Вечер пятницы, Думская улица. Сворачиваю в подворотню. Обхожу по периметру большой двор – наверное, со стороны выглядит, будто ищу какой-нибудь особо пикантный притон. Но нет. Наконец, в одном из окон – рядом никаких опознавательных знаков – вижу висящий в комнате на стане транспарант «За честные выборы». Видимо, мне туда. Захожу, не заперто. Внутри несколько разнообразных улыбчивых мужчин. Мне рады. Прохожу, сажусь. Маленькое помещение, плакат со ртом Путина и хештегом #надоело. Стол. На нём — обмотанный проводами ноутбук. Вообще, вещи вокруг, в основном, не новые – кроме плакатов с Путиным. Он тут и на старых колонках, и на чайнике. И везде текст рядом намекает: ну хватит уже, мол.
На онлайн-встречу с Марией Мотузной в офис «Открытой России» народу пришло не очень много. Мария Мотузная — это 23-летняя жительница Барнаула, которую в мае этого года обвинили в экстремизме и оскорблении чувств верующих – статьи 282 и 148 УК РФ. Обвинение строилось на том, что картинки, которые Мария сохраняла «ВКонтакте», в частности, содержали «лингвистические признаки превосходства европеоидной расы над негроидной», а также изображали человека, «похожего на Иисуса Христа, выпускающего через отверстия в ладони сигаретный дым». После того, как дело Мотузной было отправлено в прокуратуру на доработку, она покинула страну. Постепенно возникает ощущение какого-то революционного кружка. Все говорят о крамольном и крамольное. Некоторые, кажется, немного этим бравируют.
Какая-то девушка входит и говорит:
— А чего там менты на улице дежурят?
— Пятница, Думская, – успокаивает её один из мужчин. – Пьяных ловить будут.
Но спокойнее от этого не становится. Вспоминаю, что нахожусь на территории «нежелательной организации» (согласно решению суда от 26 апреля 2017 года). Впрочем, кажется, никто больше не тревожится – многие часто и много шутят (или это нервов?). А вот и Мария – на экране ноутбука и на стене, транслируемая проектором. И в Киеве.
— Привет! – Мария улыбается, машет всем рукой.
Молодая, симпатичная девушка не очень похожа на «жертву режима». Начинается беседа, и сразу контраст – образ Марии и то, о чём она рассказывает. Ведь не хмурый оппозиционер, не косматый анархист, а буквально «каждый из нас», человек из народа. И вот что с этим человеком случилось.
«Будешь выпендриваться – уедешь на три года»
Началось всё в мае этого года. Ко мне внезапно, без предупреждения, пришли с обыском сотрудники центра по противодействию экстремизму вместе со следователем и с понятыми. Мне показали постановление на обыск, без каких-либо объяснений вошли в квартиру, стали перерывать шкафы. Достали какие-то бумаги. Я не особо понимала, что происходит, поскольку была спросонья, было раннее утро. Увидела только, что там было написано «унижение негроидной расы» и адрес моей старой страницы «ВКонтакте».
Когда я взяла в руки телефон, чтобы позвонить кому-нибудь из родственников, у меня его забрали. И более того, заставили поставить на авиарежим, чтобы мне тоже никто не мог позвонить. Затем отцепили системный блок компьютера от всех проводов и забрали его тоже. Составили какой-то протокол с понятыми, которые, кстати, непонятно откуда вообще взялись, потому что я живу в отдалённом районе города, а понятые были из центра или из других концов города. Вообще, всё выглядело, как какая-то комедия нелепая, я не верила сначала, какие-то шутки пыталась шутить.
Потом, уже в отделении, мне показали скрины картинок с моей старой страницы. Это были даже не посты на стене, это были просто альбомы. В основном, они были про священнослужителей, и я подумала, что у меня «оскорбление чувств верующих». На тот момент я даже не знала, что это уголовная статья, подумала, что, в принципе, всё не так уж плохо. Мне сказали, что, если я напишу явку с повинной, у меня не будет судимости, будут общественные работы и это, вроде как, ничего не значит. А если я буду выпендриваться, как до этого девочка была, то «тоже уеду на три года». Я испугалась ужасно, поверила всему, всё подписала.
