Врач-патологоанатом: «Нужно жить на полную катушку»

Возможно, кто-то до сих пор думает, что патологоанатомы – это мрачные худые дядьки с бледной кожей, которые всё время рассуждают о смерти. Наверное, и такие тоже есть. Но корреспонденту «Диалога» довелось побеседовать с милой молодой женщиной, по внешнему виду которой вряд ли угадаешь, что в её обязанности входит вскрытие тел пациентов детской городской больницы. Анна рассказала, почему любит свою работу, что думает о жизни и смерти, и вспомнила своё первое вскрытие.

«У меня хорошая работа»

Я люблю говорить о работе. Она у меня очень хорошая: коллектив хороший, график мне тоже нравится — шестичасовой рабочий день, с 9 до 15, пятидневка. После трёх могу делать всё, что хочу. Ночных дежурств нет, по участку не надо ходить с осмотром. Для жизни очень удобно.

Сама наша работа заключается в диагностике. 90% случаев – это прижизненная диагностика и только 10% — посмертная. Если прижизненная, то мы смотрим операционный материал, который хирурги присылают – мелкие фрагменты тканей головного мозга, костей, лимфоузлов пациента. Если посмертная, то сначала проводится вскрытие, а потом изучаются небольшие кусочки тканей. Это если кратко. Так происходит во всех больницах.

Ещё клиницистам (врачи, которые занимаются не только практикой, но и наукой – ИА «Диалог») помочь всегда соглашаемся. Чаще всего это делаю я. Может, просто я моложе всех в отделении и мне это проще – сфотографировать, прислать фото, все технические штуки. Дедовщину же никто не отменял. Это, конечно, шутка такая. Но в каждой шутке…

«Шкура в супе плавала»

Всё детство занималась спортом, я мастер спорта по синхронному плаванию. Но, как, наверное, это часто бывает, мама хотела быть врачом, и вот, в девятом классе она мне говорит – «А не хочешь попробовать?» Я говорю: «А чего пробовать? В медицинский же вообще не поступить без денег или блата». Мама — «Ну хоть на курсы походи». Ну, хорошо, пошла.

Педиатрический институт, где я училась, отличается от прочих тем, что там для поступления нужны знания. Я почти два года отходила на курсы, мне понравилось, и я решила остаться. Тогда я ещё была в сборной города по синхронному плаванию, но понимала, что для олимпийских игр, крупных соревнований не подхожу. И возраст, и вообще – это тяжело. Когда я поступила, мне, конечно, говорили, что учиться будет тоже тяжело. Конечно, непросто. Но если ты именно учишься, то всё вполне реально.

Когда в меде прошло первое занятие в «анатомичке» (анатомический театр — ИА «Диалог»), сначала всё было в порядке. Потом я пришла домой и стала собираться на тренировку (я тогда ещё не оставила плавание). Перед ней, естественно, надо было поесть. Бабушка подогрела куриный суп, а там куриная шкура плавала. Возникли очень странные ощущения. Сразу пошли ассоциации с… В общем, я эту шкуру оставила, хотя раньше всегда съедала. Потом это прошло, конечно.

Я долго думала о специальности, ещё с четвёртого курса — два года. Решила всё-таки выбрать эту. И потом мне ещё предложили ординатуру в качестве постдипломного образования, тогда это бесплатно было. Я подумала и согласилась.

«Самое эмоционально сложное — подросшие дети или уже молодые люди»

Когда ты приходишь на вскрытие – это ощущение ниже среднего, мягко говоря. Ну не просто же так шестичасовой рабочий день. А раньше ещё молоко за вредность давали. Не знаю, на что это похоже. Эмоциональное ощущение какой-то тяжести.

Но когда ты лечишь пациента, а он умирает, и ты потом приходишь на вскрытие – это совсем другое. У меня такой опыт был только на учёбе. У нас шли практические занятия с четвёртого курса – мы «вели» пациентов. И один раз я прихожу, а мне говорят: пациентка умерла. Я помню эти ощущения, словами их не выразить. Когда ты лечил пациента, общался с ним, с его родственниками, старался помочь, делал всё, что мог. И потом приходить на его вскрытие – это… Это другое, но это хуже, чем у нас. Это ужасно.

У нас бывают разные дети – от 0 до 18 лет. С совсем маленькими проще. Или, если человек уже совсем взрослый. Моё первое вскрытие было на учёбе, в Боткинской больнице — там, естественно, был взрослый человек. Ощущения так себе, но всё-таки самое эмоционально сложное – это уже подросшие дети или молодые люди, 20-30 лет. Не могу объяснить, почему. Наверное, потому что у них какая-то жизнь уже была, и они дальше должны жить.

«Душа где-то живёт, а вот жизни после смерти нет»

Я думаю, что жизни после смерти нет. Душа, наверное, есть, где-то как-то живёт, но всё остальное не принимаю. Думаю, просто надо жить сегодняшним днём, на полную катушку и ничего не откладывать, ничего не надумывать себе – вот и всё. Я знаю некоторых людей, которые пытались фотографировать душу после смерти… но, вы же понимаете. Всё это немножко смешно. Душа, она, конечно, есть, но это не то, что можно сфотографировать.

«Когда муж узнал, кем я работаю, отреагировал спокойно»

Мне очень нравится, как ни странно, фильм «Карты, деньги, два ствола». Вообще, хороших фильмов, на мой взгляд, очень мало. Сериалы не смотрю, «Игру престолов» не видела, хотя все рекомендуют. Особенно муж настаивает: «Ты должна посмотреть». Кому я должна? Не знаю. Наверное, однажды это время настанет, но пока – нет.

Когда знакомлюсь с новыми людьми, стараюсь не говорить сразу, что я патологоанатом. Те, кто знает, те знают. А кому не надо, я и не говорю, а то сразу эти дурацкие вопросы начинаются. Если спрашивают, я стараюсь как-то это обыграть, хихикнуть. Поэтому часто некоторые думают, что я шучу. Говорят: «Серьёзно?» Я говорю — да. И всё.

Муж, когда узнал, отреагировал очень спокойно. Я сначала даже удивилась. Но, вообще, действительно. Если ты с человеком вместе, то какая разница?

Подготовил Глеб Колондо / ИА «Диалог»