Владимир Волохонский: Да, я могу назвать себя рядовым тефтеленком

Владимир, Вы много занимаетесь политической и околополитической деятельностью, курируете разные проекты. Все вы это делаете серьезно, однако невозможно не увидеть в ваших действиях юмористической составляющей. Это часть имиджа или получается случайно?

Наверное, можно сказать, что это не столько элемент внешнего имиджа, сколько некоторая часть моего внутреннего мира. Это позволяет справиться с некоторыми трудностями в собственной мотивации и отношении к происходящему. Дело в том, что довольно тяжело для меня как для человека умеренных взглядов заниматься помощью задержанным радикальным националистам, убеждения которых мне крайне неприятны. Поэтому мне было не совсем корректно и этично привозить известному антисемиту Николаю Бондарику в качестве элемента передачки порцию мацы. Но это позволило мне как-то справиться с самой ситуацией. Мне трудно было заставить себя ехать и делать какие-то передачки для Бондарика и его товарищей, но лежащая на этот случай пачка мацы помогла мне собраться с силами.

А вообще разница ваших взглядов с националистами обычно сильно мешает помогать им?

Это вопрос, скорее, некоторых противоречий внутри моих взглядов. Одно другому немного мешает. С одной стороны, они мне неприятны, с другой — у меня есть четкие убеждения о том, что права человека распространяются в том числе на тех, кто отрицает концепцию прав человека, или тех, кто считает, что концепция прав человека имеет ограничения на какие-то группы лиц. Мне представляется крайне интересным и ярким пример судебной практики по этой теме — дело «Национал-социалистическая партия Америки против деревни Скоки», которое слушалось в конце семидесятых. Тогда защищавшему нацистов Дэвиду Голдбергеру удалось доказать, что свастика сама по себе является формой речи, не призывающей непосредственно к насилию. Адвоката предоставил Американский союз защиты гражданских свобод — одна из наиболее массовых правозащитных организаций, тридцать тысяч членов которой вышли из нее в знак протеста против такого решения. Лидер союза Ари Найер, защищая свое решение, опубликовал через пару лет книгу под названием «Защищая моего врага: нацисты в Скоки и риски свободы», в которой писал, что евреи будут лучше защищены законом, который дает возможность говорить всем меньшинствам без исключений. Может быть, стоит надеяться, что и в нашей стране правозащитники будут защищать не только идейно близких им людей, но и сами принципы свободы?

Я также считаю, что российское законодательство, как и европейское, в вопросах, связанных с национализмом, действует ошибочно, поскольку, запрещая какие-либо жалобы, мы, по сути дела, не даем возможности их качественно опровергать и оппонировать им. В этой ситуации запрещенные взгляды становятся в какой-то момент, могут за счет этой запрещенности получать…

Больше поддержки?

Более выгодные позиции. Результат всей этой кампании, статьи 282, которая ликвидирует всяческую полемику в этой сфере при явных проблемах с взаимоотношением жителей страны и мигрантов из стран Средней Азии, я вижу в комментариях в «Новостях Купчино«. Люди, которые никакими националистами не являются, позволяют себе высказываться куда более жестко, чем любые легальные националисты. Бороться с этими высказываниями довольно трудно, с широкой поддержкой этой темы среди населения. При этом есть и сильные противоречия — общую позицию общества я бы охарактеризовал расхожей фразой «Я ненавижу расизм и негров». Это, одновременно, и ненависть к людям другой национальности, другой культуры, которые мешают сейчас некоторым жителям нашего города, и, с другой стороны, отрицание идеологии национализма, даже не идеологии, а националистических организаций.

На Ваш взгляд, само по себе существование группы помощи задержанным в городе защищает людей от полицейского произвола?

Какой-то подобный эффект, несомненно, от этого есть. Но я не думаю, что эффект конкретно от «Группы помощи задержанным«. Дело в том, что и вне существования этой группы поведение сотрудников полиции при массовых политических задержаниях довольно сильно отличается от обычного их поведения. Потому что они куда чаще пытаются выполнять собственные законные инструкции там, где они их хоть немного помнят и знают. Это не всегда работает. Скажем, задержание анархистов каких-нибудь почему-то всегда приводит к каким-то малоадекватным последствиям в виде силовых действий в отделениях полиции и прочих каких-то неприятностей. Сейчас часть наших активистов подают документы в общественную наблюдательную комиссию. В настоящее время идет прием заявлений от организаций, которые хотят отправить своих представителей на следующий состав общественной наблюдательной комиссии на следующие три года. А ее формирует Общественная палата Российской Федерации, которая, с одной стороны, по способу своего формирования независима от правоохранительных органов, с другой стороны, имеет право изучать условия, в которых содержатся задержанные за что угодно люди. Дело в том, что мы можем что-то заметить по этому поводу, когда винтят кого-то политического. Иногда, действительно, формально часть требований, которые сформулированы о порядке задержания лиц за административные правонарушения, соблюдаются. Но когда их оттуда выпускают и туда попадают задержанные не за митинги, а за нарушение миграционного законодательства, тут же все хорошее исчезает.