Потом началась волокита со следственными действиями. Меня вызывали знакомиться с делом, вызывали на сверку показаний. Меня фотографировали на фоне дома, где я проживала, когда сохраняла картинки. В третий раз меня вызвали на заключение по делу. После этого я описала всю свою ситуацию в твиттере. Мне начали писать правозащитники, журналисты, всё, как снежный ком, разрасталось. Потом меня вызвали в суд на первое заседание. Оно должно было быть в особом порядке, потому что я согласилась на особый порядок, следователь сказал, что так я себе облегчу жизнь. Потом, когда у меня уже появился адвокат, он сказал, что особый порядок – это полная жесть. Что всё, что мне обещали – это ложь.
«Адвокат спросил, как я им угрожаю. Они сказали, что я предлагала им помощь»
У меня в итоге было две статьи – 282 часть 1, возбуждение ненависти, вражды, в общем, экстремизм. И оскорбление чувств верующих, 148-я статья. Из-за того, что я подписала явку с повинной (либо это в принципе так устроена система, я не знаю) меня внесли в реестр экстремистов, террористов. У меня даже сим-карту заблокировали, я не могла ничего оплатить, хотя она не является банковским счётом.
У меня по две картинки на каждую статью признали преступными. Что касается негроидной расы, помню одну – там темнокожий ребёнок решал пример на доске, решил неправильно, и подпись: «чёрная бухгалтерия». И что-то про чёрный юмор и еду: и то, и другое не до всех доходит, что-то такое. В обвинительном заключении всё это звучало так, что я их сохраняла для того, чтоб всё это стало доступно для копирования, придерживаясь националистических взглядов и так далее.
По оскорблению чувств верующих – первая картинка, где идёт крестный ход по разбитой дороге и внизу подпись «две главные беды России». И вторая картинка – это Иисус (или человек похожий на Иисуса, как мой адвокат любил говорить, потому что там непонятно, просто длинные волосы и борода). Там он вдыхает сигаретный дым и выдыхает его через стигматы на руке. Там не было никакого даже текста, просто изображение. Но эксперты-лингвисты нашли в изображении оскорбление чувств верующих.
Перед моим первым судом до меня дошла информация, что те девушки (студентки юрфака, которых «оскорбили» картинки Марии; после их заявления на Мотузную было заведено дело – ИА «Диалог») написали на меня заявление, что я им якобы угрожаю. Это было для меня шоком, я боялась, что мне меру пресечения сменят на СИЗО. Но этого не произошло, к моему удивлению. После первого суда меня отпустили, и после второго отпустили. На третьем, когда они пришли давать показания, они заявили, что я им угрожаю. Мой адвокат спросил, как я им угрожаю. На что они заявили, что я звонила им и предлагала помощь – это было в первые дни дикой травли [в их адрес], и мне было правда их жалко, потому что я не знала мотивов их поступка. Может быть, им тоже угрожали, чтобы они написали на меня заявление. Я позвонила и предложила, давайте я напишу какой-то пост, чтобы вас перестали травить, ваших близких трогать. Вы только объясните мне, что произошло. Они мне ничего не объяснили, больше мы с ними не контактировали, а на суде они этот звонок представили как угрозу. Мой адвокат говорит, а ничего, что она вам помочь хотела? Судья не обратил внимание на их слова, и, слава Богу, не изменил меру пресечения.
Дальше судебные процессы были каждые две недели. Всего на шесть судебных заседаний я отходила. Последнее закончилось тем, что моё дело вернули в прокуратуру на доработку в связи с последними изменениями. Вышла новая инструкция для судей, как я понимаю, и плюс за неделю до моего последнего суда Путин выступил с предложением декриминализировать часть первую 282 статьи. Ну и, собственно, всё. Последняя информация, которая мне поступила, что я не в розыске ещё, что моё дело даже в прокуратуру ещё не поступило из суда.
«Телефон разрывался от оскорблений, потому что я русская и не ходила на митинги»
Мерой пресечения у меня была подписка о невыезде, я подписала её в первый же день, после допроса. Я посоветовалась со знакомым адвокатом, который сказал мне, что подписка о невыезде это практически ничего не значит. Что у него многие подзащитные куда-то летали ездили и так далее. Главное — вернуться. Ну, или не вернуться. И я подумала, на свой страх и риск, находясь в Москве, что в розыске меня пока что нет, по кредитам у меня долгов нет, поэтому почему бы не попробовать. Купила билеты, и меня пропустили.
