Когда начинаешь расспрашивать музыкантов — «как это, записать альбом на студии?» – они пожимают плечами: мол, запись и запись. Но после «распевки» и настройки инструментов нам всё-таки напели и про особенности вокала в замкнутом пространстве, и про удобный диван, и про приём с угрозами «котёнку» за фальшивый звук. Перед презентацией нового альбома «Витражи» на «Лендоке» (10 апреля) «Диалог» поймал музыкантов группы Maria Majazz, и расспросил о трудностях студийной работы.
Диван, кофе и звукорежиссёр: без чего записать альбом точно не получится
Студийный интерьер узнаваем – поэтому, если вас похитили, а стены помещения обиты поролоном или ковролином и перед вами микрофон – значит, вы в студии, и, возможно, придётся спеть. Как шутят музыканты, стены такие, чтобы не подслушивали. Но если серьёзно, то записать чистый звук для альбома можно только в помещении, где нет эха и не слышны шумы извне. А ловит всё аппаратура, которая по стоимости, как утверждают наши эксперты, может в битве цен сравниться с двумя топовыми автомобилями марки «Мерседес». Но в составе этой техники встречаются и «старички» – например, микрофоны и предусилители, изобретённые и сделанные в прошлом веке. А провода от них могут вести к вполне себе топовому компьютеру из двадцать первого столетия.
В звукозаписывающей студии музыканты попадают в «нежные руки» звукорежиссёра, саунд-продюсера, звукотехников. Пока последние работают с микрофонами, «заводят» их в пульт, а звукорежиссёр настраивает и расставляет микрофоны, исполнители, как правило, начинают с того, что садятся пить чай. Вообще из неочевидного, но очень желательного, как нам рассказали сами музыканты – диван и кофе. Потому что впереди — долгие дни работы в студии, а к тому моменту, как микрофон включат, исполнители уже прошли львиную долю пути к записи нового альбома. Репетировали, дабы понять, что сыграть и что звучит, сочиняли песни, работали над гармонией и мелодией, делали аранжировку. Например, клавишник группы Maria Majazz Артём Пантелеев на пороге студии появляется с демо-версией альбома (это «черновая» фонограмма, предназначенная для демонстрации музыкального материала).
«Мы вносим корректировки, чтобы оставить только то, что цепляет и работает. Я собираю на компьютере демо, которое уже несём звукорежиссёру. Мы обсуждаем схему записи и то, как надо писать, и после приступаем к делу», — рассказал Артём.
А на деле все инструменты и вокал чаще всего записываются отдельно – в комнату записи вход строго по одному. «Если приготовить всё в блендере, то будет каша, а если порезать в салат и смешать в правильных пропорциях, то можно различить ингредиенты и получится вкусно», – дают гастрономическое объяснение музыканты. К слову, настоящие инструменты можно заменить и на электронные, чтобы не делить студийный диван с толпой людей, а на слух определить, вживую писался этот проигрыш или нет – почти невозможно. Конечно, каждый слушатель поймёт, что явно не обошлось без компьютера, если из колонок польются звуки откровенно электронного синтезатора – но другое дело, если это сэмплированные барабаны (заранее оцифрованный небольшой фрагмент звука, из которого можно собрать композицию). Единственная улика – слишком идеальное звучание. Но ведь было время, когда ради простейшего эффекта, группам волей-неволей приходилось идти на эксперименты.
«Мои любимые Led Zeppelin то выносили ударную установку в лестничный пролёт, чтобы добиться резонансного звучания, то расставляли микрофоны на разные расстояния от инструментов, то писали инструменты и вокал в самолётном ангаре, чтобы получить особенное эхо. Сейчас уже не нужно так изощряться: эти технологии доступны благодаря современным цифровым эффектам, однако тогда они были новаторскими», — рассказала вокалистка и автор песен группы Maria Majazz Мария Семёнова.
Сегодня музыканты могут использовать для записи альбомов обширные библиотеки с различными сэмплами, лупами, инструментами и оркестрами. Это как желанный в детстве игрушечный синтезатор, который и птичку исполнит, и озвучит битву звездолётов. Но возникает вопрос, а есть ли в нашу техноэпоху место эксперименту? Неужели больше никто не раскачивает подвешенную колонку под потолком, чтобы записать уникальный звук?
