Петербург, конец октября. В заброшенный двор в центре города (куда именно – на всякий случай, не скажем) пришла Анастасия Владычкина из арт-группы «Явь», чтобы дорисовать физика Стивена Хокинга на фоне вселенной. Понаблюдать за работой она разрешила корреспонденту «Диалога». Пока Настя рисовала, поговорили с ней о том, как уживаются юриспруденция и стрит-арт, как из политического активизма вырастает уличное искусство, где лучше в России не рисовать граффити, и что делать, если вас задержали с баллончиком.
«Когда забирают, а граффити не доделано, это обидно»
В прошлый раз мы боялись полиции и торопились закончить. А потом решили, что некрасиво, когда такая стена — и только часть задействована. И решили задействовать всё пространство. Тем более, что это граффити с апреля существует и его никто не трогает. Везде рядом всё исписано, а его не портят. Правда, один раз написали «говно» сбоку. Мы это закрасили. Но прям масштабно ничего не портили.
У нас были прецеденты, когда забирали в процессе. Хорошо, если мы дорисовали граффити, и нас забирают уже потом – у нас остаются фотографии работы. Но когда нас забирают, а граффити ещё не доделано, это обидно.
Первый нас забрали, когда мы в 2015 году к 12 апреля хотели нарисовать Гагарина. Мы даже не успели ничего сделать – только нанесли скотч на будку. Кто-то целенаправленно вызвал полицию – они не просто проезжали мимо, а оставили свою машину за углом, чтобы мы не видели, и пошли на нас со всех сторон двора. Мы попытались убежать, но у нас не получилось. Нас было трое – двоих взяли сразу, в «буханку» посадили и пошли искать третьего. Он успел убежать далеко — его бы не догнали, но мимо него проезжало такси, оно остановилось, таксист вышел. Наш думал, что таксист ему поможет, а таксист его, наоборот, схватил и кричит полиции: «Я его поймал!» (смеётся)
Раньше мы всегда рисовали ночью. А потом дошло, что, если рисовать днём, меньше подозрений. Все думают, что, если люди рисуют днём – они же не такие наглые? Значит, так и должно быть.
«…а потом мы нарисовали Милонова»
Мы появились в 2014 году. Была я и ещё два человека. Мы тогда о стрит-арте и граффити вообще не думали. Мы хотели каким-то образом высказывать свою политическую позицию. Я к тому времени побывала в молодёжном «Яблоке», я одна из создательниц «Весны» (сейчас они разделились – есть «Весна», есть «Время»). Потом меня вообще занесло в «Молодую гвардию». Ну, это было временное помрачение (смеётся) – потом оттуда меня вынесло.
Другие ребята тоже «погуляли». И уже вместе мы не хотели действовать в какой-то сложившейся структуре, где всё нужно либо согласовывать с Москвой, как в «Молодой гвардии» и «Яблоке», либо голосовать – то есть, мы уверены в своей идее, но, если проголосовали против, она не будет реализована. Поэтому мы создали «Явь».
Первый год, с осени 2014 по осень 2015, мы занимались какими-то уличными акциями, пикетами. У нас не особо получалось, это было никому не интересно. А потом, в 2015 году, мы нарисовали Милонова: подумали, что будет интересно изобразить его под зонтом из дождя радужных человечков. И это вдруг всем понравилось, о нас писали в СМИ, мы стали известными. И мы подумали, что это очень сильный способ отражать какие-то свои взгляды. Именно на улице, потому что это видит большое количество людей, потому что ни с кем не нужно согласовывать. У помещений всегда есть владельцы, им нужно всё объяснять, зачем, почему и как. А улица – она свободна, мы рисуем всё, что хотим.
«Раньше мы всё называли «граффити»
Раньше мы не интересовались граффити-культурой, стрит-артом. Про Бэнкси знали, но [поверхностно]. Мы относили себя к политическим активистам, которые рисуют на стенах.
И вот где-то полгода назад мы подумали, что нам нужно расти и как-то двигаться дальше. Я ходила на лекции молодёжной арт-школы в Музее искусства Санкт-Петербурга XX-XXI веков, чтобы изучать историю искусства, чтобы был какой-то фундамент. Сейчас мы стараемся, чтобы в работах был не только месседж, но и чтобы это было эстетично. На данный момент, мне кажется, нам лучше всего удалось «Лебединое озеро», мы рисовали его в мае. Это очень художественно, и в то же время несёт мощный социально-политический смысл.
Сложно сказать, что мы выросли из Бэнкси, потому что, повторюсь, мы только полгода назад обратили внимание на всю эту тусовку, стали знакомиться с людьми, узнавать, кто и что. Раньше, например, мы всё называли граффити (смеётся). Но, когда мы во всё это влезли, мы узнали, что есть понятия паблик-арт, спрей-арт, граффити, стрит-арт, тэгинг, муралы. Ещё полгода назад мы были далеки от всего этого.
