Создатель «Упсала-Цирка»: «Травля либо провоцируется взрослыми, либо выступает как защитный механизм»

«Упсала-Цирк» — единственный в мире цирк для хулиганов. В его основе не классические представления с клоунами и дрессированными животными: здесь актёры – дети из групп социального риска и с ограниченными возможностями здоровья. В шатре на Свердловской набережной они осваивают так называемую «новую культуру» цирка, каждый год показывают 45 спектаклей, собирая около 11 тысяч зрителей. Накануне дети в пятый раз показали инклюзивную постановку «Сны Пиросмани» по мотивам картин грузинского художника. Корреспондент «Диалога» поговорил с режиссёром спектакля и основателем «Упсала-Цирка» Ларисой Афанасьевой о том, почему она против «послушных солдат», и кто виноват в травле особенных детей.

С чего началась история «Упсала-Цирка»?

В конце 90х – начале 2000-х появились уличные дети. В основном, это были ребята, которые приезжали из Ленобласти или маленьких провинциальных городков. В связи с экономическим кризисом закрывались целые производства, люди оставались без работы, денег, были в депрессии. И в такой обстановке дети оказались ненужными, родители не могли дать домашнее тепло — ведь взрослые вдруг потеряли всё. И вот такие ребята жили на улице: на чердаках, в подвалах… Процветал сбыт наркотиков, продажа краденого. В такие места мы и приходили с немецкой студенткой Астрид Шорн, рассказывали: делаем цирк, вы можете попробовать в жизни что-то другое. Те, кто был уже наркозависимым или карманником, смеялись, а дети помладше — заинтересовывались. У нас до сих пор выступает Коля Грудино, с которым мы познакомились на улице, тогда ему было 9 лет, сейчас уже 26. Теперь он работает с детьми как тренер и педагог.

Какие трудности возникали, когда вы работали с уличными детьми?

Мы ежедневно своими силами решали разные проблемы: ребёнку на улице нужна была медицинская помощь или тёплая одежда, еда. Государство тогда, как впрочем и сегодня, не включалось в такие инициативы. Мы всё время искали финансирование, привлекали волонтёров, но никогда не чувствовали, что это бремя, наоборот, всё делали в удовольствие, с интересом. Со временем к нам присоединились профессиональные цирковые артисты – Пётр и Ярослав Митрофановы – и стали тренерами для ребят.

Цирк «нового» формата – единственный в России. Вы полагались на зарубежный опыт?

Нет, изначально у нас была лишь идея помочь детям из неблагополучных семей адаптироваться через творчество, реализоваться. И для нас, и для них была привлекательна сама идея — создать цирк не по классическим законам, а построить фантазийный мир, где на первом месте будет уважение и диалог, а не трюк, выступление и презентация достижений. Позже мы уже начали изучать, как это устроено в Европе. Первый социальный цирк как направление возник в Амстердаме в 1945 году.

Шатёр у «Упсала-Цирка» появился лишь в 2012-м. Где вы репетировали и выступали до этого момента?

Мы репетировали спектакли, где придётся: на площадях, в парках и бесплатных столовых, а показывать постановки было негде. И мы отправлялись в турне по Германии, выступали на площадках Европы. Там общество очень помогает и морально, и материально, поддерживает инициативу, а в России мы были, скорее, небольшой группой единомышленников, варились в собственном соку. Вообще наша страна – это полигон для выживания. И то, что в 2012 году мы получили шатёр – чудо. До этого мы долго ходили в государственные организации, но не хотели брать помещения в рамках школ и детских домов, потому что мечтали создать творческое и необычное пространство. Затем познакомились с компанией «Теорема», люди в нас поверили, оказали огромную помощь. Так у нас появилось помещение.

Помимо детей из неблагополучных семей, у вас ещё занимаются дети с ограниченными возможностями здоровья. Как они взаимодействуют друг с другом?

В 2005 году мы впервые начали работать с ребятами с ОВЗ. И сегодня у нас занимаются 40 детей-подростков с синдромом Дауна, и они круто взаимодействуют с другими. Мне кажется, это потому что их не рассадили в разные классы, а они вместе создают что-то творческое. Агрессии между ними нет. Когда приходят в цирк новички, для них, конечно, странно видеть других людей, но потом они замечают, какие вещи умеют делать особенные ребята. Я считаю, что травля либо провоцируется взрослыми, либо выступает как защитный механизм. И если мы будем говорить о страхе, разделять на «вы – такие, а мы – такие», то агрессии не будет.

У детей с ОВЗ возникают сложности с выполнением каких-то задач в спектакле?

