«Жить и умереть с достоинством»: что такое эвтаназия и «асисстированное самоубийство»

Эвтаназия запрещена в большинстве стран, включая Россию. Люди, которые по той или иной причине решили закончить свой путь (как правило, причина — тяжёлая неизлечимая болезнь), едут в Швейцарию, где разрешено «асисстированное самоубийство» — уход из жизни, когда смертельный препарат вводит человек себе сам, но под наблюдением врача. «Диалог» поговорил со швейцарской организацией Dignitas о том, как и почему она отстаивает «право на смерть», а также разобрался, в каких случаях человек может совершить эвтаназию, и почему российское общество пока не готово к легализации этой процедуры.

Эвтаназия и «ассистированное самоубийство»

Пережив 31 операцию по удалению опухолей, 83-летний Зигмунд Фрейд, страдавший неизлечимой формой рака полости рта, попросил своего коллегу, доктора Макса Шура, помочь ему умереть. Шур ввёл Фрейду дозу морфия и в три часа утра, 23 сентября 1939 года, знаменитый психиатр умер. Спустя несколько лет, в 1942 году, в Швейцарии примут закон, разрешающий «ассистированное самоубийство» (помощь в добровольном уходе из жизни) для неизлечимо больных людей, который действует и по сей день. Согласно местному законодательству, врач может помочь человеку уйти из жизни, если у него нет корыстных мотивов.

Долгие годы Швейцария будет оставаться единственной страной, где разрешена такого рода практика. «Ассистированный суицид» не стоит путать с эвтаназией. Эвтаназия предполагает, что смертельный препарат вводит врач, «ассистированный суицид» — сам пациент под руководством медика.

C 1998 года в стране работает организация Dignitas. Свою миссию она обозначает следующим образом: «Жить с достоинством — умереть с достоинством». Специалисты Dignitas говорят с людьми о смерти, как они сами отмечают, «без запретов, патернализма и стигматизации», сотрудничают с врачами и клиниками, сопровождают пациента и помогают ему в «самоопределении конца жизни», а также работают над предотвращением самоубийств. В 2005 году был открыт немецкий филиал организации в Ганновере. Всего, по данным Dignitas, в ассоциации состоит более 7100 членов из 69 стран. Стоимость «ассистированного суицида» — 7500 швейцарских франков (порядка 500 тысяч рублей). Сюда входят расходы на врачей, которые будут консультировать человека и выписывать препарат, сам препарат и дальнейшая транспортировка тела. В случае, если человек просит Dignitas организовать его похороны, то стоимость увеличивается до 10500 швейцарских франков (около 700 тысяч рублей). Прохождение всех этапов подготовки к процедуре «ассистированного суицида» занимает в среднем 3-4 месяца с момента первого контакта с организацией.

В Dignitas «Диалогу» сообщили, что не являются клиникой: нет врачей, медсестер и отделения неотложной помощи. Сотрудники некоммерческой организации помогают человеку «в самоопределении и прекращении страданий», обычно это происходит в частном доме или квартире человека. «Каждый день люди обращаются к нам за советом. Некоторым просто нужно с кем-то поговорить, другим нужен совет по вопросам прав пациента, некоторые страдают от неизлечимой болезни на очень поздней стадии и должны быть направлены в клинику с паллиативным отделением, есть даже врачи, которые спрашивают, как они могут помочь своим пациентам», — рассказали в Dignitas.

Помимо «ассистированного суицида» в Швейцарии, эвтаназия с 2002 года разрешена в Бельгии и Нидерландах. В 2009 году помощь в совершении самоубийства разрешили в Люксембурге, а в 2015-м в Колумбии, Германии и Канаде. В США «ассистированное самоубийство» разрешено в пяти штатах: Колорадо, Орегоне, Вашингтоне, Вермонте и Калифорнии. В Бельгии в 2014 году приняли закон об эвтаназии для неизлечимо больных детей. Следуя ему, несовершеннолетние могут просить об эвтаназии в случае, если их боль невыносима, нет способов её облегчения, а болезнь, по прогнозам врачей, в скором времени приведёт к летальному исходу. Первый случай, когда эвтаназию применили к ребенку, произошёл в сентябре 2016 года. По словам главы Национальной комиссии по эвтаназии Вима Дистерманса, у ребёнка была последняя стадия смертельного заболевания. По закону он должен самостоятельно выразить желание об эвтаназии, а его родители — дать согласие на процедуру.

