Сюжет поединка чести стал не только финальным поворотом в судьбе Александра Пушкина, но и прошёл через всю жизнь и творчество поэта. Он вызывал или был вызван к барьеру в общей сложности 30 раз. «Евгения Онегина», «Капитанскую дочку» и «Выстрел» невозможно представить без сцен дуэлей. Да и не мог Пушкин, как человек своего времени, обойти один из ритуалов жизни аристократического общества. В годовщину последней дуэли поэта «Диалог» погрузился в дуэльный кодекс, традиции и воспоминания людей, которые за обедом могли обсуждать очередной поединок, а в перерыве заседания Государственной думы пойти стреляться.
Импорт дуэли в Россию
Исход последней дуэли Александра Пушкина известен всем ещё из школьной программы. Историки, пушкинисты, исследователи начинают разбирать её буквально с момента конфликта между поэтом и петербургским обществом, а также с непростых отношений между Пушкиным и императором Николаем I. Финальный акт трагедии — сама дуэль — имела ещё более длинную историю. Начинается она в конце XVII и в начале XVIII столетий, когда на службу к Петру I съезжаются со всей Европы всё больше иностранцев. Именно они привезли в Россию традицию дуэли.
Подобное положение дел очевидно обеспокоило самодержца, и он решил действовать на опережение. Уже 14 января 1702 года государь издал именной указ, в котором грозил дуэлянтам смертной казнью. А в «Уставе воинском» от 30 марта 1716 года воля Петра излагалась точнее. Воинство первый император Российский видел как дружное братство, и сатисфакцию члены этого товарищества должны были искать не друг против друга с оружием, а в воинском суде. Справедливое наказание обидчика предусматривалось: от штрафа до повешения (позорная для офицера и дворянина смерть), причём Пётр I обещал на одной виселице рядом повесить и раненых, и убитых на дуэли. К слову, касался устав не только военных, но и гражданского населения.
Жёсткое законодательство, по мнению автора книги «О русской дуэли» Алексея Вострикова, почти не применялось. Самих прецедентов ещё было мало, разве что среди иностранцев. Прижилась же дуэль в России уже после смерти Петра. Его преемники на престоле смотрели на поединки чести не так резко. В итоге судебная практика с законами не соотносилась. Пётр III и Екатерина II не воспринимали дуэль как рядовое преступление, и считали, что судиться она должна по иным законам. Государи посматривали на Францию, где эту функцию выполнял трибунал фельдмаршалов, но до конкретных шагов дело так и не дошло. А особое привилегированное положение аристократов было закреплено «Манифестом о вольности дворянской» (1762 года) и «Жалованной грамотой на права, вольности и преимущества благородного российского дворянства» (1785 года). Дворянина не могли подвергнуть физическому наказанию или судить неравные ему. Как результат – появилась традиция решать недоразумения, не вынося сора из сословия.
«Дворянин не мог допустить, чтобы его честь подвергалась хоть малейшему сомнению. Однако в жизни неизбежны конфликты и ссоры. Поэтому-то и была столь необходима дуэль — ритуал, не допускающий между благородными людьми неблагородных отношений. Как только дворянин чувствовал, что его честное имя под угрозой, он мог потребовать удовлетворения, и противник не имел права ему в этом отказать», — пишет в книге «О русской дуэли» Алексей Востриков.
Степень оскорбления
В дуэльном кодексе Василия Дурасова, где обобщён опыт поединков в России уже на закате этой традиции, в 1912 году, дуэль признаётся способом для мести. О правосудии речи не шло, поэтому сам выход к барьеру не мог заменить судебное разбирательство, но и не мог быть им заменён. Ключевое слово для этого ритуала — «оскорбление», то есть посягательство на чьё-либо самолюбие, достоинство или честь, причём не только на словах, но и действием (пощёчина или жест), а также в письме. По дуэльной традиции сам поединок был возможен только между двумя равными людьми. Если же дворянина оскорбит разночинец (интеллигент, не принадлежавший к дворянству, выходец из других классов), то дуэль тут не поможет. По сути, человек из более низкого сословия мог только нарушить права дворянина, но никоим образом не оскорбить. Так что в такой ситуации аристократ обращался в суд. Также предполагалось действовать и в обратном случае: если последовал вызов от разночинца, то его с недоумением следовало отклонить и отправить человека искать удовлетворения в суде. При большом желании пустить кровь аристократ, конечно, всё же мог драться с человеком из более низкого сословия, но только с письменного разрешения суда чести (для него выбирали троих достойных людей) Кстати, заимствование у аристократов ритуала дуэли считалось возможным, но сам поединок между, например, двумя разночинцами, попросту рассматривали как непонятную аномалию.