«Лично мне нравится во многом экспериментальный подход, поиск новых звуков, когда из ситуации выжимаешь максимум. Порой даже абсурдные вещи дают невероятные результаты. Например, нужно усилить произведение и добавить в него огромный, сильный звук барабана, бьющего в долю и подчеркивающего масштаб и эпичность припева. В таком случае я вряд ли полезу в библиотеку – скорее, возьму бочку большого диаметра, вынесу её в коридор и запишу это сам, привнеся в песню некий свой характер и шарм, который даст другое восприятие всего происходящего. А касательно самой странной штуки, которую я делал – это песня, записанная на железном скрипящем стуле», – рассказал звукорежиссёр и саунд-продюсер Данила Данилов.
По его опыту, результата можно достичь и подручными средствами – например, подключить акустическую гитару к двум усилителям, которые будут «реветь» друг напротив друга. Под запись пойдёт как раз звук этой акустической битвы. В сумме экспериментатор может получить что-то невообразимое – и вопросы ценителей: «А как это происходит? Как это сделано? Что за примочка?»
Петь и играть до победного – ради котят
Петь песню, стоя на сцене, когда рядом свои музыканты, а впереди толпа — это одно, а быть запертым в шумоподавляющей комнате – совсем другое. И что сложнее, ещё надо подумать.
«Мне было непривычно отойти от концертного звука, который всё-таки более мощный и окрашен другими эмоциями – эмоциями живого выступления. На студии же все нюансы слышнее и в разы сильнее, поэтому я для записи пою более камерно и сосредоточенно — где-то без эмоционального надрыва, где-то с более активной подачей. В определённых моментах пришлось отказаться от вокальных приёмов, которые использую на концертах — например, белтинга (приём, когда высокие ноты пытаются петь грудным голосом – ИА «Диалог») и тванга (приём, для которого характерно звенящее, металлическое звучание – ИА «Диалог»). Так, например, песни «Невидимый поезд» и «Река подо льдом» звучат с меньшей мощностью подачи, зато более тембрально выразительно. Петь в студии несложно, потому что в наушниках в балансе есть все инструменты. Главное – сосредоточиться на вокале и на смысле песни. Всё внимание фокусируется буквально на том звуке, который издаёшь. Словно рассматриваешь под микроскопом свой вокал. Специальные студийные микрофоны позволяют расслышать микроскопические детали, которые становятся особенно важны в процессе: произношение, окончания слов, настроение. Слышна в записи улыбка и накал в голосе», — описывает свой опыт вокалистка и автор песен группы Maria Majazz.
Бывает, что работа заходит в тупик – человек проигрывает композицию или перепевает песню раз за разом, но звукорежиссёр и коллеги качают головами за стеклом: не то. На просьбу перечислить инструменты «первой помощи товарищу» получили от музыкантов устрашающий список из трёх пунктов. Первое – угроза расправы над котятами, коробку с которыми специально для таких случаев держат в студии (музыканты уверили редакцию ИА «Диалог», что это шутка, и мы им искренне верим). Второе: в качестве профилактики от пауз в работе – надо брать тех, у кого получается делать (записывать) музыку. Ну, и третье – поискать настоящую причину, почему у человека не идёт работа. Подводные камни тут могут быть разные – от проблем в коммуникации до личных причин (тревоги за находящихся в постоянной опасности котят, например).
«Каждый вокалист – некий сосуд, содержащий в себе много интересного, местами странного. И бывает так, что человек стоит час у микрофона, но ничего не понимает. Я сразу стараюсь понять, услышать, подчеркнуть нюансы, которые способны дать полное понимание – что я смогу достичь при работе с ним. При этом надо быть погружённым в специфику вокала: правильное эмоциональное звукоизвлечение, акценты, ритмика фраз и так далее. Огромное количество моментов, которые нужно знать и уметь быстро доносить до человека. Ты должен использовать весь свой арсенал, чтобы не было провалов во времени, чтобы держать вокалиста в тонусе и задать правильный вектор работы», – рассказал звукорежиссёр Данила.
