Группа «Лемондэй»: Мы же поем о любви к богу, верно?

17 апреля 2015 | 20:41

Они удивлялись, впрочем, почти каждому вопросу и, задорно смеясь, пытались сопротивляться предположениям об их творчестве. А после встречи осталось еще много несказанного. Хотят ли они быть понятыми и понятными? Не боятся ли стать собственными заложниками себя? Но это, видимо, в другой раз. К слову, накануне у «Лемондэя» вышла песня «Соната». Ребята собирались презентовать EP, однако по техническим причинам — а именно, из-за поломки ноутбука — релиз отложился. Однако концерт-презентация 18 апреля в клубе «Place» всё равно состоится. В преддверии этого события мы и поговорили с музыкантами группы «Лемондэй» — правда, скорее не о концерте, а о духовной смерти, самоопределении и собственной странности.

Я много читала о том, как вы приехали в Петербург и начали заниматься творчеством. Еще все много пишут, что вы учились здесь, а где именно – никто не знает.

Женя: Я училась в Красноярске на художника. Потом бросила это дело, немножко поснимала кино и поехала сюда.

Юля: Я поучилась целых полгода на филфаке в Красноярске, а в Петербурге — полтора на сценарном в КиТе.

Почему прекратили?

Юля: Мне сложно было тогда ответить для себя на вопрос о целесообразности учебы.

Антон?

Антон: У меня была очень богатая биография. Если мы начнем ее рассказывать, то будем продолжать до завтрашнего вечера.

Юля: А ты что-нибудь закончил?

Антон: В итоге ничего.

Юля: О, группа «Лемондэй» без высшего образования!

Антон: В свое время, когда я учился в институте, мне пришлось уехать из города, чтобы скрыться от бандитов. Это были 1994-95 года. Потом я работал на нескольких радиостанциях диджеем, потом в клубах, потом начал заниматься звуком. В итоге я звукоинженер.

Этот вопрос возник у меня вот почему: показалось, что группа «Лемондэй» могла бы заниматься любым видом творчества. Почему выбрали музыку?

Женя: Как-то так срослось. Это увлекло больше всего из того, что я пробовала в своей жизни. Пока не отпускает.

Юля: Мы больше всего любим музыку.

А чем-то другим интересно было бы заняться? Или у меня обманчивое впечатление?

Юля: Мы с Женей много всего пробовали. Женя снимала фильм, мы вместе придумывали всякие сценарии, много писали, рисовали персонажей для мультфильмов.

Женя: Я вообще хотела именно с рисованием связывать свою жизнь, но потом интерес к другим вещам перевесил.

А как песни получаются?

Женя: Из воздуха.

Ну а технология какая?

Женя: Как правило кто-то говорит строчку, второй ее подхватывает. Больше всего песен мы написали на ходу.

Юля: Сейчас мы мало гуляем, поэтому у нас нет новых песен.

Женя: Точнее, мы мало гуляем вместе.

А такое соавторство тяжело дается?

Женя: Очень сложно!

Юля: Ничего себе!

Юля, видимо, хотела сказать: «очень легко!». А в чем сложность?

Юля: В ненависти. (смеется)

Женя: Наверное, приходится искать компромисс, а мы обе это не очень любим.

Юля: Но мы уже учимся. Почти научились. Мы пришли к тому, что лучше мы ничего не будем писать. (смеется)

Женя: Мы ничего не делаем, поэтому не ссоримся.

Вы знаете, какой будет песня до того, как она появилась?

Юля: Когда мы писали песню «Практически все», это была импровизация. У нас почти весь текст получился с первого раза с диким смехом, гоготом, шутками. В итоге это самая драматичная наша песня, и мы понятия не имели, что ее текст обернется именно таким образом. Остальные тоже безжалостно трансформируются. И все время происходят неожиданные повороты. Невозможно запланировать песню.

Кстати, о юморе, шутках, смехе. Создается впечатление, что вы очень жизнерадостные.

(все смеются)

Антон: Я сегодня видел прекрасную картинку в Интернете. Там написано: «Плохо, когда ты жизнерадостный человек, а тебя вообще ничего не радует».