Поединки были вне судебной и государственной системы даже в период признанного своего расцвета – с середины XVIII до середины XIX века. В это время на практике участникам дуэлей, которые находились на службе, грозили казематы на один или два года, разжалование в солдаты или перевод в дальние гарнизоны. Именно так оказался на Кавказе Григорий Печорин Лермонтова (и сам поэт), а в далёкую Белогорскую крепость был сослан Алексей Швабрин (герой «Капитанской дочки» Пушкина). Среди военных к дуэлям большую склонность имели гвардейцы, расквартированные в Москве и Петербурге. Их жизнь протекала между казармой и светскими салонами. В мирное время такое положение способствовало и стычкам между сослуживцами, и ссорам со штатскими. Особенно выделялся своей любовью к поединкам, как отмечает Алексей Востриков, 44-й Нижегородский драгунский полк: в него традиционно вступали кавказские аристократы, и туда же переводились разжалованные гвардейцы с дуэльным прошлым.
Гражданским могли в качестве наказания назначить церковное покаяние, а также отправить в ссылку, в деревню. Кстати, на этот исход в случае убийства Жоржа Дантеса рассчитывал и сам Александр Сергеевич.
Впрочем, были и случаи, когда оскорблённые считали своих оппонентов недостаточно благородными, а, значит, и недостойными дуэли. Такой случай вспоминает в своих записках Алексей Вульф, близкий друг Пушкина. В 1830 году в Витгенштейнском полку у офицера Борского произошёл конфликт с казначеем того же полка Кагадеевым. Сослуживец «наделав ему грубостей, дал щелчок в нос». Вызова на дуэль не последовало, обиженный просто застрелил оппонента.
«Мне кажется поступок Борского весьма простительным и гораздо рассудительнее дуэли; с человеком, который унизил себя до того, что позволил себе делать обиды равному себе, с которыми сопряжено так называемое бесчестие, нельзя иметь поединка, и обиженный вправе убить его, как собаку», — так думал 24-летний молодой петербуржец в первой половине XIX века Алексей Вульф.
Щелчок в нос считался оскорблением третьей степени. Всего было три категории. Под первую степень подпадал урон самолюбию или нарушение норм вежливости. К слову, сюда же относилось пренебрежение своими обязанностями. Так, Александр I запретил караульным проходить через Летний сад, чтобы не пугать императрицу Елизавету Алексеевну, которая любила там прогуливаться. Один из ротмистров решил проверить, как выполняется приказ императора. И увидел в тот день, как офицер вёл свой караул по аллее сада. Последовало замечание, слово за слово… итог — дуэль. Возмутитель спокойствия застрелил ратовавшего о комфорте императрицы ротмистра.
Вторая степень уже включала в себя оскорбления чести, достоинства и диффамацию (когда человеку приписывались поступки, недопустимые по правилам чести). В эту же категорию входили и жесты, но тут важно подчеркнуть – без прикосновений, иначе это уже действие, а, соответственно, и третья степень. В последнюю разновидность оскорблений входят прикосновения, удары и даже попытки агрессивных манипуляций. Кстати, ответный удар не считался сатисфакцией, дуэль всё же должна была состояться.
