Палеонтолог Павел Скучас: «У нас здесь был океан – в нём жили фантастические твари!»

В прошлом году вместе с Сергеем Шнуровым, Елизаветой Боярской и другими поп-селебрити в «Топ-50» знаменитых людей Петербурга вошёл палеонтолог, доктор биологических наук, доцент СПбГУ Павел Скучас. Известность к молодому учёному пришла после того, как в 2017 и 2018 годах вместе с коллегами он описал двух прежде неизвестных динозавров – тенгризавра и сибиротитана. В интервью «Диалогу» Скучас рассказал, чем палеонтология похожа на футбол, что хорошего для науки сделал Спилберг, почему нужно строить космические ракеты, и как здорово было бы организовать доисторическую рыбалку.

«Никакой пользы – просто интересно»

На вопрос – «Для чего нужна палеонтология?» – я отвечаю достаточно давно. Поначалу цеплялся за практическое значение – поиск ископаемых останков иногда позволяет определять возраст древних пород, что важно для поиска газа и нефти. Но для палеонтологии как биологической науки это не имеет никакого значения. Нашёл, определил возраст – и совершенно всё равно, как жил этот организм, как он любил, ел. Главное, что это индикатор возраста – всё. Очень прикладное значение.

Ещё, если бы не было палеонтологии, не было бы современной теории эволюции. Палеонтология показывает, что эволюция была, это прямое её свидетельство. А наши знания об эволюции привели к созданию современных вакцин, новых методов лечения и так далее. Тоже очень косвенно, очень опосредованно.

Но потом я перечитывал своих любимых Стругацких и наткнулся на замечательный диалог:

– А над чем вы теперь работаете?
– Над свёртками разобщённых структур.
– А зачем это нужно?
– Что значит «зачем»?
– Ну, кому от этого будет польза.
– Каждому, кто этим заинтересуется» (из повести «Попытка к бегству» – ИА «Диалог»).

Пока палеонтология интересна, как и любая человеческая деятельность, она имеет право на существование. Можно спросить: а зачем нужен, например, футбол, что он привносит? Какая практическая польза от того, что куча миллионеров бегает и пинает мяч? Никакой. Но это интересно. Пока есть интерес, то, что его вызывает, будет существовать – в этом особенность человека.

Кроме того, палеонтология «достраивает» картину мира. Для человека всё-таки важно знать, что было до него, что есть сейчас, что будет в будущем. Правда, вероятность, что палеонтология даст однозначный ответ на вопрос о будущем, мне кажется, достаточно сомнительна. Сколько было глобальных экологических катастроф и вымираний? Вряд ли человек из этого извлечёт уроки, как он не извлекает уроки из истории человечества. Говорят, что надо анализировать ошибки прошлого и не повторять их – мне кажется, это не про человека. Он прямо всё повторяет – и даже делает хуже.

«Ящеры не поместились бы в квартире – пришлось бы открывать окошки»

В науку, мне кажется, идут исключительно из интереса. Поэтому, конечно, то, что я в палеонтологии работаю – это только потому, что интересно. Интерес возникает у каждого из нас на ранней стадии развития, в детстве, когда познавательная потребность наиболее высока. Мы изучаем мир вокруг нас, и всё, что не вписывается в привычную картинку, необычное, особо привлекает внимание. Когда рассказывают детям, что, смотри, вот бегают кошки и собаки, а раньше бегали гигантские динозавры – это впечатляет очень сильно.

В моём случае таким сильным впечатлением был рассказ отца. Он говорил, что раньше жили летающие ящеры, которые даже не поместились бы в нашей квартире, пришлось бы окошки открывать, чтобы крылья торчали оттуда в разные стороны. Потом он показал, как искать ископаемые – был у него опыт общения с учёными. Ещё в детстве он повстречал палеонтолога, который показал, как в Ленинградской области копают кости древних девонских рыб (девон – четвёртый геологический период палеозойской эры, завершился около 360 млн лет назад – ИА «Диалог»), возраст которых 380 миллионов лет примерно.

Среда, которая окружала меня, способствовала тому, чтобы интерес укоренился. Я решил стать палеонтологом – и стал. Потом были сложные годы, развал Советского Союза, 90-е, когда идти в науку было очень странным решением в глазах многих людей. Но за что благодарен своим родственникам – что они всё-таки поддержали меня. Я пытался до них донести, что надо заниматься тем, что интересно. Мне сказали, что я дурак, но пожелали удачи.

«Открытие новых динозавров – побочный эффект»

Глобальная задача для любого палеонтолога – это реконструировать древние экосистемы. Сделать такое своеобразное окошко в древний мир – как это было, кто там жил? Я занимаюсь позвоночными животными, и перед нами стоит задача реконструировать фауну в тех местах, где это доступно. По сути дела, это воссоздание эволюционной картины.

