Каролина Бернацка: Я приехала в Петербург помогать больным детям, а они помогли мне

Как вы попали сюда? Ваша история достаточно необычна: вы из Польши, но великолепно владеете русским языком, и я, например, не сразу понял, что вы не русская…

Я из маленького городка Бартошицы неподалёку от Калининграда (у нас даже открыли малое приграничное сообщение). На родине я изучала русский язык, по образованию я филолог. Когда я закончила бакалавриат, то поняла, что на самом деле по-русски не говорю вообще, и мне нужна какая-то практика, если я хочу работать в этой области в дальнейшем. Здесь, в благотворительной организации «Перспективы», я оказалась таким образом: в институте я увидела объявление о том, что есть добровольный волонтёрский год, именно в России. Записалась, собрала все документы – и спустя два или три месяца приехала сюда. Это был 2009 год. Я начала работать волонтёром в одном из проектов «Перспектив» — не в этом центре, а в другом, в котором находятся люди старше 18 лет – на набережной Кутузова, 18.

Прошёл год: в конце этого периода я заметила, что уже говорю по-русски, что мне не сложно. Уезжала домой я со слезами на глазах, потому что понимала: именно здесь – то место, где я хочу быть, в котором мне комфортно, в котором у меня вырастают крылья. Я ходила на работу не как на работу, а как в место, где мне реально хорошо. Ещё очень важно то, что когда я ехала сюда, я думала, что буду помогать больным детям: дескать, приеду, помогу им, и вернусь в Польшу. А в итоге оказалось, что ребята очень сильно помогли мне – раскрыть свои чувства, понимать себя, общаться с другими… это вещи, с которыми мне самой было очень сложно. В Польше я пошла в магистратуру, но понимала, что моё место – именно здесь, что я хочу вернуться. Всё свободное время я приезжала к ребятам, проводила с ними время, а окончила институт – вернулась. Организация протянула мне руку, взяла меня на работу. Я трудилась и в «гостевом доме», и в этом центре, когда он ещё был на другой площадке. Одновременно влюбилась, и здесь устроила свою личную жизнь… сейчас у меня двое детей, а с этого года работаю уже координатором этого центра.

Расскажите нам о центре.

То, где мы находимся – это центр социально-средовой реабилитации для детей до 18 лет. Иногда говорят, что это «центр дневного пребывания», но на самом деле это не просто ЦДП: ведь мы стараемся подготовить детей к жизни с социальной точки зрения. Чем наш центр уникален? Тем, что мы принимаем детей самой тяжёлой группы – помогаем семьям, которые не нашли поддержки в государственных структурах. Кто-то брал наших детей на индивидуальные занятия – на час-полтора – но никто не принимал их на целый день, чтобы у родителей была возможность работать или отдыхать.

Целевой группой нашего центра являются дети от пяти до восемнадцати лет, и мы поддерживаем семьи, которые находятся в некоем кризисе и нуждаются в эмоциональной помощи, или в материальной. Речь о детях с тяжёлыми умственными нарушениями, или же с интеллектуальной недостаточностью, осложнённой какими-то двигательными, сенсорными или поведенческими нарушениями – это дети, которые не находят должной поддержки у государства. На данный момент наш центр посещают 19 ребят: они ходят не каждый день – в течение дня занимаются не больше двенадцати, по шесть в младшей и старшей группе. Они приходят и занимаются по определённому графику. Работаем мы с понедельника по пятницу, с 10 до 17 часов. Дети разделены не по возрасту: в «старшей» группе находятся более активные ребята, которые могут делать больше. В «младшей», куда пойдёте вы, более слабые. У нас есть своя кухня со столовой, у нас есть повар, который обеспечивает нас едой: дети у нас завтракают и обедают.

В организации «Перспектива» также поддерживают детский дом № 4 в Павловске, [психоневрологический] интернат № 3 в Петергофе, и есть ещё программа семейной поддержки — в ее рамках работает наш центр и центр на [набережной] Кутузова, где занимаются с ребятами после 18 лет. Есть ещё проект «Гостевой дом»: туда родители детей с тяжёлыми нарушениями (не только из [подопечных] нашей организации) могут обращаться, чтобы оставить там ребёнка на срок от суток до двух недель. Иногда даже до месяца, если есть необходимость – и туда обращаются родители, когда маме, например, нужно лечь в больницу, или у неё какие-то дела, командировка, или же она просто хочет отдохнуть и уехать в отпуск. Наши родители довольно активно пользуются этими услугам – например, у одного из детей, которые должны были быть здесь сегодня, мама уехала в командировку, ребёнка было не с кем оставить, и «Гостевой дом» выручил. Там за детьми смотрят, занимаются с ними, ухаживают.

