В годы войны Русский музей серьёзно пострадал, как и многие другие строения Ленинграда — на него было сброшено 11 фугасных и сотни зажигательных бомб. Главное здание выдержало эти взрывы, а вот корпус Бенуа со стороны Инженерной улицы оказался сильно разрушен. В новом материале проекта «Возрождение» рассказываем о жизни Михайловского замка во время блокады, об эвакуации музейных коллекций и о жизни сотрудников культурного учреждения.
Эвакуация по принципу уникальности
В довоенные годы в Русском музее находилось более 166 тысяч предметов искусства. Работы по их консервации начались уже 22 июня 1941 года. И хотя в тот день Михайловский замок ещё оставался открыт для посетителей, по распоряжению и.о. директора учреждения Петра Балтуна были закрыты знаменитые академические залы на втором этаже здания, началась подготовка к спасению полотен. Музейщикам предстояло свернуть экспозиции в главном дворцовом здании, его флигеле и в выставочном корпусе Бенуа.
«В первую неделю войны силами сотрудников учреждения и привлеченных добровольцев была упакована и подготовлена к эвакуации так называемая первая категория. В неё вошли экспонаты, отобранные по принципу уникальности, редкости, художественному или научному значению», — рассказали в пресс-службе музея.
Так, в состав эвакуируемых коллекций вошли редчайшие памятники древнерусского искусства XII – XVII веков. В их числе — икона «Ангел Златые власы», иконы Рублева, произведения Симона Ушакова. Из русской живописи XVIII – ХХ веков в дорогу погрузили картины Аргунова, Угрюмова, Рокотова, Левицкого, Боровиковского, Лосенко и Бруни, включая гигантскую картину последнего «Медный змий».
Помимо этого, в дорогу взяли работы Брюллова — в частности, «Последний день Помпеи» — и Репина, среди которых были знаменитые «Запорожцы», «Бурлаки» и «Заседание Государственного совета». Эвакуировали и широко известные произведения Венецианова, Иванова, Верещагина и многих других выдающихся русских художников.
Из книги исполняющего обязанности директора Русского музея Петра Казимировича Балтуна:
«Музей стал объектом обороны. Первый день войны сразу же наложил свой суровый отпечаток на жизнь музея. Мною было дано распоряжение закрыть большие, так называемые академические залы и начать подготовку к укрытию и эвакуации находящихся в них больших экспонатов. Только живописных произведений было снято со стен, вынуто из рам, перемещено в новые места хранения и подготовлено к эвакуации свыше 7 500. Много труда и усилий приложили научные сотрудники Л.Ф. Галич и Д.М. Мигдал с заведующим отделом А.Н. Савиновым для осуществления консервации и подготовки к эвакуации произведений живописи», — описал он свои воспоминания.
Таким образом, удалось эвакуировать 26816 экспонатов. Всё, что осталось, спасали немногочисленные музейщики, которые не покинули блокадный Ленинград.
Ленинград – Горький – Молотов
Изначально музейные коллекции направили в Нижний Новгород, который в советское время носил название Горький. Перевозка экспонатов началась ранним утром 1 июля 1941 года. Груз сопровождали и.о. директора музея Пётр Балтун, а также заведующие отделами Юрий Дмитриев, Алексей Савинов и Борис Эмме. Часть сотрудников чуть раньше откомандировали к месту назначения экспонатов, чтобы принять их. Разгрузка продолжалась несколько дней. Ящики с музейными ценностями разместили в подсобных и хозяйственных помещениях Горьковского художественного музея.
Из книги исполняющего обязанности директора Русского музея Петра Казимировича Балтуна «Русский музей — эвакуация, блокада, восстановление»:
«Вагоны запломбированы. Ящики, в которых помещались огромные валы с картинами, установлены на железнодорожные платформы, укрыты брезентом и закреплены. Все готово к отправке. В отдельном вагоне разместились сопровождающие эшелон: представитель Комитета А.Н. Глина, вместе со мною заведующие отделами Ю.Н. Дмитриев, А.Н. Савинов, Б.Н. Эмме, комендант музея В.А. Зайцев и военная охрана. Дежурные последней заняли свои посты у зенитных пулеметов. Наконец, эшелон тронулся. В пути в положенное время вскрыли пакет, в котором подтверждалось место назначения: город Горький», — написал Петр Балтун.
