1 июля (19 июня по старому стилю) исполняется 180 лет со дня подписания императором Николаем I указа об открытии Пулковской (Главной астрономической) обсерватории. К этой дате «Диалог» решил разобраться в ныне сложившейся ситуации вокруг этого научного учреждения.
Обсерватория самовывозом из Петербурга
Напомним, что в начале июня президиум РАН принял постановление о постепенном переносе наблюдений из Пулковской обсерватории на «другие наблюдательные базы ГАО, расположенные в более благоприятных астроклиматических условиях». Научное сообщество восприняло это как удар в спину, нанесённый как раз в тот момент, когда активистам удалось было через суд приостановить строительство в защитной парковой зоне, грозящее сильно ухудшить условия для практической астрономической деятельности, и как дополнительное предательство со стороны тех, кто должен был по идее защищать научное учреждение от посягательств. И это – после того, как директор ГАО Назар Ихсанов раз за разом подписывал девелоперам согласования, необходимые по закону для ведения любой строительной деятельности в трёхкилометровом радиусе вокруг обсерватории.
Российская академия наук руководствовалась тем, что наблюдения в Пулково якобы бесперспективны, ссылаясь на… ухудшение астроклимата, вызванное как раз застройкой. Вместо того, чтобы бороться с причиной – то есть с реализацией в ЗПЗ девелоперских проектов, многие из которых нарушают закон (а именно – действующее постановление Совета народных комиссаров СССР № 4003 от 11 марта 1945 года, прямо запрещающее в радиусе трёх километров от обсерватории промышленное и крупное жилищное строительство), РАН решила капитулировать перед следствием. ГАО предписано до конца года подготовить план перевода наблюдений.
Депутат Вишневский просит РАН не отказываться от наблюдений в обсерватории
По сути, государству предлагается оплатить уход практической астрометрии из Пулково… для того, чтобы девелоперы могли в своё удовольствие застраивать землю вокруг обсерватории и получать деньги за продажу квартир. Негативные последствия этого процесса, разумеется, не исчерпываются ущербом, который понесёт российская наука: массовая застройка неизбежно приведёт к нехватке транспортной и социальной инфраструктуры вокруг Пулковских высот и Пушкинского района, однако это – предмет для отдельного исследования. Разумеется, мы не можем утверждать, что внезапная «моральная поддержка», которую РАН оказала девелоперам, является следствием коррупционных или хотя бы лоббистских связей – возможно, руководство научного объединения исходит из ложно понятых интересов государства. Результат, впрочем, от этого не меняется.
«Сама обсерватория — это культурный центр, её трогать ни в коем случае не надо, это и музейная вещь и т.д., плюс научный коллектив там очень сильный, это институт первой категории. Это не вопрос – они должны оставаться на месте, и их трогать нельзя. Но что касается наблюдательной базы, поскольку условия всё время ухудшаются, то есть предложение: постепенно, в течение 5 лет, выносить наблюдательную базу куда-нибудь в другие места. В частности, у ГАО есть в районе Кисловодска станция. Проработать этот вопрос и постепенно начать выводить, то есть наблюдения делать не в самой обсерватории. Сама обсерватория остаётся, научный коллектив остаётся, он работает, но сейчас есть интернет, компьютеры; телескопы автоматизированы, поэтому можно сидеть в Пулково, а пользоваться телескопом, который стоит где-то на Кавказе – это не проблема. Так что надо постепенно проработать этот вопрос; надо, естественно, обратиться за дополнительными деньгами», — заявил докладчик от РАН, член-корреспондент Академии наук Виталий Кведер во время заседания президиума Академии 5 июня, на котором и было принято вышеозначенное постановление.
Нынешнее руководство Пулковской обсерватории поспешило заверить: ни о каком сворачивании наблюдений речи не идёт. По крайней мере, в ближайшее время.
«Распространяемые в последнее время информация о закрытии Пулковской обсерватории не соответствуют действительности. Эти сведения сопровождаются комментариями отдельных лиц, не имеющих отношения ни к ГАО РАН, ни к Российской академии наук и наделяющих себя вымышленными квалификационными полномочиями. В настоящее время ГАО РАН работает в штатном режиме, выполняя фундаментальные научные исследования в соответствии с планом научно-исследовательской работы на 2018 год. Текущие работы выполняются в рамках государственного задания, сформирован план научных исследований на 2019 и 2020-2021 годы. Никаких существенных сокращений наблюдательных программ не предусматривается. В ближайшее время в соответствии с постановлением Президиума РАН № 110 от 5 июня 2018 года руководство ГАО РАН начнёт работу по подготовке плана перевода наблюдений на внешние наблюдательные базы. План будет представлен в Отделение физических наук РАН после открытого обсуждения на учёном совете Пулковской обсерватории. Процесс перевода наблюдательных программ предполагает постепенный (в течение 5 лет) перенос наблюдательных мощностей на внешние наблюдательные базы без ущерба для научной деятельности обсерватории», — так прокомментировали ситуацию в дирекции обсерватории.