Юля: Да, мне кажется, это именно наш случай. Просто сегодня мы очень рады, что все втроем собрались, давно не виделись, и проснулись так рано. Еще сегодня премьера песни. А так мы… (молчание)

Самое частое определение, которое применяют к группе «Лемондэй» – это «странная». В принципе, это слово и у меня напрашивалось. А почему так? Вам кажется странным то, что вы делаете?

Юля: Нам кажется странным все остальное.

Женя: Я с этим определением в мою сторону встречаюсь со школы. Может быть, и в детском саду меня за глаза тоже называли странной.

Антон: Если быстро пройтись по синонимам слова «странный», то следующим будет слово «необычный». Скорее всего это имеют в виду.

Юля: Мне так странно слышать сейчас о том, что мы странные. Я уже забыла об этом.

Вам нравится быть странными?

Женя: Если бы можно было быть какими-то другими! Выбора-то нет.

Антон: Я в этом контексте уже лет 10 не думаю: нравится – не нравится, странный – не странный.

Юля: Да, мне тоже сейчас было странно с этой мыслью столкнуться. Нравится быть кем-то – это уже близко к самолюбованию, а самолюбование разрушительно.

Антон: Отсутствие мнения о себе снимает огромное количество проблем. У людей есть о тебе какое-то мнение: у одних – одно, у других – другое. Это прекрасно. Пусть они его и думают.

А как же самоопределяться-то?

Антон: А зачем?

Чтобы себя кем-то чувствовать. Так увереннее.

Юля: А ты есть кто-то?

Антон: Мне кажется, уверенность с этим никак не связана. Можно просто быть уверенным. Если совершенно не уметь играть в бильярд, но очень сильно сосредоточиться и сказать себе, что ты непобедим, то один раз за вечер ты точно победишь мастера. Это проверенная история. То же самое и здесь. Мнения о себе для уверенности не нужны. Можно просто сделать уверенное лицо и сказать: окей, хорошо. Причем в шоу-бизнесе 70% людей так и делают. Они вообще не очень понимают, где они находятся, что происходит. Они просто делают уверенное лицо и высказывают некоторые требования.

Рефлексия же помогает развиваться.

Антон: Да, я согласен с этим, но если от нее максимально отказаться, то тоже происходит развитие, просто чуть-чуть другое.

Юля: Я спасаюсь мыслью о том, что я никто. Это единственный свет для меня. Каждый раз, когда я думаю, что я ну хоть кто-то, оказываюсь во тьме. Очень страшно становится.

Почему?

Юля: Потому что это заблуждение.

Что бы ты ни подумала, это будет не верно?

Юля: Да, пожалуй. Потому что если определиться, то рано или поздно придется столкнуться с тем, что это не так. А если не придется столкнуться, это даже и хуже. Тогда всю жизнь живешь с тупорылой уверенностью, что ты — кто-то определенный. Я даже не представляю, кто я.

Антон: Поэтому, когда разотождествляешься, гораздо проще понять, что ты хочешь делать на самом деле и что делаешь… Как у Пелевина: «Они думают, что они ткачи. Нет, хуже, они знают».

Юля: Мне кажется, другое дело, когда ты, например, мама, сестра, дочь. Это…

Женя: То есть когда ты кто-то по отношению к другому?

Юля: Это неотъемлемые вещи.

Женя: Просто дочерью, мамой и сестрой можно быть только по отношению к кому-то.

И нельзя перестать быть.

Юля: Пожалуй. И в этом я ничего губительного для души не вижу. Это естественно.

Женя: Когда применяешь к себе какой-то ярлык, начинаешь думать, что ты чего-то стоишь. И, как следствие, начинаешь думать, что чего-то не получаешь. Поэтому фрустрация получается.

Антон: Оценочное включается.

Женя: А оценочное суждение – это плохо. (смеется)

А к музыке это так же относится, как и к каждому из вас? То есть вы никак не определяете свою музыку?

Юля: Именно так.