Нет, потому что мы работаем по-другому. Проблема в том, что часто цирк воспринимается так: выходит человек и кидает 20 мечей, делает сальто. Наша же концепция позволяет проявить фантазию. Главной задачей мы ставим увидеть, что в ребятах есть и попробовать это раскрыть. А если будем навязывать стереотипы, дотягивать до «нормального» уровня, то из этого ничего не получится. Нужно погрузить детей в большую игру, где важнее всего радость и веселье. История об обучении каким-то навыкам – это то, что происходит параллельно, на чём мы не фокусируемся. Всё раскрывается через творчество: поехал ребёнок в Грузию или Германию в летний лагерь, что-то с ним произошло, и он начал вдруг разговаривать. А дрессировка – трудная и неинтересная вещь, мы не хотим этим с детьми заниматься.

Из каких организаций сегодня к вам приходят дети? Расскажите об отборе и обучении.

С 2000 года понятие групп социального риска для нас расширилось: сейчас занимаемся с ребятами из коррекционных школ, с девиантным поведением, детьми иммигрантов, а также с теми, кто находится под опекой. У нас есть пятилетняя программа. В первый год мы делаем целую игру – «как попасть в «Упсала-Цирк». При этом у нас нет никаких психологических или физических требований, любой желающий может прийти и заниматься три раза в неделю. Этот этап мы назвали «карнавал», потому что дети не получают понимания, что такое цирк, а просто пробуют в течение 1,5-2 часов разное: жонглировать, прыгать, кататься на моноциклах. И в конце года они должны создать свой первый карнавал, выйти в свет как артисты. Тут мы, скорее, говорим про построение команды, где ребята на занятиях учатся говорить своё мнение, потому что в школах, откуда они приходят, этого навыка не даётся. Там их не спрашивают, что они думают, чувствуют, хотят.

Второй год мы говорим о цирковой базе: прокачиваем тело, общение внутри команды. И дети выступают в социальных учреждениях и узнают других людей: незрячих, колясочников. Мы показываем ребятам, что мир многогранен, а человек в нём – ценность. На третий год они создают спектакль, параллельно проходят различные тренинги, например, сейчас мы хотим развивать программу о гендерных отношениях, потому что понимаем, что в обществе это болезненная тема. В четвёртый год организовываем спектакли, путешествия, обмены опытом с другими странами. В пятый дети самостоятельно работают над своей идеей постановки, воплощают её.

Какие проблемы возникают с особенными детьми во время обучения? И кто с ними занимается?

Проблемы такие же, как и со всеми ребятами: иногда бывают ссоры между собой, иногда кто-то не хочет что-то делать. Но мы не виним их, а всегда задаём вопрос: что взрослый человек может дать ребёнку? Насколько ему с нами интересно? В результате не хотим получить выдрессированных детей и подростков, которые выполняют приказы взрослых — таких, скажем, послушных солдат. Мы заинтересованы в ребятах, которые задают вопросы, хотят творчески реализоваться.

Расскажите, как был придуман спектакль «Сны Пиросмани»?

Это история о том, что мы думаем о людях других национальностей, но говорить о таком нужно не через назидание, а опыт. В прошлом году мы провели лагерь для ребят из семьи иммигрантов, где почерпнули важные знания. После этого, осенью, уехали в Грузию, где познакомились с творчеством художника Нико Пиросмани, делали костюмы, рисовали мультики, устраивали карнавал. Когда вернулись, ребята сами сказали: давайте делать спектакль. И это стало не моей придумкой, а общей мечтой.

Сама судьба Пиросмани удивительна: он родился в деревне, не получил образования, умер в полном одиночестве, но изменил культуру Грузии, стал её олицетворением. Каждый человек – это ценность. Неважно, где мы рождаемся, как умираем, важно то, что оставим после себя. И эта история достаточно вдохновляющая.

Около двух месяцев мы ставили «Сны Пиросмани». Работала большая команда: художники по костюмам, свету, музыке, постановщик трюков, технологи и многие другие. Финансирование получили в Фонде Михаила Прохорова, а также с участием денежных средств Российской Национальной премии в области театрального искусства для детей «Арлекин». Сейчас мечтаем поехать с ним на гастроли по Грузии.

Какие планы у «Упсала-Цирка» на ближайшее будущее?

Прежде всего, продолжить существование. Всё не очень радостно, потому что в 2000 году мы думали, что страна выйдет из экономического бреда, но этого не случилось. Ситуация, когда дополнительное образование не является приоритетной вещью государства, достаточно сложная. И так как мы некоммерческая организация, то ищем на свои проекты деньги и спонсоров, что становится всё сложнее.
Из позитивного: создаем центр нового цирка, где будем проводить мастер-классы, привезём новые команды для обмена опытом, чтобы уйти от дрессированных животных. Есть такая задача – построить новую традицию цирка в России. Также в планах привезти коллег из Швеции и Финляндии, чтобы создать с ними совместную резиденцию.

Беседовала Мария Балакаева / ИА «Диалог»