«Арт-терапией нужно заниматься профессионально»: как делают театр в тюрьме
17 декабря 2015 | 11:53Термином «арт-терапия» сейчас никого уже не удивить. Искусство в разных его формах используют для психологической помощи самым разным людям — инвалидам, онкологическим больным, детям-сиротам. Гости подсекции «Социоцирк» IV Санкт-Петербургского международного культурного форума поделились необычным опытом работы с самыми сложными категориями — заключёнными и пожилыми пациентами домов престарелых. Причём не только за рубежом, но и в России — и все участники дискуссии, за которой следил корреспондент ИА «Диалог», сходятся в том, что заниматься этим необходимо постоянно, систематически и на профессиональной основе.

Напомним, весной 2013 года в батайской колонии № 15 состоялась премьера спектакля по пьесе Уильяма Шекспира «Король Лир». Актерами в постановке стали 12 заключенных исправительного учреждения. Руководили процессом режиссёр Ольга Калашникова, драматурги Вячеслав Дурненков и Мария Зелинская. Проект назывался «Арт-Амнистия», и его участники не только ставили классику, но и сами писали пьесы.
«Мы ставили «Короля Лира» в колонии строгого режима под Ростовом. Какой это был Лир, как он обличал в клятвопреступлении — что, собственно, и должен делать это персонаж — окружающих! В том числе, кстати, и охранников. К сожалению, потом у него случился серьёзный нервный срыв — оказывается, он был психически неуравновешенным человеком, и это вызвало у него вспышку душевного заболевания. Фактически, они его потеряли — человек ушёл в состояние, когда он не видит, не слышит и смотрит в стенку. Оказывается, есть всего один психолог (да ещё и женщина) на всю огромную колонию строгого режима, где есть люди с серьёзными психическими состояниями. Работают психологи от души, но без всякой системы, и не справляются. И наша история, которая должна была быть долгой, оказалась короткой и довольно-таки трагической. Тюремные проекты, сделанные приходящими из театра профессионалами, на этом и завершились», — рассказала театровед Оксана Кушляева, участвовавшая в проекте.
По её словам, «долгоиграющий» тюремный театр, о котором ей рассказывали шотландские коллеги, с тем, что делали в России, сравнить нельзя. «Мы, к сожалению, работали как жизнерадостные волонтёры», — констатирует она. Шотландцы даже упомянули о существующем в Британии фестивале тюремных театров — так серьёзно ведётся работа в этом направлении в Европе. В России же не получилось и вывезти этот спектакль в соседний город — ФСИН жёстко контролировала всё происходящее.
Сопротивление, впрочем, появилось и с другой стороны: в традиции заключённых — относиться с подозрением ко всем, кто хоть в чём-то сотрудничает с администрацией тюрьмы, и таких людей приравнивают к стукачам. Но было время, когда руководство колоний шло навстречу такой «самодеятельности», и даже предлагало уменьшать сроки заключения осуждённым, которые всерьёз занимаются театральной деятельностью.

Нужно отметить, что в принципе тюремный театр даже для России — явление не уникальное. Например, в 2009 году в Костроме был осуждён на 16 лет заключения актёр драмтеатра имени Островского Филипп Яловега, признанный виновным в двойном убийстве. В колонии строгого режима, расположенной в Саратовской области, он создал театр, и недавно администрация исправительного учреждения даже приглашала журналистов на репетицию спектакля «В клеть». А ещё в ноябре 2005 года в кемеровской колонии № 29 была создана театральная студия «Камелёк» — и в мае нынешнего года там произошёл примечательный случай: отбывавший срок за кражу исполнитель главной роли в спектакле «Два ангела, четыре человека» 34-летний Константин Родионов прямо на сцене получил уведомление об освобождении. Вместе с приглашением пройти бесплатное обучение на факультете режиссуры Кемеровского университета культуры и искусств. Есть театры разной степени профессиональности во многих других российских ИТУ: в одной из колоний Смоленской области, например, существует театр «Либерти» (то есть «свобода»)… Даже история у этого явления достаточно богатая — свой театр, оказывается, был в конце 40-х и начале 50-х годов даже у зэков, строивших знаменитую «мёртвую дорогу» — железную дорогу Чум — Салехард — Игарка, брошенную сразу после смерти Сталина и незавершённую. В декабре 2012 года на экраны вышел снятый при поддержке Минкульта фильм о «Большом тюремном театре», как назвали это явление сами заключённые.
Но приведённые выше примеры — это практически всегда самодеятельность либо администрации колоний, либо отдельных заключённых, имеющих театральное, цирковое или другое подобное образование и желающих привлечь товарищей по несчастью к творческой работе. В этом и есть важное отличие от той работы, которую проводили и проводят энтузиасты театра «с воли». Систематически же арт-терапией среди заключённых сейчас никто фактически не занимается.