Антон: У меня вообще не получится, даже если я попытаюсь это сделать. Я работаю с музыкой, вокруг меня ее очень много.

Женя: У меня есть мерило. Это должно быть круто.

А что такое «круто»?

Женя: Ну круто. (пожимает плечами) Именно для меня. Если я считаю на выходе вещь крутой, то я могу сказать, что сделала свою работу.

Юля: Не понятно, как можно определять стили, жанры музыки. Я слушаю очень разную музыку. Она у меня живет в голове. Еще там очень много разных чувств. Когда ты вмещаешь в себя все, то и достаешь из себя очень разное. Очень странно, что это все можно назвать «минимал-вэйв».

Антон: Кто был первым, кто назвал нас минимал-вэйвом? История же умалчивает. Где он взял это определение, что это такое?

Юля: Проснулся, наверное: «Минимал вэйв!». Странный минимал-вэйв.

А насколько для вас важно мастерство?

Юля: Ты имеешь в виду накопление опыта труда?

Ну да. Например, технично на гитаре играть.

Антон: Все зависит от того, какую музыку ты делаешь. Здесь все четко разграничено. Есть джазовые музыканты, которые обладают удивительной техникой и всю свою жизнь играют по кабакам. В лучшем случае венцом их карьеры становится выступление в каком-нибудь джазовом ансамбле, с которым они пару-тройку лет поездили, потом поругались с художественным руководителем и ушли обратно в кабаки. При этом если копнуть, как они играют, то ясно, что это очень высокий уровень. Сейчас появилось много возможностей для творчества и все, кому есть, что сказать, — не важно, умеют они это делать или нет — говорят. А профессиональные музыканты не очень часто находят свое место в творческой жизни.

А у вас в группе насколько важно мастерство?

Антон: А у нас самовыражение. Кто чего умеет, тот то и делает.

Юля: Но мы стараемся.

В прессе направление вашего творчества часто называют «новым дилетантизмом».

Юля: А почему не старым? Старый добрый дилетантизм.

Как думаете, вам подходит?

Юля: Как и все ярлыки, это невозможно.

Женя: Это правильно с той точки зрения, что у нас нет законченного музыкального образования.

А хочется профессионализма? Например, вокалом заняться.

Женя: Да.

Зачем?

Юля: Я понимаю, что сейчас чего-то не могу сделать, например, голосом, а, позанимавшись, смогу. Все просто.

Женя: То есть музыку не хочется усложнять, а вокал можно вывести за пределы возможностей.

Юля: А я бы усложнила музыку. Хотя давайте не будем применять понятие «сложность».

Получается, что группе «Лемондэй» уже шесть лет. Почему продолжаете этим заниматься?

(молчание)

Юля: Это все равно, что спросить у пары: а почему вы не расстаетесь? Это такое же молчание. Как это объяснить?

Не расстаемся, потому что любим друг друга, например.

Женя: Мы любим музыку.

Я скорее спрашиваю, что вы находите в музыке такого особенного, что вас задерживает.

Юля: Да ничего особенного. Просто ты каждое утро встаешь и идешь в булочную. И чего тебе туда перестать ходить? За время нашего существования мы столько раз были на грани распада! Эти кризисы для нас вполне привычны. Нам может показаться, что все закончилось, мы уже буквально жмем друг другу руки на прощанье, но через месяц будем на первых полосах всех изданий. (смеется)

А эти годы не давят на вас? У вас появился опыт, аудитория. Это не сковывает? Вы же уже не можете написать песню «Крошка моя, я по тебе скучаю».

Женя: Почему? Хотя она уже написана, к сожалению.

Юля: Это единственная причина, по которой мы не можем ее написать. (смеется) Я понимаю, о чем ты. Это сложный вопрос. Может давить, и, возможно, порой так и происходит. В эти минуты, когда я думаю, что мне тяжело, например, на наших концертах, то не всегда хочется их давать. Я не всегда понимаю связь между мной и людьми, которые прыгают перед сценой. Но давят на меня не люди и не формат концерта. Это другие проблемы, духовно-личностные. Срок того, сколько мы вместе, никак на это не влияет. Усталость от себя, кризис, смерть, возрождение — это все естественно, и это происходит. Но внешние факторы здесь совсем ни при чем.

