Рублинштейна, Обвонный канал и пугало на Финляндском: о чём шутили петербуржцы в разных столетиях

Современный петербуржец довольно пуглив – стоит ему сказать «ипотека», как он тут же обольётся холодным потом и начнёт нервно прикидывать, какую из почек продать. В отличие от него, городские аристократы прошлых веков к долгам относились непринуждённо – за чужой счёт жили в роскошных квартирах, ели устриц вместо лебеды, а от выплат предпочитали только отшучиваться. Как они смеялись над бесконечным отсутствием денег, и какие ещё анекдоты гуляли по городу задолго до бакланов на Крестовском и лопаты Беглова – разбирался корреспондент «Диалога».

Горожане: должники, гурманы и интеллигенты

Современный петербуржец даже не подозревает, насколько изощрённо про него шутили в начале прошлого века. В анекдотах того времени он не просто расправлял жабры в дождь и различал до десяти тысяч оттенков серого – тот горожанин был и самцом высшего сорта, и чучелом гороховым в цилиндре, и жуликом под личиной благородства.

По словам исследователя петербургского анекдота Елены Сочивко, по проспектам в то время гуляло 32 язвительных прозвища для петербургских кавалеров – от рыцаря индустрии до олуха и фитюльки.

Почти столько же наименований остроумные жители подобрали лишь для особ лёгкого поведения, красующихся в 1910-х на Большой Морской и набережных: к примеру, кокотка, горизонталка, тротуарочка и клапан общественного темперамента.

Но больше всего в Северной столице любили посмаковать две городские проблемы – нищих и должников.

«Они креативно живут годами без денег в роскошном городе, имея при этом господские манеры. Им важно отобедать в хорошей ресторации, они держат при себе слугу и кухарку. При этом разоряют домовладельца и управляющего, бесконечно скрываются от кредиторов. Но у них есть азарт продолжать так жить», – отмечает Елена Сочивко.

– А скверная, брат, штука – платить долги. Как скажешь?
– Не знаю, не пробовал.

Один из первых подобных персонажей появляется уже в 1848 году в водевиле Петра Григорьева «Петербургский анекдот с жильцом и домохозяином». Это некто Иван Иванович, который категорически отказывается выезжать из снимаемой шикарной квартиры за долги. Домоуправ вытащил рамы из его окон на зиму, снял вьюшки с печи, чтобы нельзя было топить апартаменты. Но упорного должника этим не сломить. Когда старик-владелец предлагает оплатить постояльцу другую квартиру, только бы он убрался, Иван Иваныч имеет наглость заявить, что и в этом доме ему живётся неплохо.

В прошлых веках ещё не существовало сплиновской безысходности. Идеальным решением проблемы для питерских должников была вовремя найденная богатая старуха, на которой можно жениться.

В «Аквариуме» (увеселительный театр-сад с 1886 по 1923 – ИА «Диалог») встречаются два приятеля.

– Я слышал, ты делаешь блестящую партию! Твоя невеста принесёт более ста тысяч.

– Ах, всё это так. Но одно скверно. У меня больше, чем на полневесты долгов. Так рассуди сам, много ли останется.

Петербуржцам того времени больше нравилось пребывать не в депрессии, а в дорогом ресторане. При том, что кошелёк был неизменно пуст, они успевали показать себя гурманами.

«Ещё Белинский писал, что в то время, как москвич предпочитает пироги и гостеприимный дом, петербуржец стремится вон из квартиры, в ресторацию и питейное заведение – за изысками пищи или разговором. Он может совершенно легко обедать в долг и наслаждаться жизнью за счёт другого человека», – рассказывает Елена Сочивко.

– С вас, сударь, следует за два десятка устриц.
– У меня нет денег.
– Зачем же вы требовали устриц?
– Я рассчитывал найти жемчужину, заложить её и расплатиться.

Но самое главное — этому герою, как истинному аристократу, всегда удаётся сохранить лицо. Вот, например, ситуация в красном Ленинграде 1926 года:

– Как не стыдно! Только что поступили на службу, и уже у вас задолженность в месткоме (местный комитет профсоюзной организации – ИА «Диалог»).

– У меня врождённая порядочность такая: долг прежде всего.

Аристократический лоск, интеллектуальная подкованность и умение изысканно изъясняться – непременный атрибут героя петербургского анекдота. В первой трети прошлого столетия о горожанах Северной столицы говорили так:

Настоящий петербуржец никогда не произнесёт «это мне [нецензурная брань]». Он скажет: «Это ниже моего достоинства».

Сегодня же среди любителей стереотипов о городе на Неве ходит молва, что петербуржец назовёт селфи-палку «тростью для дел фотографического характера», а туристы неправильным отношением к творчеству позднего Гумилёва здесь всерьёз могут оскорбить водителя такси.

Места: питейные заведения, страшные памятники и недострой

В самом депрессивном городе на свете, где даже цветные фотографии кажутся чёрно-белыми, конечно же, не обошлось без шуток на алкогольную тематику. Одна из них связана с Аничковым мостом Клодта, также известным как Мост 16 яиц. Кстати, раньше к ним присчитывали ещё два – до 1917 года за порядком здесь обязательно следил постовой.

– Это правда, что в Петербурге только четыре человека не пьют?
– Правда. Да и они не пьют только потому, что коней держат.

В 2002 Масяня Олега Куваева, проводя экскурсию по городу, тоже отметит повышенный уровень алкоголя в петербургском воздухе.

– Мы проедем с вами по чудесным проспектам, забитым алкашами… – деловито объявит она сидящим в автобусе туристам.