«Эвтаназийный туризм»

«Ассистированное самоубийство», или же эвтаназию, могут совершить не только граждане тех государств, где такие способы ухода из жизни разрешены. По этой причине тяжело больные или пожилые люди из других стран отправляются в Швейцарию. Так, например, в мае прошлого года сделал 104-летний учёный из Австралии Дэвид Гудолл. Он был автором более ста работ по экологии, а в Австралии его называли самым пожилым учёным в стране. «Я жалею, что достиг такого возраста, я предпочел бы быть на 20-30 лет моложе. У пожилого человека как я должны быть все гражданские права, в том числе и право на то, чтобы совершить ассистированное самоубийство», — говорил Гудолл после своего 104-го дня рождения. Последние двадцать лет он состоял в организации Exit International, которая ведёт борьбу за легализацию эвтаназии по всему миру. За несколько дней до эвтаназии Гудолл говорил, что в последние минуты жизни хотел бы слышать «Оду к радости» — часть девятой симфонии Бетховена. «В моём возрасте человек хочет быть свободным, чтобы выбрать смерть и подходящее для неё время. Я больше не хочу продолжать жить, я счастлив, что у меня есть шанс завтра покончить с этим», — сказал Гудолл перед смертью.

В 2011 году в Швейцарии попытались ограничить так называемый «эватаназийный туризм» и провели референдум среди жителей. Порядка 85% из 278 тысяч человек, принявших участие в референдуме, проголосовали против полного запрета. Еще 78% выступили против того, чтобы ограничить действие закона только для граждан Швейцарии.

В Dignitas «Диалогу» пояснили, что цель организации заключается не в том, чтобы люди со всего мира ездили в Швейцарию, а чтобы другие страны адаптировали свою правовую систему для решения проблем, связанных с окончанием жизни, а также с системой здравоохранения — чтобы у человека был реальный выбор.

«Суицидальный турист» — это, в любом случае,  ужасное слово: на самом деле эти люди являются «туристами свободы» или «туристами самоопределения». Основная цель Dignitas состоит в том, что организация в один прекрасный день перестанет существовать, потому что люди смогут выполнять свою волю дома и не будут нуждаться в такой ассоциации, как мы», — прокомментировали в организации.

Спорные случаи

В январе 2018 года 29-летняя голландка Аурелия Брауверс добровольно ушла из жизни. Этот случай стал резонансным, поскольку женщина страдала психическим заболеванием.

«Мне 29 лет, и я решила добровольно уйти из жизни. Я приняла такое решение, потому что у меня много психических проблем, я страдаю невыносимо и безнадежно. Каждый мой вздох — пытка», — говорила она.

В Нидерландах эвтаназия разрешена в случае, если врач уверен в том, что страдания пациента невыносимы, без перспективы улучшения, а также если нет разумной альтернативы. Многие психиатры Нидерландов не согласились с таким заключением лечащего врача. В частности потому, что желание Аурелии умереть могло быть симптомом её болезни, поскольку это частое явление при расстройстве личности.

Врач-психиатр и психотерапевт Алексей Романов в разговоре с «Диалогом» рассказал, что этот случай не единичный. Существуют строгие правила, когда человек может получить разрешение на эвтаназию — но необходимо длительное наблюдение пациента и консилиум врачей.

«Описанный случай пациентки из Голландии — не единичный случай. И, конечно же, существует строгий протокол: кто и каким образом может получить разрешение на эвтаназию. Требуется комиссионное решение специалистов и наблюдение определённой длительности в динамике. Звучит мрачно, но существуют даже организации, занятые «турами эвтаназии» в страны, где легализована эвтаназия», — говорит Романов.