Кто у вас работает?

У нас работают специалисты, их помощники и волонтёры, которые оказывают нам огромную поддержку. Это два специалиста по АФК (адаптивной физической культуре), психолог, специальный педагог; три помощника и девушка-волонтёр из Германии (пока что один, но мы ждём ещё одного иностранного добровольца). Сегодня, правда, Вероника поехала продлевать визу, и её с нами нет. В основном волонтёры раньше приезжали из Польши и Германии, а сейчас, насколько я знаю, поляков нет, остались немцы – но скоро должны прибыть люди из Испании и Турции. В другом центре совсем недавно появился волонтёр из Испании.

Каковы главные задачи вашей работы?

У нашего центра есть две основные цели. Первая – поддержать семьи, чтобы у самих родителей была возможность реализовать себя, осуществить свои планы, чтобы они могли выйти на работу, или хотя бы просто отдохнуть. Ведь в своё время мы увидели, что родители вместе со своими детьми просто закрыты в своих квартирах, и им, к сожалению, не оказывалось никакой поддержки: они просто сидели дома. Сейчас у них появилась возможность реализоваться. Вторая цель – это подготовка детей к школе: именно на это мы делаем большой упор. Но так как это довольно тяжёлые дети, мы не учим их ни математике, ни русскому языку, а готовим их эмоционально и социально. Социальная подготовка означает следующее: нам нужно, чтобы ребёнок мог ориентироваться в общественных отношениях («ребёнок – ребёнок», «ребёнок – взрослый», «учитель – ученик») и вообще в окружающем мире. С эмоциональной точки зрения мы готовим их для того, чтобы ребёнок мог вообще оставаться без матери, в другом месте: мы столкнулись с тем, что разрыв проходит очень тяжело, потому что дети привыкли многие годы просто сидеть дома с мамой. Учим детей, чтобы они могли попросить о помощи – вербально ли, невербально, при помощи картинок, коммуникатора, мимики, жестов… Учим выражать свои эмоции – как-то говорить окружающим, что им сейчас радостно или плохо. Учим в принципе общаться.

Речь идёт об обычной школе или специальной?

Конечно, это коррекционная школа. Сейчас вышел закон об инклюзе – все школы должны брать всех детей, которые к ним обратятся – но здесь тоже существует огромная проблема, потому что даже коррекционные школы зачастую не готовы и не приспособлены к тому, чтобы брать наших детей. Закон появился, если я не ошибаюсь, в нынешнем году – и к нам уже обратилась директор одной из школ и сказала: «Мне нужно понять, как вообще работать с такими детьми, потому что я опасаюсь такой ситуации, что ко мне будут обращаться родители… А как я возьму таких детей, если они будут просто лежать? Сотрудники не приспособлены для того, чтобы с ними работать, да и пространство не соответствует». Сейчас мы очень надеемся на сотрудничество со школами, чтобы они немного готовились к тому, чтобы принимать наших детей – потому что когда дети попадают на комиссию в школе, как правило, их отправляют просто на надомное обучение.

Вследствие чего у детей появляются такие проблемы со здоровьем?

Это в основном ДЦП – детский церебральный паралич… но он обычно осложнён ещё и другими заболеваниями, у кого как. И, как правило, это глубокая умственная отсталость. Но… хочу вам рассказать такую историю: вчера к нам приезжали гости из другого центра, который находится на набережной Кутузова, – там занимаются с ребятами в возрасте старше 18 лет, это центр дневной трудовой занятости. Я там работала раньше волонтёром, и прибыли те ребята, с которыми мы не виделись три или даже четыре года: год я с ними работала, потом иногда приезжала в гости… Я с ними здоровалась, спросила одну девочку: «Ты меня помнишь?» И она мне говорит: «Да, Каролина». При этом у девочки глубокая умственная отсталость – она говорит какие-то базовые слова, и это, на самом деле, всё. А тут она сказала моё имя – я была просто поражена!