Особая категория – оскорбление женщины. Дамы не могли вызывать и быть вызванными, поэтому их честь защищали родственники-мужчины: отец, муж, братья. Любопытно, что в случае, если обидчицей оказывалась сама женщина, тем же людям предстояло выйти на дуэль за неё. Но была одна деталь — все оскорбления, нанесённые дамой, приравнивались к первой степени. А вот оскорбления, нанесённые семье, приводили, как правило, к самым трагическим исходам. Один из таких случаев произошёл менее чем за год до дуэли Пушкина на Чёрной речке. В мае 1836 года чиновника Апрелева на выходе из церкви, где он венчался, заколол некто Павлов. Домашний учитель и журналист Александр Никитенко описывал в своих записках, как гудел город, когда палач переломил над убийцей шпагу — и только. Сам осуждённый молчал. Постепенно столица узнала все подробности их вражды. Оказалось, что Апрелев соблазнил сестру Павлова, последний вызвал его на дуэль, но обидчик сообщил о намерении жениться. И, действительно, свадьбу начали готовить, только невестой стала не соблазнённая девушка, а совсем другая барышня. Родных девицы на выданье не смутила сломанная судьба и оскорбление чужой семьи. Они предполагали, что жених сможет отделаться деньгами. До самой свадьбы Павлов не искал встречи и дуэли с Апрелевым. «Если ты настолько подл, что не хочешь со мной разделаться обыкновенным способом между порядочными людьми, то я убью тебя под венцом», — написал молодой человек в письме обидчику семьи накануне торжества. После таких подробностей публика переменила своё мнение, и увидела в убийце, трагически хранящем молчание на суде, благородного человека.
Как ни странно, некоторые дуэли (чаще всего из числа несостоявшихся) заканчивались дружбой. В конце концов причиной мог быть вздор первой степени, который наговорили в пылу спора друг другу благородные люди. Тот же Алексей Вульф, разделявший мнение о немедленной расправе с обидчиком, в другом деле сыграл роль миротворца. Ему удалось уладить «недоразумение» между своими знакомыми Милорадовичем и Голубининым. Противники и до барьера искренне сожалели о ссоре. Так что вместо выстрелов обменялись рукопожатием. В тот же вечер по древнему обычаю несостоявшиеся дуэлянты отметили возрождение своей дружбы несколькими бутылками шампанского. Кстати, Вульф потом с сожалением вспоминал, что ему пришлось потратиться из-за лишней бутылки, хотя финансовые дела у него были в расстройстве. Но, кто знает, сколько бы он потратил на извозчика, лекаря, рассылку писем, если бы дуэль закончилась выстрелом и ранением. Тем более, он мог попасть под арест, так как секундантов также наказывали.
Однако главной задачей любого секунданта было не мирить стороны, а представлять их интересы. Выбранные посредники не могли быть в родственных связях с соперниками или иметь какой-то свой интерес в конфликтной истории. Они же оговаривали все условия – выбор оружия (всё реже с появлением огнестрельного выбирали холодное оружие, но всё же такое могло случиться), количество шагов между противниками, место, время и другие нюансы поединка. Составлялся и протокол с условиями дуэли. Сохранился такой документ и с поединка между Пушкиным и Дантесом.
Дорога Пушкина к барьеру
Воспитанный в духе своего времени и вспыльчивый от природы Александр Сергеевич в спорных вопросах часто обращался к законам чести. Как хороший стрелок, он прекрасно знал все правила дуэли, которые не раз художественно описывал в своих произведениях. В его творчестве на поединок герои выходили три раза: повесть «Выстрел», роман в стихах «Евгений Онегин», роман «Капитанская дочка». Что чувствовал человек, выходящий к барьеру, поэт знал не понаслышке – 7-8 вызовов уладить миром не удалось.
«Это в общем смысле была самозащита. Для общества он оставался мелким чиновником, и к нему пытались относиться соответственно — а он реагировал. Так как ещё в молодости поэт понимал, кто он такой. Пушкин всерьёз относился к дуэльной традиции, и видел в ней реальный и адекватный стиль поведения», — поясняет писатель, автор книги «Гибель Пушкина» Яков Гордин.
В конце 30-х и в начале 40-х годов XIX века дуэль всё так же осталась дворянской, но не юридической нормой. Дуэлянты преследовались по закону, но аристократы считали себя в праве этот закон нарушать. Это мнение разделял и Пушкин. Дорога Александра Сергеевича к гибели была намного длиннее, чем расстояние между его домом на Мойке и Чёрной речкой. История тянулась несколько месяцев: было три вызова, перерыв из-за свадьбы Жоржа Дантеса с Екатериной Гончаровой, сестрой жены Пушкина. В свете на этот брак смотрели как на неумелую попытку скрыть его любовь к красавице Наталье Пушкиной.