Ещё один резонансный случай в прошлом году произошёл в Бельгии. Так, в ноябре 2018 года трибунал первой инстанции в бельгийской провинции Восточная Фландрия передал в суд по уголовным делам города Гент дело трёх врачей, осуществивших в 2010 году эвтаназию 38-летней Тины Нис. Женщина обратилась в клинику, заявив, что у неё «неизлечимое и невыносимое» заболевание. Незадолго до этого ей диагностировали синдром Аспергера, одно из расстройств аутистического спектра. В Бельгии, где эвтаназия была легализована в 2002 году, этот синдром и депрессия являются самыми частыми причинами обращения в клиники эвтаназии. Психиатр Ливе Тиенпонт засвидетельствовала просьбу пациентки о смерти, двое её коллег провели эвтаназию. Родственники Тины Нис, в свою очередь, заявили, что врачи не имели права подвергать женщину эвтаназии, и провели эту процедуру с нарушениями. Они утверждали, что Тина Нис страдала больше не от аутизма, а от разрыва с партнёром. Кроме того, во время введения инъекции врачи попросили одного из родственников держать иглу, а также проверить, остановилось ли сердце.

В России

В России, как и в большинстве стран мира, эвтаназия законодательно запрещена. В 2007 году Совет Федерации подготовил законопроект, разрешающий помощь в уходе из жизни по просьбе больного. Предполагалось, что решение человека должен был утвердить консилиум врачей, а затем комиссия, состоявшая из медиков, адвокатов и представителей прокуратуры. В то же время депутат Госсобрания Башкирии Эдвард Мурзин внёс предложение о поправке в Уголовный кодекс (сейчас, согласно законодательству, с точки УК эвтаназия карается по статье 105 «Убийство»). Эти инициативы вызвали шквал критики со стороны общественности, и законопроект так и не был принят. В 2015 году на сайте Российской общественной инициативы выдвигалась федеральная инициатива узаконить в стране «асисстированный суицид», но не набрала необходимого количества голосов.

Не редки случаи, когда смертельно больные люди просят своих родственников убить их. В октябре 2018 года пенсионерка из Челябинской области задушила смертельно больного мужа. По словам женщины, он страдал от рака и сам попросил её это сделать. Этот случай далеко не единственный. Преподаватель московского вуза задушил мать, страдающую раком печени в последней стадии, мужчина из Саратовской области — застрелил жену, больную раком пищевода. По словам всех этих людей, родственники сами просили помочь им уйти из жизни, потому что не в силах были терпеть страшные боли. В 2014 году в Москве всего за несколько недель восемь онкобольных человек покончили с собой. Последний из них — военный адмирал Вячеслав Апанасенко, оставивший предсмертную записку: «В моей смерти прошу никого не винить, кроме Минздрава и правительства». Тогда заместитель мэра по социальным вопросам Леонид Печатников заявил, что всплеск суицидов связан с обострением психических расстройств, но никак не с бюрократическими сложностями получения анальгетиков для тяжелобольных.

Заведующая кардиологическим отделением Мариинской больницы Марина Ерина в разговоре с корреспондентом «Диалога» отмечает, что сейчас ситуация с получением обезболивающих препаратов изменилась в лучшую сторону.

«Я считаю, что система паллиативной помощи достаточно развита. Да, есть куда стремиться, но существуют хосписы, есть амбулаторная доступность обезболивания. Не думаю, что у нас ситуация такая, как была в 2014 году, когда были перебои. Они были организационные и, по большому счёту, не связанные с оказанием помощи, а с моментами организации, администрирования медицины. Я непосредственно не занимаюсь проблемами паллиативной помощи, но думаю, что проблемы остались, поскольку это не просто медицинская помощь, а медико-социальная. А так как она касается огромного пласта людей, то сложно удовлетворить все потребности», — говорит Ерина.

Она добавляет, что российское общество пока не готово к легализации эвтаназии в рамках общепринятой медицинской помощи.

«У человека и выбор должен быть, и систему паллиативной помощи нужно развивать. Ещё я думаю, что общество в целом не готово к принятию эвтаназии в рамках общепринятой медицинской помощи. Потому что и наши, и социума морально-этические принципы, и врачебной этики, в которой мы были воспитаны, противоречат тем принципам, которые осуществляются, если принять эвтаназию как некую форму оказания не столько помощи, сколько облегчения страданий пациента», — говорит врач.