Не «куда», а «откуда»
Игорь Измайлов, заведующий 26-дюймовым рефрактором ГАО РАН, обращает внимание на то, что существует так называемое «правило двух ключей». Дело в том, что для открытия, переноса, переформатирования или закрытия любой научной программы мало желания академии, которая после реформы науки лишилась финансовых и административных рычагов. Они были сосредоточены в руках Федерального агентства научных организаций (ФАНО), которое с 15 мая было упразднено, но фактически стало основой для формирования нового министерства науки и высшего образования (последнее даже возглавил бывший руководитель ФАНО, Михаил Котюков). Оно пока не обещало выделить деньги на план «переезда» Пулковских наблюдений, да и не должно было это делать – оформленного плана пока нет. Сделает ли оно это – разумеется, неизвестно, поскольку пока для обсуждения этого вопроса нет формальных оснований.
«РАН может что-то предложить, а министерство (бывшее ФАНО) – согласиться или не согласиться. Решение президиума [Академии наук] достаточно странное – понятно же, что это связано с застройкой, сейчас по этому поводу идут суды. А мы (то есть – РАН в целом) фактически сдаёмся перед застройщиками, и ничего от них не требуем», — добавляет Измайлов.
Помимо чисто научного измерения, у проблемы есть и практическая сторона. Захотят ли специалисты перебираться из Петербурга – удобного большого города, где у большинства есть семьи и жильё – на Северный Кавказ? Горная станция на данный момент технически недостаточно оснащена, в ней не созданы бытовые условия для тех специалистов, которым всё-таки придётся туда перебираться (пусть ставку и предполагается сделать на дистанционные наблюдения). Её модернизация потребует больших вложений, которые пока никто даже не обещает предоставить (тем более – в условиях сокращения вложений в науку). Как, собственно, и сам процесс переезда – пока он выглядит как попытка поскорее убрать наблюдения куда-нибудь, чтобы не мешали коммерсантам строить и продавать жильё. А наука – дело уже второе.
И дольше века длится ночь
Главный вопрос – для чего учёныё с таким упорством цепляются за наблюдения в Пулково? Дело в том, что поскольку тот же 26-дюймовый рефрактор используется без перерывов с 1956 года, в случае отказа от него астрометристам пришлось бы с нуля начинать составление длинных рядов наблюдений. Напомним, что многие процессы во Вселенной развиваются настолько медленно – столетиями и тысячелетиями – что наблюдать за ними нужно на протяжении не одной человеческой жизни, чтобы зафиксировать, например, хотя бы малую часть траектории какого-нибудь небесного тела. Чем длиннее «выхваченная» таким вот образом часть, тем точнее можно восстановить по ней целое. И если уж этот процесс начался, обязательно вести его с одного и того же места. Одна из главных задач, которые решают Пулковские астрометристы – это изучение двойных звёзд.
«Поскольку звёзды от нас очень далеко, то и расстояния между ними в реальности очень большие. Раз это расстояние очень велико, то очень большой и период обращения. Не зря мы говорим о длинных рядах: если взять программу нашего рефрактора, то медианный период обращения — около трёх тысяч лет. Соответственно, за время жизни человека (и этого инструмента) звёзды сдвигаются незначительно. Но поскольку это звёзды с большим расстоянием в пространстве, мы подозреваем, что они сохранили некоторую информацию о том, как они образовывались — некие правила звёздообразования. Например, совершенно недавно был получен результат — он ещё не опубликован — у меня вышло по 400 звёздам с наибольшим периодом обращения, что больше всего звёзд с очень вытянутыми орбитами. В принципе, так и должно быть, если они образовывались путём распада больших звёздных скоплений», — заметил Измайлов.
26-дюймовый цейсовский рефрактор, главную жемчужину оптического арсенала Пулково (об истории этого телескопа «Диалог» подробно рассказывал к 60-летию прибора) перенести практически невозможно – слишком это тяжёлый и точный инструмент, при перевозке которого потребовались бы исключительные предосторожности, а при новой установке – долгая и тщательная настройка. Порядок расходов – миллиарды рублей: на эти деньги (если бы они были) теоретически проще было бы построить новый телескоп. Теоретически – потому что рефракторов такого размера давно не строят (тем более – в России), да и будут ли выделены хоть какие-то деньги именно на строительство новых инструментов – ещё не известно. А существующий на Кавказе телескоп МТМ-500 имеет принципиально иные характеристики – и, соответственно, решает совсем другие задачи.