Но там коллекция музейных экспонатов из Петербурга пробыла недолго. Уже 18 августа 1941 года из Москвы пришла телеграмма с подписью заместителя председателя комитета по делам искусств Алексея Глины. В ней говорилось, что Пётр Балтун срочно вызван из Ленинграда обратно в Горький для переотправки груза в другое место — в Молотов (ныне — Пермь), где организовали филиал музея Русского музея, и Соликамск.
В этот раз экспонаты транспортировали водным путём — их грузили на баржу. Вместе с лениградскими культурными ценностями в новый пункт назначения направили коллекции Третьяковской галереи, Государственного музея изобразительных искусств им. А.С. Пушкина, музея керамики из Кусково, театрального музея имени А.А. Бахрушина, Загорского художественного музея. В частности, в Молотов отправили выставку работ Иосифа Бродского и произведений Михаила Юрьевича Лермонтова.
Так лучшие произведения искусства страны и мира сосредоточились в Пермской художественной галерее и в Соликамском соборе.
Блокадные будни музея в Ленинграде
До войны в штате Русского музея было более 300 человек, в их числе 90 научных и научно-технических сотрудников. Когда враг пришёл к Ленинграду, насыщенная работа оказалась прервана. Многие работники учреждения пополнили ряды Красной Армии и народного ополчения. В результате к 1 апреля 1942 года в Михайловском замке осталось всего 5 научных сотрудников.
Из книги Пётра Казимировича Балтуна «Русский музей — эвакуация, блокада, восстановление»:
«Когда начались воздушные налёты врага и на город посыпались зажигательные и фугасные бомбы, весь небольшой коллектив, независимо от возраста, принимал самое энергичное участие в тушении зажигалок, в заделке фанерой окон, стекла которых вылетели от взрывной волны. Все несли круглосуточную сторожевую охрану», — описывает события автор.
На территорию музея было сброшено 11 фугасных и сотня зажигательных бомб. Зданию были нанесены значительные повреждения. А однажды полутонная бомба оставила у самой стены Михайловского дворца яму глубиной в три и диаметром в восемь метров. Гранитный блок, заканчивающий парапет подъезда, от взрыва был полностью разбит – от него не осталось и следа.
Однако если главное здание выдержало эти взрывы, то корпус Бенуа со стороны Инженерной улицы при одной из бомбежек сильно пострадал. Упавшая на территорию музейного двора бомба разрушила половину одноэтажного флигеля, а от взрывной волны в культурном объекте образовалась широкая трещина.
Из дневника учителя литературы, аспиранта Ленинградского института усовершенствования учителей Александра Бардовского, который умер от голода во время блокады.
«Говорят, что бомба была брошена на Русский музей. После взрыва Академию Кирова (13/IX) только вчера кончили тушить. Город имеет особенный вид. Не только окна первых этажей заколочены досками, но и остальных: одни, т.к. выбиты, другие — профилактически. Говорят, что здорово бомбили Кронштадт, что разбомблен Гатчинский Дворец, что пострадали Детскосельские Дворцы, т.к. наши ввели туда войска. Интересно, что из записанного оправдается, а что нет», — написал он 29 сентября 1941 года (орфография и пунктуация сохранены).
«Значительная часть предметов искусства помещалась во внутренних кладовых. Их запирали и опечатывали. А те ценности, которые были упакованы в ящики и размещались в наиболее безопасных при артобстрелах залах, проверялись по внешнему виду ящиков при каждом обходе и смене дежурства», — объясняют в пресс-службе Русского музея.
Несмотря на суровую жизнь в осажденном городе и гибель многих сотрудников, работа в музее продолжалась. Не прекращалась и научная деятельность: проводились заседания, на которых обсуждались научные статьи и труды. Вся это происходило в слабо освещенном коптилкой подвальном гардеробе. Здесь же жили и семьи многих сотрудников.