В письмах к жене поэт не раз просит её быть осторожной. Судя по ответам мужа, Наталья Николаевна без утайки рассказывала ему, кто на каком балу или вечере оказывал ей знаки внимания. До сих пор идут споры, какую роль она сыграла в этой истории. Сегодня исследователи склонны не обвинять Наталью Николаевну, полагая, что она могла быть лишь предлогом. Пушкин на тот момент был уже не просто поэт, он ещё и редактор, журналист, историк. Враждебный мир вокруг него сгущался, особенно это стало заметно после публикации «Моей родословной», где поэт фактически оскорбил целый ряд сильных и влиятельных семейств. От него отвернулась читающая публика, а прижизненная критика больше походила на травлю. Для человека, привыкшего к славе и популярности, это был удар. И, бросая вызов Дантесу, он вызывал, как считают некоторые пушкинисты, на поединок всех своих недругов.
«Пушкин не был бретёром (заядлый, «профессиональный» дуэлянт, готовый драться на дуэли по любому, даже самому ничтожному поводу – ИА «Диалог»). Он должен был убить Дантеса, потому что тот плохо видел, у него были проблемы со зрением, а поэт прекрасно стрелял, и все об этом знали. У Дантеса почти не было шансов. Тот факт, что Лермонтов погиб — это закономерность, а то, что погиб Пушкин — случайность», — считает учёный секретарь Пушкинской комиссии РАН Алексей Балакин.
Опытный, хоть и не заядлый дуэлянт и стрелок, Пушкин всё-таки переживал в ночь перед поединком. По воспоминаниям княгини Екатерины Долгорукой, с детства знакомой и с Гончаровыми, и с Пушкиным, поэт с женой накануне были в театре. Они сидели в соседней от неё ложе. Александр Сергеевич был мрачен, а, улучив минуту, попросил приятельницу об услуге: «Позовите завтра жену к себе, часов в 12 утра, и удержите её у себя как можно дольше». Почему поэт обратился к ней за помощью, княгиня узнала только на следующий день, когда уже раненого Пушкина привезли домой.
«Мощный пласт обстоятельств, созданных не в последнюю очередь самим Пушкиным, загонял его в смертельный тупик. Это и то, что он выбрал путь дружбы с Николаем I, на которого он понадеялся, и который его в итоге обманул. Пушкин стал осознавать это начиная с 1833 года, но обратного пути уже не было. Здесь и тот факт, что он занялся серьёзными историческими изысканиями, которые не приносили ему доходов. В результате он оказался в тяжелейших долгах. Это и его концепция развития России с опорой на родовое дворянство при отрицании благодетельной роли новой бюрократической аристократии. С членами последней у него был тяжёлый конфликт. Он сам его спровоцировал, написав «Мою родословную», где просто оскорбил целый ряд очень сильных и в тот момент влиятельных семейств. Помимо дуэли у него был ещё один выход — уйти со службы, уехать в деревню и пытаться постепенно расплачиваться с огромными долгами», — считает Яков Гордин.
Но писатель считает, что и этот вариант не подходил для Пушкина. Дело не в жене, которая якобы не хотела жить в деревне. Всё-таки поэт был главой семьи и сам решал все дела. Проблема была в том, что отъезд означал потерю связи и покровительства императора. И Николай I, и Пушкин были увлечены фигурой Петра Великого. Некоторые исследователи полагают, что именно это сблизило двух разных людей. В результате царь не только поручил поэту написать историю кумира, но и разрешил Пушкину вместо обыкновенной цензуры представлять свои произведения на просмотр лично ему. И редактор «Современника» боялся оказаться полностью во власти цензуры без поддержки. Вторая же причина – архивы. Пушкин желал продолжить свою большую историческую работу, на которую уже потратил много времени и сил.
Как итог — получение по почте знаменитого Патента на звание рогоносца, который прямо намекал на неверность Натальи Гончаровой. Пушкин полагал, что письмо состряпал барон Геккерн. Ему он и отправил резкое послание, содержание которого было оскорбительным. Барон вызвал поэта, но объявил, что драться за него будет приёмный сын — Дантес.