Нужно отметить, что в Европе эта работа проводится гораздо шире и системнее — подтвердил итальянец Горацио Четрок, создатель и художественный руководитель театра Nucleo. Он предложил другой взгляд на эту же тему, причём совсем иной, чем у Оксаны Кушляевой. В его родном регионе Эмилия-Романья, по его словам, есть 12 тюрем, 4200 сидельцев (183 из которых — женщины)… и повсюду ведётся театральная деятельность.
«Конечно, в местах лишения свободы работают разные группы, представляющие и государственные власти, и социальные органы, и НКО. Общество должно интегрировать и зэков тоже, а театр — один из хороших способов это сделать. Например, в одной из тюрем сидят 500 человек, из них 30 участвуют в театральной группе, а половина из этих тридцати — занимаются весьма серьёзно. В регионе создана профильная ассоциация, и регион платит ей за координацию действий в этой сфере. Деньги выделяют также администрация коммуны Феррара и Европейский Союз по международной программе. Развивается партнёрство с другими театрами, мы учим студентов из других стран. Один венгр, год учившийся у нас, вернулся в свой город Печ, и там создал свой театр за решёткой, который успешно существует и поныне, а мы поддерживаем с ним партнёрские отношения», — рассказал Четрок.
Усилиями его и его коллег, например, в одной из итальянских тюрем поставили «В ожидании Годо» Самуэля Беккета — по мнению режиссёра, это очень подходящая для мест не столь отдалённых постановка, ведь кто, как не заключённый, понимает ожидание? Устраивали соревнование между коллективами из различных пенитенциарных заведений — кто лучше поставит «Освобождённый Иерусалим» Торквато Тассо (здесь уместно вспомнить, что сам итальянский поэт несколько лет провёл в заточении в той же самой Ферраре).
В чём-то эта история заставляет вспомнить фильм, получивший три года назад «Золотого медведя», высшую награду Берлинского кинофестиваля. Документальная драма «Цезарь должен умереть» братьев Паоло и Витторио Тавиани начинается как запись театральной постановки в небольшом зале: играют «Юлия Цезаря» Шекспира, а когда спектакль завершается, охранники разводят актёров по камерам, а зрители…покидают гостевую зону тюрьмы «Ребибия», находящейся на северо-восточной окраине Рима. Постепенно выясняется, что фильм — о том, как театральный режиссёр Фабио Кавалли осуществлял беспримерную постановку с участием заключённых колонии строгого режима. Интересно, что в том же 2012 году на Каннском кинофестивале показывали фильм «Реалити», но исполнитель главной роли Аньелло Арена не смог приехать на премьеру, потому что… сидел в тюрьме тосканского города Вольтерра, где блистал на сцене тамошнего театра под названием «Крепость» (La Fortezza). Четрок тоже напомнил о проекте Кавалли.
«Оксана [Кушляева] говорит, что Шекспир хорошо годится для постановок в тюрьмах, потому что в его драмах много преступлений. Но это не так! В тюрьмах сидят в основном не боссы мафии, а несчастные люди, которые не упиваются преступлениями. Нет, я не пытаюсь их оправдать, и да, они опасны, но им не нужны ни жалость, ни ненависть. Когда я иду на спектакль, по одну сторону от меня в зрительном зале сидят дети преступников, а по другую может оказаться кто-то из близких их жертв», — сказал он.

Интересно, что в развитии системы тюремных театров он видит признак отчаяния пенитенциарной системы, которая, по его мнению, изжила себя — и сама это понимает. «Она не работает — в том смысле, что не выполняет заложенную в неё задачу: перевоспитывать людей. Представьте себе автозавод — «Фиат», скажем, или «Лада» — который выпускает автомобили, 75-80 процентов из которых приходится возвращать для доработки», — говорит Черток. Что же касается того, как должна развиваться эта сфера в дальнейшем, мнение у него таково: необходимо создавать долгосрочные проекты, а для этого привлекать профессионалов и платить им, чтобы они могли посвящать этому свою профессиональную жизнь: «Людям нужны не волонтёры, а бойцы. Бойцы за человеческое достоинство».
Гостья из французского Марселя Матильда Ажель работает с совсем иными людьми: она — доктор-клоун, посещающий дома престарелых для людей, которые по медицинским причинам уже не могут себя обслуживать. Когда-то, в 90-е годы, она работала медсестрой, в конце 90-х годов стала заниматься искусством (а с 2002 года — именно клоунадой), но не догадывалась о том, что можно совместить эти две сферы, пока не встретила бывшую руководительницу школы медработников, у которой когда-то училась — к тому времени сменившую место работы на дом престарелых. К тому времени — а это было в 2006 году — уже получила немалое распространение арт-терапия для детей, но с пожилыми людьми работали ещё мало.