По прошествии такого времени у наших ребят всё равно… сдвиг какой-то есть. Конечно, это происходит очень, очень медленно. Я раньше, до декрета, работала в этом центре, когда он ещё находился на другой площадке, три года меня не было в этом проекте… Но когда я сюда пришла через три года, я посмотрела на тех ребят, которых видела тогда – и увидела огромную разницу в их успехах: в том, как они говорят, как могут выразить своё довольство или недовольство, как они инициируют контакт… Может быть, сотруднику, который находится с ними постоянно, очень тяжело все эти достижения углядеть, но так как я отсутствовала, я увидела проделанную большую работу. Ребята действительно смогли многого добиться!

Как правило, дети в раннем возрасте получают инвалидность – она врождённая, а не приобретённая. Но в России, сами понимаете, такая ситуация – когда родители осознают, что с ребёнком что-то не так, они идут к врачу – а тот им говорит, что ещё слишком рано, рано, рано. Потом родителям говорят, что уже поздно. К сожалению…

А бывали случаи реабилитации, чтобы человек, подрастая, социализировался и пошёл работать?

Мы работаем с такой группой. В Петергофе, на самом деле, тоже ребята с ДЦП, умственной отсталостью – но есть разные её степени, так что ребята в том интернате, бывает, и работают, но это не та тяжёлая группа, с которой занимаемся мы. Могу рассказать ещё одну историю. Есть у нас двое детей, один из которых – Андрюша – жил в детском доме в Павловске, а его мама работала там волонтёром, потом педагогом: она взяла опекунство и на несколько лет приняла Андрея к себе. Он живёт сейчас со своей новой мамой, и когда он попал в семью, он показал такую положительную динамику! Сразу вырос, стал ходить – в детском доме он просто лежал в кроватке, не умел ни ходить, ни разговаривать. Мама прекрасно понимает, что он говорит, -а новому человеку это тяжелее, потому что речь у него неразборчивая – но чем дольше с ним находиться и общаться, тем лучше можно его понимать. Вот ситуация, когда ребёнок из детского дома обрёл семью. Ещё есть Юля, которая в старшей группе – она тоже приёмный ребёнок, из Павловска, она тоже нашла родителей среди волонтёров и сейчас посещает наш центр, но со следующего года уже пойдёт в школу. У неё лёгкая степень умственной отсталости, но осложнённая двигательными нарушениями. Юля после трудной операции: она не ходила, но приёмные родители стараются, чтобы она всё-таки встала на ноги и пошла.

А как это дело – забота и реабилитация – поставлено в Европе?

Мне часто говорят, что в Польше это не так отличается от России, но всё-таки отношение к инвалидам в Европе (даже в Польше) немного другое. Правда, хочу сказать, что за проведенные в России годы я всё равно вижу положительную динамику – люди принимают инвалидов, по-другому к ним относятся. Выходят на контакт – говорят, например, своим детям: «Да, ребёнок на коляске… Он болеет… Ничего страшного – можно с ним поиграть». Когда мы выезжаем на какие-то праздники, выходим из автобуса – подходят молодые люди, предлагают помощь. Это всё выглядит сейчас намного лучше, чем раньше – но, конечно, надо ещё работать, работать и снова работать.

На какие праздники вы выезжаете?

Последнее, куда мы ездили – это в торговый центр «Гранд-Каньон»: там находится город профессий «Кидбург». А на утренних занятиях в нашей старшей группе ребята сейчас как раз изучают профессии. Мы туда съездили – отметили день рождения одного из наших подопечных, побывали в разных городках (у ребят была возможность посмотреть, как поработать врачом, почтальоном и так далее). Надо сказать, что работники ресторана, где мы праздновали день рождения Артёма, работали так, словно всю жизнь имели дело с инвалидами: они действительно сделали всё возможное, чтобы нам было удобно. Это очень порадовало.

Чаще праздники у нас проходят в самом центре – всегда отмечаем дни рождения детей или праздник осени. Стараемся выходить на улицу, чтобы ребята не находились постоянно в четырёх стенах – чтобы было разнообразие. Конечно, наружу мы идём не каждый день – всё зависит от погоды. Очень часто родители сами просят не выходить, потому что иммунитет у детей, как правило, снижен. Но как только наступает хорошая погода – стараемся побывать на улице. Старшая группа обязательно один раз в месяц ходит в магазин – раз в неделю у них проходит кулинарное занятие, они готовят из продуктов, которые сами купили в магазине.