То, что находится что-то новое, описываются новые роды и виды – это, скорее, побочный эффект. У меня нет какой-то цели описать нового динозавра. Ну, будет плюс один к динозаврам – и что?

Зачастую палеонтологи имеют дело с фрагментарными остатками – не с целым скелетом. С целым скелетом чуть попроще – можно воссоздать форму тела, форму конечности, постановку шеи и другие детали анатомии. Если доступны фрагментарные остатки – надо ориентироваться на ближайших родственников, которые представлены целыми скелетами. Когда мы находим один позвонок размером несколько десятков сантиметров – гигантский динозавр – мы смотрим: ага, а у его родственника с таким же размером позвонка какого размера был скелет? Допустим, 10 метров. Это позволяет нам сделать предположение, что и здесь речь идёт о десятиметровом динозавре.

Как реконструируются биологические особенности? Тоже можно посмотреть на ближайших родственников – это крокодилы и птицы. Если какая-то черта есть у них, то, скорее всего, она была и у динозавра. Например, для крокодилов характерна забота о потомстве, птицы выкармливают своих детенышей – значит, и у динозавров должно это быть. И по некоторым находкам это подтверждается.

По одному позвонку нельзя сказать про раскраску, поведение и другие детали. Когда обнаруживается целый скелет, уже можно реконструировать мускулатуру, проанализировать строение мозга, строение внутренних органов, предположить какие-то особенности поведения. Если обнаруживаются динозавры, у которых отпечатались кожа и перья, мы можем реконструировать внешний вид, а иногда можно даже найти остатки пигмента в этих перьях или коже и предположить окрас. Например, относительно недавно такой пигмент обнаружили в яйцах некоторых динозавров – и выяснили, что это были динозавры голубого цвета. Но это очень редкая ситуация.

«Топ-50 – это случайность»

В палеонтологии, как и в большинстве современных биологических наук, прошло время одиночек. Мы работаем большими коллективами, и изучение материалов зачастую происходит параллельно несколькими специалистами, а потом сводится всё вместе.

Поэтому говорить, что я описал тенгризавра и сибиротитана, нельзя – нет, я участвовал в описании, но коллектив авторов делегировал мне некоторые полномочия рассказывать о наших находках, потому что объяснять всё-таки надо. Описали нового динозавра – а что это значит? Что оно даёт? На мой взгляд, это очень важная часть палеонтологии – объяснять значение находки.

Из-за этого я в какой-то момент оказался на слуху. Отсюда моё попадание в «Топ 50» – это, скорее, случайность. Но попадание туда палеонтолога – закономерность. Палеонтология – очень современная наука, она вызывает большой интерес, очень быстро развивается.

Сибиротитаны и тенгризавры – это представители группы динозавров, которая называется «зауроподы». Это крупные растительноядные формы с длинной шеей и длинным хвостом – к этой группе, например, относится диплодок. Для зауроподов, в общем-то, сохранялась эта общая конструкция – длинная шея, длинный хвост – но отличались размеры и детали строения. В данном случае, сибиротитан и тенгризавр – это вегетарианцы размером 10-12 метров.

Как они жили, сказать сложно. Образовывали ли они стада или только встречались в сезоны размножения? Как они заботились – и заботились ли вообще – о детях? Пока материала для ответов на эти вопросы, интерпретации их образа жизни и поведения, у нас нет.

«Спилберг донёс до масс, что птицы – это динозавры»

То, что сделал Спилберг, запустив «Парк Юрского периода», спровоцировало большой вклад в палеонтологию – повышение интереса, развитие. Там высказывались очень прогрессивные идеи, которые потом оправдались: например, тогда до широких масс была доведена мысль, что птицы – это динозавры. Это было подтверждено находками через несколько лет – были найдены оперённые в Китае. Сейчас по совокупности всех фактов можно сказать, что птицы – это динозавры, которые пережили вымирание.

Если отвлечься от популярных фильмов, документалка «Прогулки с динозаврами» тоже сыграла очень большую роль, запустив ещё одну волну интереса. Поэтому такие фильмы важны. Но всегда должен быть какой-то, на мой взгляд, баланс чего-то развлекательного и чего-то научного, чтобы люди могли посмотреть фильм, а потом изучить какой-то серьёзный научный труд.

Что касается восстановления, возрождения динозавров – это как освоение Марса. Возможно, но теоретически одна миллионная шанса. Всё-таки чтобы что-то создать, нужно найти ДНК, носитель информации. Пока не могут даже замороженных мамонтов к жизни возродить, потому что молекула капризная, быстро рвётся, и фрагментов не хватает для возрождения. Что уж говорить о динозаврах! Скорее придумают машину времени, чем динозавров создадут.

