олино светлое крепдешиновое платье за три кило хлеба».

Инсталляция Виты Буйвид «Вещдок»

Здесь висит крепдешиновое платье, которое Вита Буйвид загипсовала, загипсовав таким образом память. Платье превращено в скульптурный барельеф, гипс сделал его объектом.

Здесь — очень яркий отрывок из дневника Гали Зимницкой: «По дороге домой мы видели на снегу мёртвую молодую женщину. Она лежала на проезжей части Лесного проспекта. Видимо, упала с воза, когда сани с покойниками накренились на ухабе. Сначала нам показалось, что это лежит манекен из разбитой витрины магазина, так красива была эта женщина. На ней было тёмное лёгкое платье с глубоким вырезом. Красивые смуглые руки были сложены на груди, как у певицы. Великолепные тёмные волосы разметались на грязном снегу. Удивляло её прелестное, не исхудавшее, чуть скуластое лицо с густыми ресницами. Мы с мамой стояли и смотрели с большой жалостью на эту погибшую красоту, а мимо шли люди, и никто не останавливался. 26 декабря 1941 года».

Картина Олеси Гонсеровской «Суп»

Это живопись. Мы видим здесь тарелку ли, нимб ли… Мы видим это сквозь пелену. Или это пелена временного расстояния между нами и этим событием, или это что-то привидевшееся человеку, который мечтает. Рама у картины странная. Она состоит из разноплановых отрезков и символизирует незаконченное обрамление темы блокады. У нас нет точной, устоявшейся картины и знаний о блокаде. Эти знания всё время пополняются.

Аудиоинсталляция Ивана Говоркова и Елены Губановой «Очередь»

Инсталляция сделана по книге Лидии Гинзбург «Записки блокадного человека». Здесь мы видим пространство, наполненное пустыми сетками-авоськами. Само название говорит: «Авось, я что-то принесу». Сетки выстроены в форме очереди.

На диктофон авторами записаны фразы, которые Лидия Гинзбург услышала в блокадных очередях. Как правило, беседуют о чём-то обыденном, не говорят о страданиях и страшном. Люди просто стоят в ожидании жизни. Можно пройти внутри инсталляции и звук будет меняться.

Пустота этих авосек символизирует пустоту желудка, пустоту вокруг человека, информационную пустоту. По большому счёту, блокадники не знали, что с ними происходит: никто не рассказывал, сколько людей погибло. Мы можем мысленно дополнить эту инсталляцию людьми, которые ждут и надеются.

Инсталляция Вадима Леухина «Чёрный свет»

Во время блокады на улицах по ночам было очень темно и тихо. Не работало городское освещение — и, кроме того, в домах затемняли окна, чтобы самолёты противника не могли бомбить цели. Не ходил транспорт. Людям, которые передвигались по городу в полной темноте, выдавали светящиеся фосфорные значки. Они были нужны, чтобы люди замечали друг друга, не сталкивались нечаянно в темноте. По улицам города как будто бы ходили светлячки.

Сначала значки делали на заводе, но со временем стало ясно, что это очень вредное производство. Тогда значки начали изготавливать умельцы, и изделия стали принимать разные формы – были в виде брошек, звёздочек.

В этой инсталляции можно посмотреть живопись Вадима Леухина на стекле, подсвеченную светодиодами, и послушать звук, таким образом как бы войдя в атмосферу погружённого в темноту города. Автор записывал звук, искал его где-то, может быть, придумал, — потому что звука блокадного, естественно, у нас нет. Настоящий блокадный звук — очень сильно воздействующий на человека элемент — практически до нас не дошёл.

Видео-инсталляция Анны Франц «Слепая зона обзора»

«Слепая зона обзора» — термин автомобилистов. Это участок, не попадающий в обзор зеркала заднего вида. Забывать о нём опасно: ведь именно там может произойти то, о чём ты не будешь предупреждён. Термин у Анны Франц применён к погружению в прошлое. То количество людей, которое погибло в этом городе, попадает в «слепую зону». Они невидимые и неслышимые.