То есть они учатся использовать кухонные инструменты? Даже ножи?

Нож мы им, конечно, не дадим – но нужно понимать, что сопровождение у нас обычно «один к одному», так как это довольно тяжёлые ребята. Может быть, сопровождающий и возьмёт рукой подопечного нож, но он сам его придерживает, чтобы обстановка была наиболее безопасная. Нужно что-то замешать – это, опять-таки, рука в руке, потому что ребята обычно даже не могут донести руку до рта. Если читаем стихи, и там нужно изобразить, что гора высокая – поднимаем руки подопечного, потому что сам он это сделать неспособен.

Ещё отмечу: у нас принято, что специалисты не только занимаются своими прямыми обязанностями, но и помогают в уходе за детьми, так как у нас всё-таки не хватает волонтёров, не хватает дополнительных рук. Очень помогают иностранные волонтёры – да и русские тоже бывают: иногда они нужны просто для того, чтобы посидеть с ребёнком, пообщаться с ним, побыть рядом. Это очень важно. В младшей группе очень важный момент в течение дня – это просто отдых. Детей специально укладывают, потому что это слабенькие ребята, им нужно – просто необходимо – после завтрака и утреннего круга полежать в определённой укладке, чтобы тело расслабилось, чтобы ребёнок мог отдохнуть. Это тоже своего рода занятие. Утренний круг – это такое своеобразное начало дня, чтобы дети могли посмотреть, кто вообще пришёл, кто в группе находится, чтобы вспомнить, какой сегодня день недели, число, месяц и тому подобное. Ребята сидят в кругу, есть ведущий, и у каждого ребёнка – сопровождающий. День мы завершаем вечерним кругом, чтобы было чёткое начало и конец.

Мы периодически встречаемся, обсуждаем, как каждый ребёнок коммуницирует, как ест. Ставим задачи и намечаем мероприятия, которые будем производить, чтобы добиться этих целей. Составив такой индивидуальный план на каждого ребёнка, приглашаем родителей, обсуждаем эти цели – и если родители соглашаются, они иногда делают то же самое, что и мы, чтобы нам было полегче добиться своей цели. Так вот потихоньку и движемся вперёд.

То есть контакт с родителями – только утром и вечером?

Да, но их можно попросить задержаться, если есть какие-то вопросы. Родители, на самом деле, очень охотно идут на контакт. Некоторым детям мы предоставляем волонтёра – например, Вероника, которую я уже упоминала, ездит к одному из ребят, где довольно кризисная ситуация (у мамы два ребенка с ДЦП, близнецы – у одного форма более лёгкая, а у другого, который посещает наш центр, более тяжёлая), и помогает этой семье. Мать заказывает соцтакси, и Вероника сопровождает ребёнка в центр. Ждём второго иностранного волонтёра, потому что ещё одной семье нужна поддержка по утрам – маме нужно на работу, и родители просто не успевают к 10 часам привезти к нам детей, а потом ещё успеть на работу. Кстати, у нас из девятнадцати семей три – с инвалидами-близнецами. У одной семьи двое посещают наш центр: один – в старшей группе, другой в младшей. В других семьях один из детей чуть полегче – они посещают коррекционные школы – а вот вторые сложные, но, к счастью, попали к нам. Добавлю, что детей в основном воспитывают матери-одиночки: из 19 наших детей только у двоих полные семьи, и ещё есть один отец-одиночка.

Занимаются ли с сотрудниками центра психологи? Ведь надо как-то защитить людей от выгорания?

Да, это серьёзная проблема – потому что, как я сказала раньше, иногда можно ждать год-два, чтобы увидеть какие-то достижения и результат своей работы… У нас в организации проводится супервизия для координаторов, для специалистов, где обсуждаются их эмоциональные и профессиональные вопросы. Это бывает один раз в три месяца точно, или чаще – по запросу. Сотрудники ходят по семинары, у всех есть возможность самостоятельно искать возможности для усовершенствования и повышения квалификации – в пределах пяти процентов рабочего времени. Довольно часто это именно семинары по эмоциональной компетентности. К тому же сотрудники могут обратиться к своему руководству – и когда это случается, мы принимаем меры, ищем специалиста, который мог бы поработать над этим. Ведь те люди, которые у нас работают, очень ценны – ещё и потому, что они сработались с нашими детьми, знают, как с ними быть, прекрасно к ним относятся. Конечно, не хочется их терять.