Что касается границы, то в Москве это было абсолютно спокойно. Меня, разве что, попросили очки снять, посмотрели на фотографию и пропустили. Я ехала с пересадкой, потому что нет прямых сообщений между Москвой и Киевом. Это был рейс через Минск. В Минске не было тоже каких-то проблем. Здесь у меня была сложность с прохождением границы. Сначала мне дали миграционную карту – я не знала, что её нужно заполнять. Отстояла очередь, получила карту, заполнила, но неправильно – я не знала адреса, где я буду жить. И только с третьего раза я прошла, фактически уже последняя. Передо мной стояла женщина, россиянка. Я не слышала всего разговора, но суть в том, что её развернули, потому что она была в Крыму. Она пыталась доказать, что это было до 2014 года, а люди из таможенной службы Украины говорили, что после. У них возник спор, и в итоге её не пропустили. А меня только спросили, была ли я в Крыму, я сказала, что нет. Отпечатки пальцев сняли, и всё, пропустили.
Меня встретил друг, с которым я познакомилась благодаря всему этому резонансу. Он из Киева, он мне написал после материала одного из блогеров. Мы начали общаться очень плотно, он меня поддерживал, помог мне снять квартиру заранее, встретил меня в аэропорту, привёз сюда.
Вообще, изначально мне друзья советовали остаться в Украине, потому что близкая культура, язык и так далее. Я рассматривала возможность остаться здесь. Но, когда я сюда приехала, я наткнулась на огромные тонны негатива в свой адрес только потому, что я русская, что я не ходила на марши протеста и так далее. Независимо от того, как я отношусь к нынешней власти и всему такому. Это было не от тех, с кем я лично общалась в Киеве. Ну, может быть мне попадались хорошие люди, конечно, но в целом на улицах негатива я не встречала. Это было в интернете — в твиттере, в основном. Буквально через два дня после моего приезда я увидела сюжет на втором канале, «Россия 24», где как раз подробно разбирали скрины твиттов, которые мне отправили. Я не знаю, может, это были боты, может, это всё было специально, чтобы на втором канале показать, как плохо меня приняли. Но сейчас этого гораздо меньше. В первые дни телефон просто разрывался от тонн оскорблений и угроз.
Сейчас, находясь здесь, я общаюсь с очень многими людьми. Многие предлагают помощь в миграции в страны Европы. Я пока не решила точно, куда. Здесь я только неделю нахожусь, мысли сложно привести в порядок и точно решить. Потому что первая страна, куда я приеду из Украины, будет окончательным пунктом, потому что далее меня уже не примут как полит-мигранта. Знаю, что это будет Европа – в США я не планирую ехать, и в Украине оставаться тоже.
На Украине я сейчас в статусе туриста. 90 дней я могу находиться здесь вообще без каких-то проблем. Но, думаю, за 90 дней я уже точно куда-то дальше уеду. Буквально сегодня у меня возник очень жёсткий финансовый кризис, пока я не созвонилась с мамой. Сейчас единственный человек, который мне помогает — это моя мама. Я не ищу каких-то других источников [дохода]. Может быть, конечно, я могла бы попросить помощи у каких-то фондов. На Украине есть фонд «Свободная Россия», который предлагал мне помощь. Но мне просто не хочется, мне неловко это делать, я пытаюсь как-то со своими близкими это решить, а потом в дальнейшем постараться маме эти деньги вернуть. Я живу на российский рубль, который здесь конвертируется в гривну, теряя в цене. Поэтому я не хочу здесь задерживаться, в другой стране будет уже пособие беженца, насколько я знаю, всё равно будет проще.
«Соцсети в наше время – это небезопасно»
Я хотела всегда быть журналистом, потом жизнь повернулась иначе, и я захотела стать учителем. Перед тем, как ко мне пришли, я собиралась ехать работать учителем в Китай. Если у тебя европейская внешность и ты знаешь английский хотя бы на каком-то уровне, ты можешь там зарабатывать неплохие деньги. Там это поставлено на широкий поток, это проще, чем уехать в Европу. Это было начало мая, только что прошла инаугурация, было просто какое-то отчаяние. Понятно, что снова будут митинги, снова будут людей просто мять, ничего не поменяется. У меня упала как-то надежда. И как раз в начале мая я собралась подавать документы на визу, чтобы уехать на работу в Китай. Не навсегда, конечно. Я не собиралась открещиваться от проблем [в стране], просто решила, что там хотя бы есть возможность заработать немного денег, познакомиться с другой культурой и не смотреть каждый день вот эти новости, от которых слёзы наворачиваются. Но в итоге ко мне просто пришли с обыском, и всё равно навернулись слёзы.