Художница, переводчица, создательница первого в советской России театра марионеток Любовь Шапорина описала события тех дней следующим образом:
«Вчера был П. Е. Корнилов, обещал устроить А. П. комнату в Русском музее. Сегодня туда пошла Нюша. Оказалось, что комната без воды, без уборной, без света. Соседняя комната разбомблена, и потолок висит. Через эту комнату надо проходить. Все это не подходит. Ехала я в трамвае из Мариинского театра и рассматривала лица. Женские изможденные, серьезные, очень внутренне значительные, собранные. У меня в сердце поднялась волна теплой любви ко всем этим людям», — сделала она запись 3 августа 1943 года (орфография и пунктуация сохранены).
Не прерывалась и работа по сохранению коллекций. Регулярно проводились заседания ученого совета, на которых научные сотрудники музея делали доклады, писались статьи, диссертации. Работники музея участвовали в экспертных комиссиях, читали лекции в госпиталях, устраивали выставки. Кроме этого все, кто остался в Ленинграде, несли дежурства.
Возрождение
В блокаду в Михайловском саду, чтобы спастись во время бомбардировок, были вырыты щели и траншеи для укрытия. Но не только для этих целей служило это место — здесь укрывали некоторые скульптуры из коллекции Русского музея. Например, статую Анны Иоанновны, созданную Бартоломео Растрелли, укутали в рубероид, опустили в котлован, засыпали землей и разбили над ней клумбу. Конную статую Александра III забросали песком, обшили досками, а поверх сделали накат из бревен и утрамбовали землей. Затем курган засеяли травой, который вскоре зазеленел. К слову, с 1942 года на территории сада были разбиты огороды для ленинградцев.
Из дневника востоковеда-ираниста, заслуженного деятеля науки Таджикской ССР, профессора Ленинградского университета Александра Болдырева:
«Вчера был неистовый, небывалый буран, а сегодня все тает. Много беды за эти два-три дня. Было несколько прямых попаданий в трамвай, набитый народом (тройка, десятка, тридцатый). Крупнейший снаряд угодил в правое крыло Русского музея. У нашей академической столовой попало ночью (в ночь на 6-ое много стреляли), на углу Зодчего Росси и Чернышевой площади, и так далее. Вместе с тем, свирепствует грипп, повальный, неудержимый, очень много детских воспалений легкого», — написал он 7 января 1944 года.
И если спасти императорский сад было не так сложно, то с восстановлением почти полностью разрушенного корпуса Бенуа и повреждённого Михайловского дворца пришлось куда сложнее. Для начала нужно было разобрать завалы и ликвидировать неразорвавшиеся снаряды.
«Летом 1944 года, впервые за годы войны, двери Русского музея распахнулись для посетителей: в нескольких приведённых в порядок залах 2 июля открылась выставка произведений художников Ленинградского фронта. На ней экспонировались произведения 70 ленинградских живописцев, графиков и скульпторов, находившихся в рядах Красной Армии. А с 5 августа по 5 сентября того же года в залах дворца была открыта выставка, посвященная 100-летию со дня рождения И.Е. Репина. И уже 14 октября 1945 года в Ленинград прибыл из эвакуации эшелон с музейными ценностями из Молотова и Соликамска», — рассказали в пресс-службе музея.
Восстановление и ремонт здания продолжался не один год. Реставраторы работали над художественной отделкой залов, возвращая им былое величие. Что же касается сада, то проект его реконструкции был составлен в 1948 году, а реставрационные работы начались годом позже. Они включали посадку деревьев и ремонт аллей; тогда же ликвидировали овальную площадку, уродовавшую луг перед дворцом, и Летнюю эстраду.
В 1957 году отреставрировали ограду пристани, а через два года берег Мойки напротив сада облицевали гранитом и укрепили низкой подпорной стенкой. В проекте выдвигалась идея включения в композицию сада монументальной скульптуры, но замысел свёлся лишь к установке в 1959 году бюста скульптора Федота Шубина.
Алла Бортникова / ИА «Диалог»