Женя: Я даже не знаю, что может ограничивать. Почему нельзя написать какую-то песню?

Аудитория просто не будет это слушать. Она знает вас какими-то.

Женя: Очень много другой рыбы в море. Если старой публике не будет нравиться наше новое творчество, то есть другие люди.

То есть об этом не идет речи?

Юля: Ориентироваться на публику – это вообще последнее, что мы когда-либо делали.

Женя: Я даже не понимаю, как это физически возможно.

Юля: Мне кажется, это духовная смерть.

Антон: Очень сложно понять всю аудиторию, даже если попытаться. Как говорит один мой знакомый диджей: когда смотришь на танцпол, лучше не знать, что в головах у этих людей. Отчасти он прав. Ты что-то делаешь, а дальше уже как получится.

Значит можете позволить себе все, что угодно?

Юля: А что значит этот вопрос?

Можете воплотить все, что приходит в голову?

Юля: То, что для нас приемлемо.

Это идет только изнутри? Внешне ничего не может ограничивать? Например, если маме не понравится.

Женя: Может быть какие-то песни и не нравились маме. Много чего в моей жизни ей не нравилось.

Юля: Я действительно не помню, чтобы мы когда-то думали о том, чтобы кому-то понравиться. Столько проблем с собой. Самое сложное – это чтобы себе понравилось.

Женя: Маме очень не нравится, когда я сквернословлю в интервью, поэтому я стараюсь этого не делать. Вот так я себя ограничиваю.

Важно, чтобы каждому из вас нравился результат?

Женя: Да, это важно, и самое сложное в нашей работе.

Юля: Да, иначе невозможно просто.

И всегда так получается?

Юля: Хотелось бы верить. А если что-то не нравится, ты стараешься внутренне примириться и довериться остальным участникам. Хотя это самое сложное.

А доверяете друг другу?

Юля: Мы учимся этому так или иначе. Но это очень важно.

В одном из интервью вы сказали: «Нам сложно сравнивать чье-то творчество с нашей музыкой». Есть ли вокруг близкие группы и исполнители?

Юля: Я просто не понимаю, как нас можно сравнивать. Не в том смысле, что именно нас. Когда ты внутри находишься, то сравниваешь себя со всем: с люстрой, стенкой, всей музыкой. Не в том смысле, что лучше или хуже, а находишь отражение себя в предметах, музыке или людях. Но что значит сравнивать?

Найти себе компанию, общность с кем-то.

Женя: А зачем?

Например, чтобы объединиться в минимал-вэйв и бомбить им по России.

Антон: Это плохая идея. Это как готический рок, который был всегда и всегда будет. Все эти группы похожи одна на другую, разница только в том, что у одних чуть-чуть поинтересней песни, а другие чуть-чуть лучше играют. Совершенно невозможно играть готический рок, не будучи одетым в черное и не накрашенным. Мне никогда не был интересен весь этот концептуализм. На заре своей творческой жизни, еще когда я был диджеем, я пытался проникнуть в это, но потом понял, что не могу. Я все равно слушаю очень разную музыку, и нет смысла привязываться к чему-то.

Юля: Мне кажется, что если бы появилось что-то похожее на нас, мы бы смотрели на это более критично, чем на все остальное. Когда ты видишь похожего на себя человека, ты же не восторгаешься им: «Ах, как он прекрасен, почти как я!». Наоборот!

Женя: Да. «Это я вот так выгляжу?»

Антон: Вообще мне кажется, это тенденция: все уходят от семейственности и компаний.

Почему?

Антон: Потому что это не очень интересно. Привязываешься к одним и тем же фестивалям, играешь на одних и тех же вечеринках, где происходит одно и то же. Очень весело, когда это дружная компания, и ты встречаешь людей, с которыми здорово вместе выпить и потусить, но хочется чего-то другого. У всех свои амбиции в творчестве, и иногда не имеет смысла объединяться по какому-то признаку. Можно сделать это один раз, а в следующий — что-то другое. Из этого поколения групп кто к чему привязан? Да никто. Все разошлись в разные стороны.