Самые очевидные нарушения, с которыми мы сталкиваемся — это то, что задержанных нельзя морить голодом и не положено им спать на голом бетонном полу, или на этих голых скамейках. Некоторые отделы в принципе не оборудованы какими-то местами для того, чтобы там спали. Там скамейки шириной 25 сантиметров. Поскольку мне нечего было делать, когда я там сидел двое суток, я померил скамейку и развлекал себя как мог.

То есть, получается, еще долгое время придется помогать тем, кто попал в отделение полиции, потому что смены условий ждать не приходится?

Нам нужно вести планомерную борьбу за то, чтобы эти условия в принципе выполнялись там, где это в принципе возможно, а где невозможно — менялись. Скажем, от нас эффект очень слабый — нужно, чтоб более активны были сами люди, которые задерживаются. Но это требует сил и времени. Мы не можем убедить людей подавать иски о компенсации морального ущерба от пребывания в подобных условиях. Не то, что иск в суд, а даже жалобу в прокуратуру люди не готовы подать, потому что эффект от этой жалобы несоизмерим с затраченными на беготню по инстанциям силами. Те 5 тысяч, как они считают, что можно отсудить, не стоят усилий по подаче иска, его юридическому сопровождению в суде и так далее. Но дело в том, что без такой работы не будет происходить существенных улучшений. Потому что прокуратура того же самого Центрального района, в принципе, реагирует на наши обращения. Она вносит представление по устранению этих нарушений в правоохранительные органы. А в полиции Центрального района есть нарушения. Но потом, когда на полицию в Центральном районе больше не жалуются, и не пишут заявлений, все повторяется.

Приведите конкретные примеры.

Вот автомобили, в которых перевозят задержанных — не очень они для этого приспособлены. По нормальным европейским нормам в них вообще никого перевозить нельзя. Но проблема даже не в том, что людей в них перевозят, их там содержат! То есть, фактически они используются не по назначению. Человека, который задержан, оставляют там и утром везут в суд. Если везут к суду в этих машинах 10 человек утром к суду, то они продолжают там находиться в темноте, тесноте и духоте, а зимой — в холоде, в течение нескольких часов. Довольно загадочна сама по себе форма доставления после составления протоколов в суд. Это, с одной стороны, недостаток нашего законодательства — наверное, надо, чтобы сотрудники полиции имели такую юридически прописанную возможность — доставить человека с «административкой» в суд и дожидаться, пока суд решит его судьбу — удерживать его от исчезновения из суда. Но у нас это вообще никак не прописано в законодательстве. У нас составляется протокол, который должен быть передан в суд, а суд, вроде как, должен повесткой вызывать человека, который совершил правонарушение.

Кстати, из тех, кто часто бывает в отделениях после митингов, многие приходят на пастафарианские шествия (пастафарианцы верят в Бога — Летающего Макаронного Монстра — ИА «Диалог»), в которых Вы участвуете?

В шествии было не так уж много людей из постоянных участников — там была некоторая часть, но политических активистов там было весьма немного. Там была группа из тех, кто пришел скорее посмотреть, нежели участвовать. Пришли любопытствующие социалисты, любители всего веселого из «Российского социалистического движения». Они сами часто устраивают разные веселые акции. Поэтому это движение напрямую не связано с нашим политическим протестом.

А косвенно как оно связано?

Косвенно, оно, несомненно, связано с ним. Дело в том, что нарастающая популярность нашей веры тесно связана с развитием того, что можно назвать клерикализмом, с вторжением церкви в общественную жизнь, с принятием законов, которые требуют какого-то особого отношения к убеждениям верующих, что оскорбление предмета веры человека нуждается в какой-то особой, отдельной защите. Зато оскорбления людей, которые верующими не являются, но верят во что-то, что не зафиксировано как традиционная религия, имеют меньше прав на защиту, чем та вера, в доказательствах которая якобы не нуждается. Я, например, верю, что люди, которые принимают такие законы — идиоты. Но моя вера в это, которая недоказуема практически, этими законами не защищается. Мне немного обидно.

А вообще есть будущее у пастафарианского движения в Петербурге и в российских масштабах?

Мне трудно сказать, надо спросить у основателей группы пастафарианцев в сети «Вконтакте». Среди русскоязычных людей несколько сотен тысяч пастафарианцев. Эта религия в принципе не требует какого-то участия в религиозных службах и не претендует на роль в жизни рядового тефтеленка, назовем это так.

То есть вы себя можете назвать рядовым тефтеленком?

Да! Да! И как рядовой тефтеленок, я заявляю, что моя религия не требует участия в собраниях, шествиях и коллективных мероприятиях. Достаточно внутренней веры в Летающего Макаронного Монстра и любви к нему как к создателю всего сущего.

Беседовала Полина Полещук / ИА «Диалог»