У вас работают только женщины?

В основном эта работа, конечно, притягивает женщин – но в старшей группе у нас сейчас есть один помощник, Иван. Это единственный мужчина, который у нас работает. В сентябре был ещё психолог-мужчина, но он ушёл. Да и волонтёры в основном тоже женщины.

Меня даже спросили, зачем я согласился сюда пойти – дескать, это тема женская, и я вообще написать о ней толком не смогу…

На самом деле, это не так – и нам, конечно, мужские руки очень требуются. Впрочем, по опыту прошлых лет могу сказать, что из Германии довольно часто приезжают и парни-волонтёры. Мне кажется, что их, как правило, отправляют в интернат, где больше требуется сила, потому что девушкам не всегда удаётся потянуть эту работу: например, пересаживать тяжёлого взрослого на коляску. Правда, как показывает практика, дело в первую очередь не в весе, а в умении правильно наклонить ребёнка, чтобы его взять, не причинив при этом вреда ни ему, ни себе. Кстати, когда новый сотрудник приходит в организацию, для него устраивают вводные дни: учат, как правильно коммуницировать с ребёнком, как его перемещать… Все это тщательно отрабатывается, чтобы все было максимально безопасно; во всех проектах проводится вводный семинар, когда собирают новых людей.

А скажите честно – от того, что приходят случайные люди вроде нас, есть хоть какая-то польза? Мы пришли, прошли инструктаж за минуту, пробыли с детьми неполные два часа… и всё.

Для ребят польза в том, что появляются новые люди, и дети учатся, как поступать в такой ситуации – довольно стрессовой для них, надо заметить. Для них здесь очень безопасная обстановка, а тут появляются незнакомцы… но они не смогут провести с нами всю жизнь: они пойдут в школу, потом, вполне возможно, в интернат – потому что мамы и папы когда-нибудь, к сожалению, не станет. Там, скорее всего, никто сюсюкаться с ними не будет – так что моменты социализации для них очень важны. Для этого же самого мы стараемся вообще менять обстановку, выезжать в другие места,– в торговый комплекс, скажем – чтобы они видели, что есть не только дом и центр, что нужно как-то справляться, адаптироваться к окружающему миру.

Откуда берутся волонтёры? По каким программам они попадают к вам?

Это обычно программы Европейского Союза. Я могу рассказать на своём примере: я в институте увидела объявление, что в России нужны волонтёры, это происходит по программе ЕС, тут я буду получать карманные деньги, мне оплатят дорогу… Я подумала, что, наверное, можно было бы и поехать.

А кроме России, какие страны участвую в таком обмене?

По вводному семинару, который для меня ещё в Польше организовали, я помню, что там были люди, которые ездили и во Францию, и в Германию… Общественные организации пишут проекты, получают финансирование из Европейского Союза, потом ищут волонтёров, которые будут к ним обращаться, потому что хотят с какой-то пользой [для общества] ехать дальше. Я хотела поехать в Россию – я в Россию попала. Здесь мне дали квартиру, в которой я жила вместе с другими волонтёрами, место работы, каждый месяц – какие-то деньги, на которые я жила. Так я провела свой «социальный год».

В «Перспективах» эта программа тоже действует, но от нас волонтёры ездят в Германию. Так идёт обмен. Очень часто бывает так, что сначала один молодой человек попал, например, в Павловск, там отработал волонтёром год, потом узнал про «социальный год» в Германии – уехал в Германию, там работал в учреждении, подобном нашему (часто – с инвалидами). Потом он приезжает (довольно часто – поступив уже в институт) и остаётся работать в нашей организации.

Конечно, у всех это по-разному – иногда на этот «социальный год» в Германию ездят люди, которые просто с улицы узнали, что есть такая возможность – но с ними, конечно, проводят собеседование. Когда я собиралась в Россию, со мной тоже беседовали, чтобы понять, насколько я способна работать в этом качестве.

Как у вас происходит повышение квалификации, помимо «Перспектив»? В РГПУ имени Герцена ведётся преподавание по этому направлению?