Я не могу назвать точку, с которой у меня началось какое-то другое мышление. Я помню, что с начала 2017 года я ощутимо стала поддерживать Навального, ходить на митинги, которые были 26 марта, 12 июня. На открытие штаба нашего ходила. Очень сильно меня не устраивало то, что происходит в стране, да и сейчас, конечно, меня не устраивает. Но после инаугурации в этом году я подумала: ну, как бы, всё. Что дальше, я не знала. Решила, что займусь своей жизнью. Но, когда всё это со мной произошло – естественно, ещё больше негатива, злость, уже какая-то беззвучная агрессия в адрес власти. Ты понимаешь, как всё это несправедливо, ощущаешь на своей шкуре, но ничего не можешь сделать. Я не скажу, что это ненависть, я не тот, наверное, человек, который способен её испытывать. Но единственный человек, которому я не желаю добра не при каких обстоятельствах — это Путин.
Пока я жила в России, я использовала «ВКонтакте» только, чтобы отвечать людям, которые мне пишут и слушать музыку. Естественно, никаких переписок личных, ничего такого – для этого только «Телеграм». Сейчас, когда я уже уехала, это уже не угрожает мне, наверное, хотелось бы верить. Но использовать «ВКонтакте» я не рекомендую никому. Даже вот эта их политика конфиденциальности, закрытые профили – для меня всё это выглядит, как декриминализация Путина. Это просто пыль в глаза, чтобы люди успокоились. «Мы закрыли ваш профиль» – да блин, не от людей нужно профили закрывать, а от спецслужб, которым без разницы, закрыт у тебя профиль или открыт. Всё равно всё сольётся. Это [соцсети] и правда небезопасно в наше время.
«Неважно, что ты скажешь – это используют против тебя»
Я сомневаюсь, что у меня получится работать учителем где-то в Европе, потому что я мигрант. Я, конечно, буду за любую работу хвататься, чтобы как-то закрепиться, встать на ноги, чувствовать себя комфортно. Но что это будет – даже не знаю. Всё зависит от того, как скоро я выучу язык и всё такое.
Я не хочу быть человеком, который через камеру записывает какие-то видео, призывает людей выходить на улицы, на баррикады и так далее. Мне кажется, это немного несправедливо, учитывая, что я сижу сейчас в безопасности, просить людей выходить под аресты, под дубинки и так далее. Но что касается правозащитной деятельности – насколько у меня будет получаться на расстоянии, я буду этим заниматься. Сейчас продолжается поток сообщений ко мне от людей, которые уже находятся под уголовным делом и хотят уехать – в этом плане, например, ко мне вопросы поступают. Конечно, это я бросать не буду, потому что я имею сейчас ресурсы в плане контактов с журналистами, юристами. Я буду стараться их применять для тех, кому будет это требоваться.
Я не могу сказать, как именно правильно [вести себя в подобной ситуации]. Я понимаю свои ошибки, но не знаю, если бы поступала по-другому, помогло бы это мне или нет. Начиная думать об этом дне, прокручивая всё, первая ошибка для меня самая очевидная – то, что я открыла дверь, не побоявшись ничего. Потому что в принципе никаких дел с полицией не имела, не думала, что могут быть какие-то у меня проблемы. Не нужно было открывать дверь, нужно было позвонить кому-то из родственников, близких, если есть знакомые юристы или адвокаты – вообще прекрасно. Но хотя бы кому-то, чтобы поставить в известность, чтобы приехали домой, пока идёт обыск. Если дверь начнут ломать — что, в принципе, вероятно в наших реалиях — то всё равно: просто ничего им не говорите. Это вторая главная вещь – ничего не говорить вообще. Не то что ничего не подписывать, это само собой. Любое слово, как я на себе испытала, умеют хорошо раскрутить, как хорошие психологи. Неважно, что ты скажешь, это, как говорят в американских фильмах, будет использовано против тебя. Нужно дозвониться кому-нибудь чтобы прислали юриста, адвоката. Это самые главные вещи. Конечно, зависит от статей, но это работает всегда – право на звонок и на молчание.
Подготовил Глеб Колондо / ИА «Диалог»