«Было бы интересно устроить девонскую рыбалку»

Недавно любители задали замечательный вопрос, о котором палеонтологи совершенно не задумывались. Давайте представим себе гигантского динозавра, у него торчит шея. Гроза! В эту шею должны бить молнии. Как они справлялись с этой проблемой? Мы начали искать литературу по современным животным – оказалось, жирафы или слоны тоже иногда страдают от грозы. Вопрос не решился – а как он может решиться? Это особенности, которые не выяснить, если глядеть только на кости. Для этого надо наблюдать за ними в природе. И таких вопросов очень много.

Например, берём пермскую (пермь – последний геологический период палеозойской эры, завершился около 250 млн лет назад – ИА «Диалог) фауну. Существовали очень древние зверообразные ящеры – это та линия, которая привела к появлению нас с вами. Типа диметродона, у которого был парус, он поддерживался выростами позвонков. Для чего это было нужно? Или это терморегуляция, или для привлечения самок – может, там какое-то неприличное слово выступало в момент наибольшего возбуждения – или… что-нибудь ещё.

Если бы я мог, то поглядел бы издалека и на зауроподов гигантских. Особенно меня интересует, как у них происходило размножение. Есть очень интересные статьи (своеобразная Камасутра для гигантских динозавров), где описывается, как они могли это делать, как у них всё-таки могла происходить копуляция. Нашли вроде позу, где они друг друга выдерживают. Но она такая, совершенно не эротичная.

Ещё было бы интересно устроить девонскую рыбалку. Если есть рыба – значит, может быть и рыбалка. У нас здесь был океан, плавали рыбы – включая гигантских панцирных, которые были размером 4 и 6 метров. Это фантастические твари! Это те, которые ещё примитивные, у которых зубов даже не было. Плавали кистеперые рыбы от одного до нескольких метров с огромными клыкоподобными зубами – это группа, которая близка к первым амфибиям, а от амфибий уже и мы произошли. Это было время господства рыб, и заглянуть в это девонское море было бы очень интересно. Посмотреть, как эти шестиметровые гиганты, закованные в броню, жили, как передвигались.

Девон – это как побывать на другой на планете. В мезозое мы уже видим какой-то силуэт современного облика биосферы, а девон – что-то абсолютно далёкое. Только к концу девона позвоночные выходят на сушу. А середина этого периода — господство рыб.

«Не надо мне объяснять, что занятия динозаврами подрывают духовность человечества»

Мне кажется, что жизнь – она неизбежна. Если возникают малейшие условия, в которых жизнь может появиться – она появляется. Это как такой паразит, от которого не избавиться. На Земле сложились условия – и жизнь появилась.

Когда возникает вопрос веры, его нельзя смешивать с вопросом науки. В науке есть некие факты, выдвигается гипотеза, и она может быть либо опровергнута, либо подтверждена. То есть гипотеза должна пройти проверку. Когда человек верует – это вопрос веры. Тут не нужны ни проверка, ни гипотеза, тут просто – верую или нет. Я знаю, что некоторые палеонтологи верующие, и они это не смешивают.

Для себя, наверное, каждый об этом думает, вырабатывает своё отношение к религии, к вере. Другое дело, что очень грустно, когда начинаются такие сообразные «войны», когда, например, насаждают религиозность и вводят специальные уроки в школах. Либо говорят, что атеизм и научный подход к миру – это очень плохо, что учёные – сволочи, которые разрушают наше общество. Я против любого фанатизма. Когда появляются фанатики – дальше только война, кровь и так далее. Я человек очень терпимый. Если кто-то верует – замечательно, но, пожалуйста, не надо ко мне приходить с крестом, мечом или другими атрибутами и говорить, как мне жить, объяснять, что мои занятия динозаврами подрывают духовность человечества.

«Человека надо нацелить на будущее»

Шансы продолжить своё существование на Земле у человека есть. Мы явно эволюционируем – меняются и продолжительность жизни, и качество. Появляются новые технологии. Может быть, рано или поздно всё-таки начнём осваивать космос. Это, мне кажется, шанс для человечества, очень серьёзный, шаг вперёд большой. Но этим нужно заниматься.

Поэтому, думаю, занятия наукой и популяризация науки важны – это единственная возможность «инвестировать» в человека. Не только в практическом плане, но и как-то нацелить его на будущее. Когда придёт понимание, что важнее строить космические корабли, а не баллистические ракеты военного значения – это будет большой прогресс. Чем больше людей будет заниматься наукой, знать, понимать научные достижения, тем меньше будет желать устраивать войны, откатываясь при этом куда-то назад.

Беседовал Глеб Колондо / ИА «Диалог»