После часовых простоев у микрофона и повторений раз за разом неудивительно, что может подсесть голос. Не говоря уже о том, что простуда – вечный враг как поющих, так и не поющих петербуржцев. Увы, совет музыкантов не отличается оригинальностью: сироп от кашля и чай с молоком. Однако ту же хрипотцу или другой дефект (читай – особенность) всегда можно попробовать «убрать» на записи. И здесь вопрос из области медицины трансформируется в философскую дилемму.
«Разработчики предлагают нам инструменты для вокала с практически безграничными возможностями. Вы можете убрать артефакты, менять характер, ноты, тон – всё. Даже можно вырезать вокалиста из песни. Но возникает вопрос: нужно ли делать ту или иную операцию с вокалом, даст ли это нужный результат? Никогда не стоит забывать, что есть смысл, который следует донести до человека – это всегда остаётся главным. Потому что «трогают» не вытянутые ноты, а мысль, которую переживают слушатели вместе с артистом», – считает звукорежиссёр.
«Сведение нельзя закончить, его можно только остановить»
Музыканты всегда записывают больше, чем нужно, чтобы у звукорежиссёра были варианты – даже если с первого дубля всё получилось. Есть пример Селин Дион, которая сделала демо-запись одного из своих хитов My Heart Will Go On, чтобы просто показать трек режиссёру Джеймсу Кэмерону. Песню записали сразу – при этом певица считала, что была в тот момент не в лучшей вокальной форме. В итоге именно эта версия прославила Селин на весь мир и вошла в саундтрек фильма «Титаник». А может быть и так, что музыканты ищут нужный звук часами, сутками, прежде чем запишут хоть один вариант.
Дальше весь материал проходит через саунд-продюсера, он его корректирует и уступает звукорежиссёру, который и сводит композицию. Известно, что песня Майкла Джексона Billie Jean была сведена 91 раз – хотя обычно звукорежиссёр делает лишь несколько миксов. Здесь Артём Пантелеев вспомнил многозначительную фразу композитора и продюсера Юрия Усачёва, которую слышал от коллег: «Сведение нельзя закончить, его можно только остановить». В том числе и для того, и чтобы дать альбому «полежать».
«Сведение одной песни может занять от одного дня до года – всё зависит от того, как она записана, от поисков вариантов и «того самого» звука, который хочется услышать. Бывает так, что музыканты сводят альбом, дают ему «отлежаться», а затем пересводят заново. Но бывает, что есть цель: сделать всё максимально просто и прозрачно, не испортив саму запись лишними эффектами. В нашем случае мы проделали большую предстудийную работу, поэтому на месте уже не искали саунд, а писали материал целенаправленно и с ясным посылом. А больше всего времени потратили на запись песни «Сюрреалисты», и это однозначно того стоило», – рассказала Мария.
Учитывая, как много времени тратят музыканты на запись, возникает вопрос: а существует для них такое понятие, как «студия мечты»? Тут ответы расходятся, причём кардинально. «Хотелось бы поработать в студии, о которой я никогда и не слышал – в бесплатной и с лучшим оборудованием», – шутит музыкант Артём Пантелеев. А Мария, например, мечтает записаться где-то посреди норвежских фьордов с видами на озёрную гладь. Или на легендарных студиях, где стены помнят великих – вроде Abbey Road Studios (где записывались The Beatles, Duran Duran, Mike Oldfield, The Shadows, Pink Floyd).
«Скорее, важна атмосфера в коллективе. Мы приходим на студию, постоянно перекидываемся шутками, в перерывах обмениваемся историями, байками, смеемся, иногда валяем дурака. Всё это позволяет расслабиться и почувствовать себя комфортно и уютно. А в атмосфере доверия другу к другу и любви к музыке, которую делаешь, работается легко. Я бы записывала альбомы гораздо чаще. Это отличная прокачка музыкального естества и своего рода терапия. Время на студии течёт по-иному – медленнее и спокойнее. Словно остальной мир перестаёт существовать», – объяснила Мария.
Подготовила Рената Ильясова / ИА «Диалог