Условия, составленные двумя секундантами по настоянию сторон, были максимально опасными. Стрелялись на расстоянии 20 шагов друг от друга и в 5 шагах от барьеров. Идти к барьеру можно строго по знаку, переступать — нельзя. А после выстрела противникам не дозволялось двигаться, чтобы у второго дуэлянта были одинаковые шансы. Если первая попытка не принесет результата, то всё с начала: в 20 шагах и по тем же правилам. Кстати, расстояние между противниками в России считалось одним из самых коротких. В Западной Европе было принято стреляться на расстоянии 25-30 шагов.
27 января (8 февраля по новому стилю) на Чёрной речке, недалеко от Комендантской дачи, Пушкин был серьёзно ранен в живот, лёжа он сделал свой выстрел, но урона Дантесу это не принесло. Поэт не промахнулся, но пуля поранила только руку противника, а потом словно отскочила: одни говорили о счастливой пуговице, другие — об обмане с кольчугой. Медицинскую помощь Александру Сергеевичу оказать на месте не могли. Врач, о котором должны были позаботиться секунданты, в этот раз приглашён не был. Это потом вменят в вину секунданту Пушкина Данзасу. Хотя обстановка тайны и спешка — были условиями самого Пушкина.
Умирал поэт в своём доме на Мойке. Даже измученный ранением и болезненным лечением (тогда было принято пускать кровь), он оставался человеком чести. Прощение и примирение со своим противником было важным заключительным этапом любого поединка. Поэтому от имени умирающего поэта княгиню Долгорукову, которая навещала Пушкиных в эти дни, попросили съездить к Дантесам. Она должна была передать, что поэт прощает своего убийцу. Женщина не решилась говорить с самим Жоржем Дантесом, поэтому вызвала к себе в карету его жену, Екатерину Гончарову. Княгиня с горечью вспоминала, что та не отдавала себе отчёта, что Пушкин не просто ранен, а умирает, и думала исключительно о здоровье своего мужа. Эти воспоминания записал в 1854 году зачинатель пушкиноведения, историк и литературовед Пётр Бартенев. Пройдёт ещё 26 лет, и в 1880-м Фёдор Достоевский произнесёт свою знаменитую речь, и страна признает, что Пушкин — «наше всё».
У обессиленного поэта была и ещё одна забота — просить за своего секунданта. Константину Данзасу, лицейскому товарищу, грозил арест, лишение дворянского звания, имущества и ссылка. В итоге суд принял во внимание верную многолетнюю службу Отечеству и пощадил его. Данзас отсидел пару месяцев на гауптвахте.
Известно, что Пушкин на смертном одре исповедался и причастился. Хотя официально церковь осуждала поединки. Христианскому сознанию была чужда сама идея мести. А дуэлянтов часто не хотели хоронить на территории церковных кладбищ, приравнивая к самоубийцам. Но в жизни священники, оказываясь у постели умирающего, не пытались выяснить, как была получена рана, а просто исполняли свой долг.
Когда 10 февраля поэта не стало, многие современники зафиксировали эту дату в личных дневниках. Одни ужасались, другие продолжали как за сериалом следить за судьбой романтического треугольника – Наталья Пушкина, Жорж Дантес, Екатерина Гончарова. Фрейлина Мария Мердер смотрела на дело практически, и считала, что француз сглупил: ему следовало поменять свадьбу и поединок местами: «Раз дуэли было суждено состояться, то уж не проще ли было покончить с мужем прежде, чем обвенчаться с сестрою его жены? Теперь же последнее представляется совершенно невозможным. Каково положение вдовы?!», — записала она в своём дневнике.
«Милостивый Государь, я пришлю Вам своих секундантов»
Как ни прискорбно, смерть поэта не поменяла отношение к дуэлям. Поединки чести оставались привычным делом. Общество тогда мало трогала ситуация, когда внезапно погибали молодые люди — самый цвет и будущее России. Наряду с сожалениями семьям, матерям и жёнам, в салонах обменивались сплетнями о состоявшихся и будущих поединках. Но, начиная с 40-х XIX века, в спорах всё больше людей стали высказываться против этого кровавого ритуала.