Да, у нас из «Герцена» в основном все специалисты. Но всё равно – в российских институтах большая проблема: там тоже не готовят работать с такой группой ребят. Специалисты приходят с какими-то знаниями – как правило, с хорошими – но всему, что подходит нашим детям, они учатся на собственном опыте. Ходят на семинары, ищут других специалистов, у которых можно проконсультироваться. Преподаватели в институтах всё равно очень часто не знают, как правильно с этими ребятами работать… В учебниках информация бывает совсем устаревшая.

Как вам помогает (или не помогает) государство?

От него мы получили только помещение – в безвозмездное пользование на 10 лет, но ремонт делали сами. Правда, это позволило нам подготовить помещения в полном соответствии с нашим представлением.

А центры социальной реабилитации (ЦСР), которые есть в каждом районе – как ваша работа пересекается с ними?

Они не готовы брать детей с такими тяжёлыми, множественными нарушениями, на весь день – то есть иногда, наверное, они берут их на отдельные занятия, но наши родители не находили поддержки у государства. Наш центр – единственный в городе, который работает с такой группой ребят.

У вас есть очередь?

Да, и у нас, и в центре на Кутузова. У нас ещё относительно комфортная ситуация, потому что у нас всё-таки дети готовятся к школе, и идут дальше: тогда у нас освобождается место, и мы можем брать новых. В том центре картина более печальная, потому что дети – хотя они уже не дети, конечно – туда попадают после спецшколы, или вообще без школы, и они там остаются, а места не освобождаются. Надо думать, что делать с теми молодыми людьми, которые стоят в очереди. Там мест нет, а очереди огромные.

А такой вариант, как социальные квартиры с поддерживающим проживанием?

Организация, конечно, работает в этом направлении: у нас сейчас в Раздолье (Приозерский район Ленобласти) открылся новый проект – поддерживаемое проживание, и мы пытаемся создать какие-то условия, чтобы ребята не попадали в интернаты. Мы надеемся на дальнейшее развитие этого проекта как альтернативы интернатам. Там их дневная занятость осуществляется в основном при церкви, но там присутствует и специалист из «Перспектив».

Сколько на весь город может быть нужно таких центров, как ваш?

Я считаю, что в каждом районе должен быть центр, который работает именно с тяжёлой группой ребят, потому что к нам приезжают не только с нашего района – со всего города едут. Поэтому не очень хорошо, что ребёнок проводит в машине (в основном – социального такси) довольно много времени, чтобы сюда добраться.

Какие у вас планы на дальнейшую работу?

Огромные. Очень надеюсь, что мы всё-таки сможем больше сотрудничать со школами, что школы будут готовы принимать нас, чтобы мы могли в дальнейшем им что-то подсказывать, помогать им готовить пространство, учить специалистов, или хотя бы давать советы. Рассчитываю, что мы сможем брать новых ребят, надеюсь на сотрудничество с ЦСРами – чтобы мы могли каким-то образом войти на государственные площадки. Очень надеюсь на проект сопровождаемого проживания. Может быть, через пять-десять лет мы с вами встретимся, и увидим, что это движение на самом деле может работать – чтобы ребята со всего города, у которых есть проблемы, получили альтернативу интернату. Ведь на то, чтобы содержать человека в интернате, требуются огромные деньги – вовсе не большие, чем на сопровождаемое проживание, наём социального работника, питание и всё остальное…

***

Санкт-Петербургская Благотворительная общественная организация «Перспективы» была основана в 1996 году. Ее работники помогают детям с тяжелой инвалидностью в доме-интернате № 4 в Павловске, а также молодым людям-инвалидам в Психоневрологическом интернате № 3 в Петергофе. Кроме того, с 2000 года «Перспективы» помогают петербургским семьям, которые воспитывают детей с множественными нарушениями, и реализуют программу «Добровольный социальный год», в рамках которой молодые люди, окончив школу или институт, на год становятся волонтерами.

В Центре социально-средовой реабилитации на проспекте Непокорённых с детьми занимаются воспитатели, специальные педагоги (в том числе – музыкальный) и психологи. Ранее это учреждение, открывшееся в 2011 году, находилось на улице Рябиновой, а в 2014 году, получив от КУГИ на 10 лет помещение в районе площади Мужества, перебралось туда.

Подготовил Илья Снопченко / ИА «Диалог»