На самом деле, всё это неважно, это такая искусственная надстройка. Люди всё пытаются систематизировать — плюс стрит-артом стали заниматься искусствоведы, учёные, они пишут научные статьи, им нужно всему присвоить название. То есть, например, если это согласованная стена – это паблик-арт. Несогласованная – стрит-арт. Но для того, чтобы просто выйти рисовать, это абсолютно неважно.
«Улица нам не принадлежит, это нормально»
Когда мы только начали рисовать, мы, конечно, расстраивались [когда работы закрашивали]. Но потом мы привыкли. Цель нами каждый раз достигается, потому что есть СМИ, есть интернет, и, получается, работа, она сохраняется навечно, её увидело большое количество людей.
В стрит-арте, в граффити нужно привыкнуть к тому, что работа может исчезнуть, не сохраниться. Даже у Бэнкси – у него работы редко закрашивают, зато берут и специально вырезают из стены и продают на аукционе. В любом случае, с работой что-то произойдёт. Потому что это улица, она нам не принадлежит, это нормально — главное, что мы донесли свою идею до большого количества людей. Тем более, если на нашей работе что-то напишут или закрасят – получается, что это свободная стена, можно нарисовать что-то ещё.
«1984» закрасили не коммунальщики – там написали «[нецензурное слово] вам». Такое у нас первый раз, раньше такого не делали. Я это связываю с тем, что там было написано «не выходи в онлайн, не совершай ошибку». Когда мы смотрели комментарии в интернете по поводу этой работы, стало понятно, что есть люди, которые не читали «1984», не рассмотрели символы лайков и репостов, и подумали, что мы в принципе против интернета. И писали комментарии в стиле: «Если бы не было интернета, про эту работу вообще бы не узнали». Поэтому я думаю, это закрасили именно ребята, которые думали, что картинка против интернета. И это их нормальная реакция – вот вам. Мы будем сидеть в интернете, мы будем им пользоваться.
Мне теперь интересно, сколько это провисит в таком виде, будут это закрашивать коммунальщики или нет. Потому что наше «Лебединое озеро» закрасили за один день. И нам сказали журналисты, что наше граффити ходили искать коммунальщики Центрального района, Адмиралтейского и Петроградского. То есть, они примерно поняли, что это где-то в центре, и ничего не делали, пока не нашли работу и не закрасили.
«Имущество РЖД – неприкосновенно»
Когда мы рисовали «Лебединое озеро», мне несколько моих друзей сказало: «Настя, может, не надо?» Я говорю — ну, в смысле, это же просто балерины. Сложно это прямо подвести под статью о свержении государственного строя. Но, на самом деле, после каких-то работ мы ждём, что к нам придут. Но пока не приходят.
На самом деле, я выступала с лекцией в Кировском доме культуры, там есть такой формат лекций «короче», минут на 10. Я рассказывала об уголовном преследовании граффитистов в России и искала информацию на эту тему. У нас преследуют уголовно только тех, кто рисовал на поездах либо на будках или мостах РЖД. Всё, что имущество РЖД – это неприкосновенно, там сразу уголовка. Если не поймают, то будут искать. РЖД очень ревностно хранит своё имущество. Ну, и плюс не надо рисовать на домах, которые несут какую-то культурно-историческую ценность – то есть, не нужно идти на Невский и там рисовать на домах.
Было граффити у одного художника – он нарисовал распятого Гагарина. Был ещё граффитист, он нарисовал патриарха, которому кидают монетку. Таких не трогают. Пока нету такого (на момент записи интервью «такого» не было, но 2 ноября появилась информация об уголовном деле, заведённом в Челябинске из-за уличных рисунков против пенсионной реформы — ИА «Диалог»).
Мне кажется, может быть, власть думает, что это не несёт такой силы, как митинги, различные видеорасследования, как у Навального. Проще прийти и спокойно закрасить, чем искать, арестовывать. Плюс, это же будет конфликт на всю Россию, он выльется за пределы России. Они не хотят вот этого.
Мы — во всяком случае, я — когда рисую свои граффити, готова нести за это ответственность. Я готова отсидеть, но сидеть пять лет я не буду. Потому что не считаю себя виноватой [в экстремизме, например]. Поэтому [в случае чего] мы просто сбежим в Украину. Будем там отсиживаться. Потому что сидеть за то, в чём ты не считаешь себя виноватым, мы не хотим.
В этом плане, когда я изучала ситуацию в Европе – там без разницы, что нарисовано. Там всем граффитистам идёт обычный штраф по количеству метров. То есть, можно посчитать количество метров и получится штраф – и безразлично, что там: Обама, Меркель или цветочки и котята. По политическому смыслу там вообще не привлекают за граффити.