«Кто осмелится говорить против дуэли, против щепетильной дворянской чести и point d’honneur (вопроса чести (франц.), — а между тем нелепость дуэли очевидна. Человек смелее дотронулся рукою до бога, до всего общего, но до частного, личного не смеет коснуться. Честь, честь — и никогда не дать себе отчета, что именно честно и что оскорбительно, и какое удовлетворение, каким образом исправляет. Дуэль есть смертная казнь, сопряженная с опасностью палача, дуэль есть акт дикой, кровавой мести, на которую не токмо отдельное лицо, но и общество не имеет никакого права», — так рассуждал публицист и философ Александр Герцен в дневнике, спустя 7 лет после дуэли Пушкина.
Постепенно интеллигентные и образованные поданные без благородной родословной стали играть в жизни страны всё большую роль. Это были те самые разночинцы, дуэли между которыми считали аномалией. Сами аристократы начинают отходить на второй план. И, всё же, пока, даже эти «новые люди», смотрели на дуэли скорее как герой «Отцов и детей» Евгений Базаров: «С теоретической точки зрения дуэль — нелепость, ну а с практической точки зрения — это дело другое». Как отмечают специалисты, поединки пустили за столетие крепкие корни в русском обществе.
Обычай выяснять отношения с оружием был не чужд и студентам. Хотя в уставах — например, в положении Дерптского университета — чёрным по белому прописывалось: студент, вызванный на поединок товарищем или посторонним кем-нибудь должен немедленно донести о том ректору. Зачинщикам грозило заключение и профилактическая диета — хлеб и вода. И всё же среди товарищей прилежным поведением славу не сыскать, так что стычки процветали. Но некоторые и вовсе умудрялись заработать — правда, не без последствий. Педагог Александр Никитиенко описал в своём дневнике случай ссоры двух студентов в 1858 году. Один вызвал другого на поединок. «Вызванный, говорят, отказался от дуэли, а за свою обиду взял деньги. Товарищи возопили, что это подло, и потребовали от последнего, чтобы он непременно дрался. Начальство узнало, розняло петухов и посадило их в карцер. < …> Разумеется, мы решили всеми мерами «воспрепятствовать дуэли, а студента, взявшего деньги, если это окажется справедливым, выключить из университета».
Неоднозначное мнение о дуэлях было и у основоположника военно-полевой хирургии Николая Пирогова. В своих записках он писал: «Дуэли стоили жизни нескольким десяткам молодежи; это, без сомнения, очень прискорбно, и родители, потерявшие на дуэли безвременно своих сыновей, имеют полное право восставать против этого варварского обычая. Но что же делать, если в человеческом обществе нередко приходится выпирать клин клином за неимением лучшего средства против зла? А грубость нравов и обращение в студенческой жизни между товарищами портит также жизнь и есть не меньшее зло, чем дуэль».
Пирогов прекрасно знал, о чём говорил. С одной стороны, он наблюдал за нравами и стычками студентов в России и Германии, а с другой — видел страшные и кровавые последствия дуэлей. Так, знаменитый хирург описал «благополучный» исход, когда после пули насквозь пробившей шею около сонных артерий, докторам удалось выходить дуэлянта, и тот смог даже впоследствии говорить.
Традиция чествовать Пушкина в день его рождения и гибели появилась в 80-х годах XIX века. Тогда же в репертуары театров вошла опера «Онегин» по одноимённому роману в стихах. Многие современники отмечали увлекательность сюжета и прекрасную сцену дуэли. Уже выходя из театра, под впечатлением от трагической кончины Ленского, люди узнавали от знакомых или из газет, что очередная дуэль состоялась, и никто не погиб. Как ни странно, это вызывало чуть ли не раздражение. Например, Владимир Ламздорф вспоминал, как в 1891 дамы за чаем обсуждали бескровный поединок между Толстым и Дворжицким: «Графиня-Клейнмихель на чае у г-жи Гирс резко высказывалась против дуэлей без решительной развязки. Княгине Горчаковой, пытавшейся высказать менее кровожадное мнение, пришлось выслушать немало неприятностей от графини, заставившей её своими грубостями уйти и заявившей, что вежливость окончательно вывелась у современных людей». Кстати, поговаривали, что сам государь Александр III одобрял, чтобы противники выбрали такой путь разрешить разногласия. Поэтому Ламздорф и предположил, что кровожадность графини шла в одном курсе со взглядами императора.