В современном анекдоте абстрактные проспекты уже приобретут географическую точность.

– Это правда, что Петербург образован вокруг баров на Рубинштейна?
– Надо же! Не слышал. Пойду проверю.

Так же как кавалерам и проституткам давали прозвища, городским местам придумывали неофициальные названия. Так, Рубинштейна в один прекрасный день превратилась в «РубЛинштейна» за огромные суммы, которые оставляют посетители в местных ресторанах. А Обводный канал уже много лет слывёт Обвонным. В XIX веке этот топоним был очень актуален – промышленные предприятия, к которым позже подключились и вокзалы, стали сливать в канал сточные воды. Как нетрудно догадаться, ароматы на Обводном, особенно в жаркие дни, стояли восхитительные.

В 1907 по улицам впервые начали курсировать трамваи. Краевед Наум Синдаловский в книге «История Петербурга в городском анекдоте» пишет, что, как и ко всему новому, к этим машинам в Северной столице отнеслись настороженно – они казались людям неуклюжими и потенциально опасными.

– Послушайте, господин! Как мне попасть в Обуховскую больницу?
– Видите, вон трамвай идёт?
– Понимаю. Нужно сначала попасть на него.
– Нет. Под него.

После свержения в стране царской власти в Петербурге массово стали переименовывать городские улицы. Такая участь постигла сотни проспектов и площадей, о чём не преминули высказаться в анекдоте местные жители. К примеру, Садовая стала улицей 3-го июля – в честь подавления здесь антиправительственного восстания в 1917 году.

— Эх ты, голова садовая!
— Не Садовая, а Третьего Июля.

Активно гуляли по городу в прошлом веке шутки про Петроградский район. Вроде тех, что петроградцы ходят только по Большому и по Малому, а жители Васильевского острова ещё и по Среднему.

– Вставьте, доктор, два зуба! Вчерась вышибли.
– А ну-ка, на какой стороне?
– На Петроградской.

Объектом насмешек становились и некоторые постройки. К 1880 году в Александровском саду установили фонтан, около которого вскоре появились памятники Гоголю, Лермонтову и Глинке.

– Почему бюсты вокруг фонтана перед Адмиралтейством такие маленькие?
– Ничего, они в саду. Подрастут.

Всегда серьёзно доставалось – настолько, что порой за него становится обидно – памятнику Царю-Миротворцу на коне.

После появления на Знаменской площади (площадь Восстания – ИА «Диалог») памятника Александру III горожане, отправлявшиеся к Московскому вокзалу, любили крикнуть кучеру:

– К пугалу!

Когда же поставили памятник Ленину у Финляндского вокзала, извозчики, лукаво подмигивая, уточняли:

– К какому, вашество? К Московскому аль к Финляндскому?

Про дедушку Ленина поговорили и забыли, а вот от Александра так и не отстали – вдобавок прозвали комодом за тяжеловесность скульптуры.

Долгое или нелепое строительство – ещё одна область, в которой активно процветает петербургский анекдот. Например, когда в городе начали активно готовиться к Олимпиаде-80, как это обычно и бывает, власти внезапно решили сделать дороги везде и сразу. Как итог – все проспекты и бульвары оказались перекопаны.

«Армянское радио» спросили, будет ли Третья мировая война? «Армянское радио», не задумываясь, ответило: «Будет ли Третья мировая война, не знаем, но Ленинград окапывается».

Руководил городом в то время Григорий Романов. Иногда, как нашим бакланам за прорехи в крыше стадиона, за непродуманное строительство и плохое качество работ доставалось и ему.

– Вы не знаете, почему весь Невский перекопали?
– Романов потерял любимую заколку.

Погода: дожди и болота

«Ну, не будет же он лить 300 лет», – похоже, наивно думал Пётр, решая обустроить на обдуваемых всеми ветрами и обливаемых всеми ливнями болотах Петербург. Юморески про климат за три века содержательно почти не изменились – лишь бесконечно плодились, соревнуясь между собой в количестве воды, слякоти и ветра на одно предложение.

Вот, например, зарисовка 1816 года:

Принц Вильгельм гостил у Александра I. Глядя в окно, Александр с тоской думал: «Идёт дождь… Какие же впечатления привезёт принц к себе на родину?». Неподалёку находящийся Нарышкин заметил: «Зато принц не скажет, что его приняли сухо!»

Бывало, тёплое, но короткое советское лето наталкивало суровых петербуржцев на мысли об алкоголе.
Однажды знакомый поэта Михаила Светлова, известный приверженностью к спиртному, позвонил ему из Ленинграда.

– Какая у вас погода? – спросил Светлов.
– Жарко. Двадцать пять градусов.
– Ха, – пошутил поэт, – ещё пятнадцать, и можно пить.

А вот уже современное творчество – пост сообщества «Как я встретил столбняк»:

Обожаю первые дни болезни, когда из носа льёт так, будто туда сейчас зайдёт Пётр I и скажет: «Вот тут будет Питер».

«Белинский в статье «Петербург и Москва», сравнивая два этих города, видит значительное различие в том, что в городе на Неве суровый, промозглый до костей холод, – замечает исследователь Елена Сочивко. – Он формирует сильного человека, выживающего, страдающего».

Петербуржец хоть и страдает, говорит нам городской анекдот, но погоде сдаваться вот уже 300 с лишним лет не готов. Для защиты в шкафу у него всегда есть летняя шапка и миллиард зонтов, а единственный солнечный день в году он готов пожертвовать работе – чтобы потом было на что прогуляться на Рублинштейна.

Подготовила Евгения Чупова / ИА «Диалог»