На фоне прямой веб-трансляции с Невского проспекта возникают фотографии из прошлого. Это фотографии из семейного архива Анны Франц. Её родственники, находившиеся в блокадном городе, были эвакуированы через Ладожское озеро по Дороге жизни. Вся эта работа в первую очередь посвящена им и всем людям, которые прошли блокаду и эвакуацию. Очень много людей гибло именно во время эвакуации. Не только из-за того, что бомбёжки топили корабли и машины, но и из-за организации эвакуации. Мы, смотря на наш Невский проспект, на нас самих, видим этих людей, которые присутствуют в поле нашего города.

Видео Натальи Тихоновой «Verbatim»

В работе «Verbatim» Наталья Тихонова наслаивает день из своей жизни на день из жизни Любови Шапориной, читает её дневник, переписывает, думает о нём.

Инсталляция Вячеслава Курицына «Комфортное чтение»

Здесь мы можем сесть в комфортное кресло и, надев наушники, послушать отрывки из романа «Спать и верить» Вячеслава Курицына, который он написал в 2007 году. Текст посвящён блокаде. Мы находимся в очень комфортной ситуации, но сама тема не комфортна. Заметна критика современных людей: они не очень хотят знать о чём-то, что не будет их развлекать, веселить и отвлекать от обычных, трудных занятий повседневности.

Инсталляция Максима Шера «Запрет на образ»

Был такой фотограф-любитель Никитин, который вышел на улицу с фотоаппаратом, чтобы сфотографировать разрушенные дома, и его задержали сотрудники НКВД. Его отправили в лагерь как шпиона. Там он погиб. Потом его реабилитировали.

Здесь мы видим подиум, на котором расположены листы, напечатанные шрифтом Брайля. Мы можем потрогать эти дневники, но прочитать ничего не можем, потому что не владеем этим языком. Это о невозможности прочувствовать всё, что было тогда в городе. «Запрет на образ» включает в себя несколько частей. Здесь также представлена фотография, на которой изображен довольно непривычный для блокадного города сюжет. Мы видим улыбающуюся молодую девушку, она держит в руках велосипед. Это большая редкость. Тему раскрывает и путеводитель, размещённый Максимом Шером на стене. Путеводители тоже нельзя было иметь — это могло быть приравнено к антигосударственной деятельности. Мы видим названия мест в городе, но при этом самого изображения нет – оно чёрное. Мы держим в руках такой путеводитель, а изображения должны додумывать. В ещё одной части объекта Максим Шер представил фотографии, которые сделал в стилистике фотографа Никитина. Здесь показано, за что мог поплатиться жизнью человек, делавший фотографии на улицах блокадного Ленинграда.

В отдельной будке — спецдонесения НКВД, которые дают нам возможность «услышать» голоса разных слоёв населения. Всё это мы узнали благодаря книге Никиты Ломагина «Неизвестная блокада» в двух томах. Второй том полностью посвящён документам. Мы знаем, что все, как один, работали — «всё для фронта, всё для победы» — и никто не критиковал, но как оказалось, это не совсем так. Голоса подтверждают это предположение.

Инсталляция самой Людмилы Беловой «Комната»

Я также использую книгу Никиты Ломагина «Неизвестная блокада». Здесь распечатаны страницы из этой книги, на них — спецдонесения. Через сухой язык донесений мы можем прочитать о том, как жил город. Здесь приведены высказывания разных людей: учителей, рабочих, инженеров, творческих работников — всех слоёв населения. Поверх этих спецдонесений на белом фоне — отрывки из блокадных дневников. Они не подписаны, потому что я хотела создать общий гул, шум, общий хор.

Ещё здесь стоят малярные приспособления. Они создают ситуацию ремонта. Мы видим пробу колера. В какой же цвет нам покрасить эту комнату? Красный, чёрный, белый или золотой? В красный цвет она уже красилась. Освещение блокады, которое было в советское время, как раз было красным. Многое нам не было рассказано. Белый цвет – это нейтральный рассказ, как будто бы ничего и не было. Сейчас мы спрашиваем, что люди знают о блокаде, и они нам не отвечают. Даже в нашей стране многие люди затрудняются сказать, какое количество, по их предположениям, погибло людей, не говоря уже о том, что об этом ничего не знают на Западе. Это очень горько и печально. Гибели более миллиона людей будто бы не существует. Окрасить в чёрный цвет – это говорить только о страшном, например, о людоедстве. В золотой – сделать монумент и поклоняться ему по памятным дням, опять забыв о тихих голосах, которые звучат из блокадных дневников.

Беседовала Маша Всё-Таки / ИА «Диалог»