«Даже если разобрать телескоп, перенести его на новое место и там снова собрать, это уже не будет тот же самый телескоп. И в полную силу он заработает лет через пятнадцать – пять лет уйдёт на переезд, десять – на устранение «детских болезней», как в случае любого нового инструмента. Точно так же и в случае с постройкой нового инструмента. На пятнадцать лет мы лишимся данных, получаемых от этого инструмента. Доживём ли мы до того, чтобы снова работать? Сомневаюсь. А те, кто принимает эти решения, не доживут точно», — отмечает по этому поводу Измайлов.
По его словам, рефрактор – это уникальная научная установка. Со следующего года время наблюдений на ней будут распределяться по конкурсным заявкам среди учреждений, нуждающихся в поставляемых телескопом данных – так работают большинство подобных инструментов. Заявки наверняка будут, считает Измайлов. Он особо подчеркнул, что интуитивное (но в устах представителей РАН превратившееся вдруг в аксиому) предположение о том, что в Петербурге неблагоприятный климат, поэтому наблюдать там нельзя или не нужно, не соответствует действительности. В среднем, по его словам, наблюдения ведутся по 1000 часов в год (при том, что дней в году 365, а часов, соответственно, 8 760). Для производства исследований не нужно, чтобы вся ночь была ясной – уже одного часа достаточно для того, чтобы вести активную работу. Кроме того, у 26-дюймового рефрактора не такие жёсткие, как, например, у Большого азимутального телескопа БТА в Нижнем Архызе, требования к состоянию неба и максимальной скорости ветра: в лёгкую облачность пулковчанам работать всё равно можно.
Как рассказали «Диалогу» в обсерватории, нынешний 26-дюймовый рефрактор – это совсем не то же, что 60 лет назад, когда его только-только установили в восстановленном павильоне. Сейчас это сердце роботизированной системы, которая может работать без вмешательства человека – Измайлов много лет потратил на написание и отладку программного кода, который позволил поставить наблюдения на поток. Разумеется, съёмка звёздного неба ведётся на электронную ПЗС-матрицу – это можно сравнить с тем, как если бы старый, но надёжный фотообъектив вместо ручной плёночной камеры поставили на современную цифровую камеру высокого разрешения.
Нет, ты не «Хаббл», ты другой
Апологеты перевода наблюдений на «внешние базы» говорят о том, что обсерватория в границах большого города с его неизбежной засветкой – это в принципе нонсенс. Однако наблюдательные программы работают и в вашингтонской Военно-морской обсерватории, где действует 26-дюймовый рефрактор, «близнец» пулковского. А недавно – 25 июня – появилась новость о том, что после 60 лет простоя заработала как наблюдательный пункт и Гринвичская обсерватория к востоку от Лондона – этому, как передаёт BBC, способствовали улучшение качества воздуха и достижения в области компьютерных технологий. Более того – исследования будут проводиться при помощи специально созданного нового инструмента – блока телескопов, названного в честь астронома Энн Маундер.
Другая проблема – в том, что и пресловутые зарубежные телескопы, пользоваться которыми (вместе с теми, что расположены на Кавказе) предлагается Пулковским учёным, на самом деле отнюдь не так уж доступны и удобны для российских астрономов. Время наблюдений – товар драгоценный, и просто так предоставлять его «бедным родственникам» из России никто не будет. Существующий телескоп в Чили законсервирован, и перспективы возобновления его работы пока неясны.
Наконец, нужно вспомнить и про то, что за последние два года из обсерватории была уволена значительная часть (в некоторых отделах – например, среди тех же астрометристов – и до половины) сотрудников, в том числе – молодых. Стремясь обуздать протест, одним из центров которого стал совет молодых учёных ГАО, дирекция, по сути, срубила сук, на котором держалось будущее кадрового состава научного учреждения.
В качестве ещё одного «убойного довода» сторонники прекращения наблюдений в Пулково периодически заявляют, что наземные телескопы – прошлый век, а будущее – за космическими аппаратами. При этом нужно вспомнить, у России нет ни одного такого аппарата, наблюдающего в оптическом диапазоне – только радиотелескоп «Спектр-Р», входящий в программу «РадиоАстрон». У космических телескопов есть два основных недостатка – высокая стоимость и недолговечность. Обычно они работают не более 10-15 лет – этого недостаточно для того, чтобы составлять настоящие длинные ряды наблюдений. Американский «Хаббл», запущенный в 1990 году – настоящий долгожитель, однако такой замечательной живучести удалось добиться благодаря многочисленным сервисным миссиям, которые запускались к нему и позволили проводить ремонт и модернизацию аппарата. К 2010 году общие расходы на проект достигли 10 миллиардов долларов – подобные затраты могут позволить себе США, Китай и, вероятно, Евросоюз, но никак не Россия: в 2018 году, например, на развитие науки было направлено всего 182 миллиарда рублей.
Подготовил Илья Снопченко / ИА «Диалог»