Именно государь способствовал ренессансу дуэлей к концу XIX века. В 1894 году с подачи Александра III вышли в свет «Правила о порядке разбирательства ссор в офицерской среде». Теперь суд общества офицеров имел право обязать к поединку, в противном случае человеку грозила отставка. Армейское братство обладало правом решать, кто был достоин принадлежать к их кругу, а кто нет. При этом уголовную ответственность за поединок никто не отменял. Однако участникам, которые сделали всё по правилам, заранее обещали помилование.
Принципы офицерского братства сыграли роковую роль в истории Николая Юсупова. Его младший брат Феликс в своих мемурах (1887-1953) вспоминал, как их семейство почти поверило, что поединка удалось избежать. Николай влюбился в просватанную другому Марину Гейден. Против брака были и родители самого Юсупова. Свадьба состоялась, и девушка стала женой графа Арвида Мантейфеля. Только связь Марины и Николая не прекратилась. Сначала заговорили о дуэли, потом граф просто решил подать на развод, виня во всём жену. Юсуповы уже вздохнули свободно, пока не узнали, что товарищи-офицеры (граф был гвардейцем) надавили на обманутого мужа, и он всё-таки вызвал Николая. До последнего оставались сомнения, что дуэль состоится. Пока утром во дворец на Мойке не принесли бездыханное тело наследника одного из самых богатых состояний России. Узнать подробности Феликс смог чуть позже: дуэль была в обычном для таких встреч месте — в имении князя Белосельского на Крестовском острове. Стрелялись молодые люди с тридцати шагов (револьверы становились всё точнее, так что и расстояние увеличивалось).
«Гвардеец выстрелил в Николая, промахнулся и потребовал сократить расстояние на пятнадцать шагов. Николай снова выстрелил в воздух. Гвардеец выстрелил и убил его наповал. Но это уже не дуэль, а убийство», — писал в мемуарах Феликс Юсупов.
Значение имела не только честь коллектива, за которую вышел стреляться Мантейфель, но и политическая репутация. Так в 1909 году стрелялись Александр Гучков, лидер партии «Союз 17 октября», с графом Алексеем Уваровым. Последний также состоял в рядах «октябристов». В прессе полагали, что причиной стало неосторожное слово «политикан», произнесённое Уваровым в адрес Гучкова. Последний считался знатным бретёром, поэтому незамедлительно отправил оскорбительное письмо и от примирения отказался. 30 ноября 1909 года в Государственной думе запомнили надолго. В своём дневнике это рабочее утро помощник военного министра Алексей Поливанов описывает строго, по существу. С 11:30 депутаты начали слушать докладчиков по сметам Военного Министерства. Решался вопрос об отпуске кредита на реорганизацию армии.
«В 1 ч. Гучков просил сделать перерыв и мы сошли вниз завтракать. После перерыва заседание продолжалось под председательством Хвощинского. Когда, затем, окончив доклад, мы спустились вниз, навстречу бежал Крупенский и кричал: «все кончено, Уваров ранен в лопатку, ни полиция, ни репортеры не знали, никого не было». Нельзя было не подивиться хладнокровию Гучкова: председательствовал, предлагал вопросы, показался даже в столовой, и все это перед заранее назначенной дуэлью», — вспоминает тот рабочий день записи Алексей Поливанов.
Граф отделался лёгким ранением в ногу. Сам он стрелял в сторону. Дуэль, видимо, к примирению не привела, так как Уваров вскоре вышел из партии. Этот случай всполошил петербургскую публику. В либеральных кругах на него смотрели как на бутафорский поединок. Но вечный спор о необходимости дуэлей снова поднимали за обедом. Одни настаивали, что дуэль необходима, так как показывает, что для данных двух людей честь дороже жизни. Другие уверяли, что просто убили бы оппонента из-за угла, если им вдруг стало настолько тесно жить на белом свете.
Дуэль в истории России оставила после себя множество трагедий, рано ушедших людей, правил, рассуждений, споров и, конечно, сюжетов. Отечественную литературу сложно представить без двух людей, картинно вставших друг против друга с револьверами в руках. Так же как историю самого Александра Пушкина без его высоких понятий о чести и последнего поединка на Чёрной речке.
Подготовила Рената Ильясова / ИА «Диалог»