Юля: Это здорово, что всех раскидывает. Смотришь, а те, с кем ты вместе начинал уже аж там, а эти – там, а эти – вообще там. Главное самому не думать о том, где ты.

Иначе что?

Юля: Самоопределение, разрушение. Это я шучу. Я не знаю.

А какое будущее вы видите для себя?

Юля: Об этом тоже опасно думать. Мы все верим во что-то хорошее и светлое, но брать на себя ответственность решать, что окажется для нас таковым через некоторое время, немного наивно. И тоже разрушительно. Будет, что будет, и здорово.

Антон: Мне кажется важным понимать, что тебе нравится, а что — нет. Я вот не мог предполагать, кем стану. Сейчас из того, чем занимаюсь, понятно, что я сознательно или бессознательно выбрал те моменты, которые мне нравятся и старался избегать того, что не нравится. Поэтому я занимаюсь именно этим, именно здесь, именно с этой стороны. Это как раз формирует будущее. Каким оно будет на самом деле, сложно предсказать.

Но я тут предсказаний-то не требую. Я скорее о желаниях. Например, хочется ли (это мой единственный пример, я все время его использую) собирать Олимпийский?

Женя: Это такой спорный вопрос.

Антон: Если все делать определенным образом, потом разойтись и встретиться через 15 лет, то можно собрать Олимпийский, как показывает практика шоу-бизнеса. Но это достаточно дурацкая цель, по-моему. Особенно с таким материалом как у нас. Хотя что может стать с этим материалом – сложно предположить.

Женя: Мне кажется, в наших песнях нет такой идеи, которая могла бы объединить так много людей. Про патриотизм, про футбол не поем…

Антон: И про крошку мою тоже, в общем, не особо.

Юля: Нет, но мы же поем про любовь к богу, верно?

Женя: Да, но я не думаю, что это соберет такую аудиторию.

Юля: Но люди это чувствуют и приходят.

Женя: То, что мы поем про любовь к богу, это немножко вилами по воде, это субъективно.

Антон: На самом деле это не так.

Юля: А в приватной беседе ты соглашалась со мной.

Женя: Нет, невозможно выкинуть бога из своей жизни. Что бы ты ни делал, ты делаешь про него.

После одного из концертов в клубе Fish Fabrique я подумала: а что же может ждать этих людей в будущем? Что в их творчестве может быть? Куда можно идти, стремиться? Вроде бы аудитория не нужна широкая…

Юля: Кому?

Андеграундным группам, к коим я вас тоже причисляю.

Юля: Какой вопрос! А какой, кстати, вопрос?

Прокомментируйте, пожалуйста.

(смеются)

Юля: Что нас всех ждет, кроме Геенны огненной?

Да. Что было бы интересно?

Женя: Не знаю, А2, например, было бы уже интересно.

Юля: Да ничего интересного. Ну сыграли мы там.

Женя: Просто в качестве следующего шага хотелось бы такую площадку освоить.

Юля: Мне кажется, все площадки, вся аудитория и все, назовем это глупым словом «успехи», — это все следствие чего-то.

Антон: Развития.

Юля: Стремимся ли мы к развитию? Да.

А к какому? Вверх или вширь?

Женя: Нет, только не вширь.

(смеются)

Антон: Не очень понятно, где верх, а где — ширь.

Ну вверх – это цифры, а вширь – это книжек Канта почитать, например.

Юля: Скажите мне, где бог, и я покажу вам направление. Книжки и цифры давно в моей жизни не появлялись.

Почему?

Юля: Я сейчас не нахожу в этом ничего развивающего для себя.

Развивающего куда?

Юля: Вверх или вширь.

Антон: Развивающего в принципе.

Женя: Можно еще вглубь.

Между прочим!

Юля: А можно вверх и вглубь?

Женя: Неевклидово пространство…

Беседовала Маша Всё-Таки / ИА «Диалог»