По словам врача-психиатра и психотерапевта Алексея Романова, нельзя отрицать определённую гуманистическую идею, что у человека должен быть выбор и свобода самому принимать решение о собственной жизни. В то же время врачебные профессии сопряжены с ответственностью за жизнь и благополучие человека, чему идея эвтаназии противоречит.

«Наверняка большая часть потенциально опрошенных психиатров формально выскажутся против эвтаназии, в том числе и для людей с ментальной патологией, и сделают это, отчасти, из определённых опасений: в нашей стране существуют недвусмысленные уголовные ограничения, связанные с такой практикой, и потенциально-наказуемыми могут быть даже высказывания, пытающиеся подвергнуть переосмыслению и оспариванию. Я не могу отрицать некого гуманистического компонента точки зрения, что у человека всегда должен быть выбор и свобода принятия решения о своей жизни. Одновременно с этим — нелепо и неправильно было бы постулировать тотальность этого права в отрыве от прав других людей, их обязанностей и потребностей», — поясняет врач.

По его словам, проблематика завязана ещё и на том, что все «помогающие» профессии (в том числе и врачебная) сопряжены с определённой ответственностью за жизнь и благополучие человека и несколько упрощённо могут быть описаны в тезисе «жить дольше», чему сама идея эвтаназии явно противоречит. Кроме того, считает эксперт, отечественная модель медицины и психиатрии, хотим мы этого или нет, «неизбежно носит в себе черты патернализма» (который проявляется, например, в тенденции принимать определённые решения за пациента и нести ответственность за эти решения). Например, это отражено в федеральном законе «О психиатрической помощи и гарантиях прав граждан при её указании…», а именно, той в части, где говорится о возможности оказания помощи человеку без его согласия (а, порой, вопреки его решению и воле). Обоснование этой части закона связано с представлением о том, что в некоторых случаях душевный недуг, в силу тяжести и степени выраженности, лишает человека критической способности понимания сути его состояния, понимания возможности и необходимости обращения за помощью. Это касается не только случаев (пускай и не самых распространенных), когда человек, в силу душевного нездоровья, совершает действия несущие угрозу окружающим, но и когда его действия угрожают ему самому.

«Моя личная точка зрения связана с тем, что не существует принципиальных различий (в том числе, с точки зрения потребности законодательного регулирования) между заболеваниями телесными и душевными, и невозможно тотально постулировать «неспособность человека, страдающего психическим заболеванием принимать решения относительно его состояния здоровья» (это не так) при предполагаемой «способности и правах человека, страдающего телесным недугом, распоряжаться своим здоровьем». Соматические заболевания, телесные, особенно, протекающие хронически, безусловно влияют на способность человека трезво видеть перспективу выздоровления, его общее эмоциональное состояние может драматически переживаться. Если это упростить: не болеет голова отдельно от тела, и тело отдельно от головы. В случае эвтаназии при телесном заболевании совершенно правомерно возникают сомнения, отвечал ли человек за своё решение, принял ли он его здраво или же это следствие болезни. Решение об эвтаназии, ведь, всегда принимается по душевным причинам, пускай и мотивируется соматическим, телесным страданием (но страдает всегда — человек, а не ткань или орган)», — полагает врач.

Алексей Романов добавляет, что в случае, если в России легализуют эвтаназию — это может быть чревато разного рода злоупотреблениями.

«Есть тут один, влияющий на мою точку зрения и крайне неприятный элемент, — мне известно, что, на данном этапе, в нашей стране многие законодательно и правовым образом регулируемые моменты имеют относительную силу и характер, как с точки зрения злоупотребления, так с точки зрения нарушений, игнорирования определённых норм, преступления. Поэтому логично предположить, что, появись в этих реалиях перспектива «легализованной эвтаназии», всё это стало бы инструментом, который «используется по-разному», в разных интересах», — заключил он.

Подготовила Мария Осина / ИА «Диалог»