«Зима недаром злится // Прошла её пора // Весна в окно стучится // И гонит со двора», – писал когда-то Фёдор Иванович Тютчев. Но это вы и так знаете. Мы собрали для вас подборку цитат о весне из наследия русских авангардистов, маргиналов, панков и прочих незаурядных словесников.
Пётр Шумахер (1817-1891): «И вижу я кучи говна под сараем»
Первейший из «срамных» поэтов XIX века Пётр Васильевич Шумахер прославился сочинениями о невоздержанном сексе и бранно называемых частях тела. Но случалось ему обращаться и к более мирным – на первый взгляд – темам. Стихотворение «Весна» поначалу кажется традиционным:
Нахмурилось небо, туманом одеты
Леса — и от тёплых сторон
Повеял, не северным солнцем согретый,
Предвестник весны — Аквилон.
Но вот весна вступает в свои права, снег тает, и Шумахер наблюдает крайне неприятную картину, о которой спешит сообщить:
И вижу я: кучи говна под сараем
Оделися льдистой корой.
Между прочим, и по сей день актуальное наблюдение. Правда, в отличие от блогеров, которые, чуть подтает, принимаются клеймить хозяев, не убирающих за питомцами, Шумахер не был бы Шумахером, если бы не нашёл возможность полюбоваться открывшейся картиной, сравнив увиденной с фруктами в сахарной пудре:
Так сахаром фрукты мы впрок обливаем,
Чтоб нежить вкус зимней порой.
Наконец, окончательное торжество весны возвращает поэта к тому, с чего начались наблюдения – то есть, к фекалиям и свободе:
И тут-то раздолье — сери, где попало,
Уж вони совсем не слыхать…
Ах! скоро ли я засеру, как бывало,
Там в лесе зелёном опять?
Игорь Северянин (1887-1941): «Одуванчики, все в пудре, помышляли об измене»
Далась им эта пудра. Правда, эстет и первый на Руси косплеер (объектом подражания был Оскар Уайльд) пишет о поздней весне: грязь успели убрать, и сахар видится Северянину на одуванчиках.
Одуванчики, все в пудре,
Помышляли об измене
Возникает игра слов – то ли цветы думают о физическом изменении, которое придёт к ним, стоит только дунуть ветру, то ли планируют ботанический адюльтер. Не остановившись на этом, Игорь Васильевич продолжает проказничать. Встретив во время ночной прогулки Незнакомку (в отличие от блоковской, жизнерадостную и контактную), Северянин отмечает:
Вместо глаз синели воды
Обольстительного юга
По сегодняшним меркам могли бы упрекнуть в непатриотичности – юг-то он мало ли где есть, а если вы про Сочи и Крым, то так и пишите. Но Северянин хочет не географической, а «паспортной» конкретики. И Весна (а это она) своё имя не пропела нежно, как могло быть в более заурядном тексте, а «прозвякала», будто скипевший чайник, монетка или бутылки с интересными напитками.
Тут ее спросил я: «Кто ты?»
И прозвякала: «Весна — я!»
Андрей Белый (1880-1934): «Тут стаканчики с ядом… Тут вата… Грудь апрельским восторгом объята»
В «Весне» 1903 года Белый чередует традиционные описания весеннего сезона с чертами жизни бытовой, от времени года не зависящими. Одно от другого тоже как будто не зависит – несмотря на яд, нож и извёстку, герой стихотворения охвачен восторгом.
Тут известку счищают ножом…
Тут стаканчики с ядом… Тут вата…
Грудь апрельским восторгом объята.
Ветер пылью крутит за окном.
Окна настежь — и крик, разговоры,
и цветочный качается стебель,
и выходят на двор полотеры
босиком выколачивать мебель.
Но вот происходит столкновение – на картинку с котом накладывается мальчик, который лупит кота, не оставляя надежды на идиллию.
Выполз кот и сидит у корытца,
умывается бархатной лапкой.
Вот мальчишка в рубашке из ситца,
пробежав, запустил в него бабкой.
Баланс сил нарушен – и дальше что пейзаж, что возня строителей подтверждают отрицательный «диагноз» действительности.
В синих далях блуждает мой взор.
Все земные стремленья так жалки…
Мужичонка в опорках на двор
с громом ввозит тяжелые балки.
Алексей Кручёных (1886-1968): «Воробей п-о-н-а-т-у-ж-и-т-с-я – И станет совсем хорошая погода!..»
Авангардист Кручёных посвящает весне верлибр, полный поэтической зауми и разнообразной еды. «Весна с угощением» начинается с образов, точных, словно снайперские выстрелы:
Все церкви выпиты лужами,
Выдувает Москву ветерок!