«Сами будем всё закрашивать»
К нам обратилась группа Goodside Group. Они занимаются ресторанами, у них есть свой лицей. Они написали нам в контакте, сказали, у нас есть здание в собственности, и мы хотим, чтобы там что-то было нарисовано. Сказали, что готовы компенсировать расходный материал и баллончики. Оплаты никакой нету, но нет и никакого согласования – рисуйте всё, что хотите. Единственное, они хотели, чтобы это была такая галерея уличного искусства. То есть, нарисовали – закрасили, снова что-то нарисовали. Мы подумали: просто что-то не связанное рисовать и закрашивать -это не так интересно. И решили рисовать и закрашивать, отражая постепенную эволюцию изобразительного искусства.
Цель здесь просветительская. Но, во-первых, здесь мы сами как коммунальщики. Сами будем всё закрашивать – это очень непривычно и странно. И далее, когда мы будем делать работы, мы будем в них что-то вносить. Да, это будет что-то известное — например, «Тайная вечеря» Леонардо да Винчи. Но мы что-то внесём своё. Так мы не будем, наверное, делать, но, например – не двенадцать апостолов, а двенадцать художников. А в каких-то картинах у нас будут политические смыслы, остросоциальные. То есть, картина будет узнаваема, но мы её будем переосмыслять.
В ноябре мы закрасим ту работу, которая уже есть – наскальные росписи – и нарисуем древнюю Грецию. И, скорее всего, до весны она будет висеть. Поэтому это длительный такой перформанс, длительный проект. На данный момент у нас прописано 15 этапов – но мы можем поменять, добавить. В истории искусства нет чёткой периодизации, каждый исследователь по-своему периодизирует. Можно всё сжать до пяти этапов, можно растянуть до тридцати. Это зависит от нашего желания, сил, интереса.
«По жизни я юрист»
По жизни я юрист, я работаю с 10 до 6 пять дней в неделю. И плюс параллельно я сейчас учусь в магистратуре, тоже юридической.
Как-то, когда нас забирала полиция, нас пытались пугать, вымогали взятку. Говорили, всё, на пять лет сядете, но мы можем сейчас с вами договориться, по пять тысяч с человека (смеётся). Я сказала, не, ребят, давайте вы сейчас нас отвезёте в участок, оформите нас с протоколом. Потому что я знаю, что за это штраф административный.
Лучше не соглашаться на всякие взятки. Во-первых, не нужно плодить коррупцию, во-вторых, там может ещё хуже всё закончиться. Не нужно бежать, потому что если побежать, потом могут привлечь за сопротивление полиции. Нужно спокойно собирать вещи и говорить, везите меня в участок, оформляйте протокол. Желательно, конечно, сразу же сообщить всем СМИ. Конечно, в России СМИ не такая четвёртая власть, как хотелось бы, но всё-таки это власть. И если конфликт выйдет в информационное поле, то сотрудники правоохранительных органов будут ответственнее относиться к соблюдению законодательства.
Обычно мы спокойно говорим: «Хорошо, едем в участок». И всё, административный штраф 500 рублей – и отпускают. Один раз даже было, что нас забрали, сказали «пишите объяснительную». Мы написали, и никакого штрафа нам не пришло. Нас всего четыре раза так забирали. Один раз вообще ничего не было – и три раза по 500 рублей.
Я не представляю, как, если бы я не обладала юридическим образованием, мы бы составляли договоры. Сейчас вот мы пытаемся с библиотекой Маяковского согласовать стену во дворе для большого изображения Маяковского – мурала. Мы бы хотели нарисовать его незаконно, приехать ночью — но там огромная стена, не нарисовать за ночь. В любом случае, нам там вызовут полицию и просто не дадут дорисовать. И тут приходится согласовывать. И очень важны как раз юридические знания, нужно понимать, как это всё урегулировано жилищным кодексом, законодательством Петербурга. Подготовить документы – общее собрание с жильцами, протоколы, вот это всё. Потом подготовить обширный перечень документации для комитета по градостроительству, который это всё согласовывает.
«Главное в жизни – познание космоса»
Хокинг тоже несёт, на самом деле, мощный социальный смысл. Это была моя идея – каждый год делать что-то ко Дню космонавтики, потому что для меня космос значит невероятно много. Я считаю, что это самое главное, что может быть в жизни – познание космоса. Цель – напомнить лишний раз людям, которые копаются в каких-то своих бытовых проблемах конфликтах, насколько это всё, на самом деле, неважно.
На данный момент все знания, которыми мы обладаем – это один процент всей информации от вселенной. Мы познали её всего на один процент. Поэтому невероятно важно изучать космос. Мы хотели напомнить об этом людям.
Хокинг – это человек, который в 20 с чем-то лет стал парализованным. Он же мог просто лежать и ничего не делать. У многих людей есть руки и ноги, но в их жизни нет никакого смысла. А Стивен Хокинг всю свою жизнь, до последнего, работал. Благодаря нему мы однажды продвинемся гораздо дальше в понимании космоса.
Беседовал Глеб Колондо / ИА «Диалог»