«Директор сказала мне, что было бы интересно попробовать поработать с пациентами её заведения. Мы начали применять свои навыки по известной модели «Смеющийся доктор»: два клоуна приезжают, ходят по коридорам, встречаются с пациентами. Затем — вступают в контакт, играют — отталкиваясь от того, на что пациенты способны реагировать. Понимаете, в домах престарелых всё больше людей, которые находятся в тяжёлом состоянии… Клоуны обязательно носят яркий костюм, привлекающий внимание, классический шутовской нос. И бывает, что случаются удивительные вещи — арт-терапия, в том числе и работа с клоунами, помогает разбудить эмоциональную память! Артист может своими действиями немного восстановить потерянную из-за деменции личность или вызвать к жизни новые черты. У людей снижается агрессивность (если она была человеку свойственна), налаживается сон…» — рассказывает Матильда.
Эта невысокая женщина средних лет сразу покорила гостей круглого стола. Она присутствовала в зале, слушая выступление Горацио Четрока, но поскольку она не знает русского, модератор в полный голос рассказала, что у гостьи сегодня день рождения — и когда зал запел поздравительную песню, Матильда сразу вошла в образ. Картинно осела на пол в изумлении, а затем расцеловала тех, кто подвернулся под руку — сразу же демонстрируя часть своего метода. По её словам, она работает и с детьми, и с пожилыми людьми — и, как ни странно для неспециалиста, способы работы с ними кардинально различаются. «Дети любят движуху», — отметила она, а вот с престарелыми пациентами клоуны работают плавно — мелкими знаками, языком тела, и уже в меньшей степени — словами. По её словам, старики — за исключением тех, кто страдает от самой тяжёлой формы деменции — всё равно хранят в себе пережитый опыт, и какие-то элементы работы с ними построены на событиях из «прошлой жизни» (часто — через музыку). Игра со взрослым пациентом — даже если он уже не может держать вилку и не узнаёт своих детей и внуков — совсем не похожа на детскую.
«Когда человек попадает в дом престарелых — а во Франции это крайняя мера, потому что общество старается до последнего оставлять его дома — для него это и стресс, и траур. Он теряет многое из того, что имел раньше — свободу перемещения, друзей, постоянный контакт с семьёй, да хотя бы и любимой собакой или кошкой, которую в интернат не возьмёшь… Арт-терапия направлена на то, чтобы помочь с этим справиться. В первую очередь пациенту нужна нежность и ласка, которой невозможно ждать от персонала. Результат же никогда не бывает предсказуемым, и в этом своя клоунская магия. Я обожаю свою работу, и считаю, что это лучшая работа на свете — как с человеческой точки зрения, так и с позиции профессионального артиста», — поясняет Матильда.
Что же касается организационных вопросов, то ассоциация, созданная для работы в этой сфере, занимается обучением и поддержкой клоунов, организацией выступлений и сбором денег — на арт-терапию охотно жертвуют компании и частные лица. Но, как и Четрок, Матильда Ажель считает, что артисты (а все её товарищи — профессионалы) должны заниматься этим профессионально, а не от случая к случаю.

Американским опытом с гостями подсекции поделилась Наталья Касьянова, которая работает в Нью-Йорке в системе так называемой adult day care – дневных кружков для пожилых, где ведёт театральную студию для русскоязычных эмигрантов. Что интересно, большая часть из семнадцати её подопечных (в возрасте до 96 лет) — бывшие ленинградцы, дети войны; на основе их воспоминаний был создан спектакль, который показали в постпредстве России при ООН.
«Наша задача — создать праздничную атмосферу для них, а с практической точки зрения мы занимаемся тренировкой памяти, сценической речью, музыкой. Арт-терапия даёт им смысл жизни, позволяет найти себя. Кстати, 15 января у нас намечается премьера — «Золушка на новый лад». Так что приезжайте к нам в Нью-Йорк», — рассказывает Касьянова.
Программа adult day care – опять-таки, не «самодеятельность»: это разветвлённая система, существующая при государственной поддержке (есть как частные, так и государственные учреждения этой сферы). В США насчитывается более 4000 центров, занимающихся уходом за пожилыми пациентами — социальным или медицинским, в зависимости от профиля (есть также специализированные заведения, работающие с теми, кто страдает от болезни Альцгеймера). По данным статистики, пользоваться такой системой обычно оказывается значительно дешевле, чем нанимать на целый рабочий день сиделку или определять пожилого родственника в дом престарелых. В любом случае, в этом направлении ведётся.
Подготовил Илья Снопченко / ИА «Диалог»