Вот, вот воробей п-о-н-а-т-у-ж-и-т-с-я —
И станет совсем хорошая погода!..
А дальше собственно угощение – перечисление блюд занимает большую часть стихотворения. «Не хитрите, – словно бы говорит нам Кручёных. – Пробуждение природы – это прежде всего повод собраться и хорошенечко пожрать: будь то шашлычки на природе или кручёновский сахарный «сохрун» (опять сахар! Сговорились они, что ли?) Восьмое марта, Масленица, Пасха – поводов поесть будет много. Главное – это не «сентябрить», и, уж тем более, не «декабрюнить».
Бросьте декабрюнить!
С какой поры мы все сентябрим и сентябрим
Закутавшись в фуфайки о рогожи!..
Вот на столе пасхальном
Блюдоносном
Рассыпан щедрою рукою
Сахарный сохрун, мохнателький мухрун
Творящееся обжорство подчёркивает увеличение словотворчества – всё больше зауми и меньше окружающего мира. «Как вам наше блюдословье?» – интересуется Кручёных, смешивая «блюдо» то ли с «пустословием», то ли с «богословием». Неизвестно, светит ли солнце и воркует ли тот же воробей, без натуги которого весна не весна, но наелись все точно до отвала.
Как вам понравится размашистое разменю
И наше блюдословье?!..
Погуще нажимайте
На мещерявый мещуй!
Зубайте все!
Без передышки!
Глотайте улицей
и переулками
До со-н-но-го отвала
Ы-АК!
Даниил Хармс (1905-1942): «Пришла весна, вздулись камни»
С воцарением XX века авторов всё меньше волнует содержание – наступает эпоха тотальной игры со словом. В сочинении «Пришла весна» Хармс вряд ли говорит о трансформация почвы из-за не в меру жаркой погоды. Он просто жонглирует этими самыми камнями – а точнее, не ими самими, а словом «камень», ударяя его о похожее слово «дни».
Пришла весна,
вздулись камни,
веселее стали нам дни.
пришла весна
тепло и камни
веселее стали нам дни.
Тут весна!
Кричали камни
и теплее стали нам дни
зачем весна
ложиться в камни
отдавайте только нам дни
Это совсем не значит, что нет резона поискать здесь то, что называют «месседж». Можно – и он даже наверняка отыщется. Вот только сам Хармс в конце «убирает» всё, будто намекая на допустимость любой трактовки – и любой весны. Есть лишь дни, а наполнить их можно чем угодно.
Где весна?
Смотри на камни,
камням ночь отдай, а нам дни.
уходи весна под камни
на земле оставь лишь нам дни
Всеволод Некрасов (1934-2009): «Весна весна весна весна. И правда весна»
Литература продолжает «схлопываться». Ведь если слово не значит ничего, то в то же время оно может значить и всё. А из этого следует, что достаточно просто написать слово «весна» – и будет там и Шумахер, и Кручёных, и прошлое, и будущее, и вся земная литература, и даже больше. Всё ограничено (или не ограничено) только вашим субъективным опытом.
Весна весна весна весна
Весна весна весна весна
Весна весна весна весна
И правда весна
Андрей «Свинья» Панов (1960-1998): «Вот весна придёт, может, жабу принесёт!»
Схлопнувшись, всё началось по новой: лирическое переживание, сюжет, обстоятельства. Но это уже другая почва – память о коллапсе слишком свежа, из-за чего тексты априори несут мощный заряд эсхатологического отчаяния. В песне группы «Автоматические удовлетворители» их лидер, главный ленинградский панк Андрей Панов (Свинья) с заунывной удалью сипит:
Вот весна придёт,
Может, денег принесёт!..
Ну, а мне шататься,
Так шататься одному!
Вот весна придёт,
Может, жабу принесёт!..
Ну, а мне шататься,
Так шататься одному!
Мир вокруг героя может меняться, но это не отменяет его изначального тотального одиночества. И никакая жаба (на сленге панков жаба – девушка) и, уж тем более, никакие деньги тут не спасут. Сложено предельно незамысловато, но от экзистенциализма происходящего сжимается сердце.
Виктор Цой (1962-1990): «Весна. Где моя голова?»
Но, если есть силы, можно и просто порадоваться весне – разве мы не люди? С восточной лёгкостью Цой улыбается всему – и насморку, и тому, что можно больше не греть пиво, и новой траве, и отсутствию головы.
Весна.
Постоянный насморк.
Весна.
Солнце светит опять.
И я
Промочил ноги.
Весна.
Я опять иду гулять.
Весна.
Я уже не грею пиво.
Весна.
Скоро вырастет трава.
Весна.
Вы посмотрите, как красиво.
Весна.
Где моя голова?
Подготовил Глеб Колондо / ИА «Диалог»