Большинство известных произведений искусства с момента их создания не единожды подвергались реставрации и требуют тщательного ухода. Корреспонденты «Диалога» узнали, какие современные технологии используются в работе со старинными произведениями искусства, какой должна быть «карета скорой помощи» для произведений искусства, и что мешает её появлению на просторах России.
По словам заведующего отделом технологических исследований Русского музея Сергея Сирро, в последние пятнадцать лет значительно изменилась и техническая сторона, и сама научная основа работы по изучению и сохранению культурного наследия. Инфракрасные камеры, термографические комплексы, рентгеновские спектроскопы и приборы для акустического зондирования – основные инструменты для всестороннего изучения картин. А для обследования полостей в статуях и предметах декоративного искусства используются, например, промышленные эндоскопы – похожие на те, что применяют врачи при изучении органов дыхания и пищеварения у человека. Большинство этих технологий изначально использовалось в других областях – не только медицине, но и горном деле, геологии, нефтехимии, металлургии.
Сейчас аппаратура стала более простой, «дружелюбной» к пользователю, а главное – портативной. Большинство приборов оснащено аккумуляторами, которые работают по 8-9 часов, поэтому техника не требует постоянного присоединения к электрической сети. К устройствам достаточно подключить ноутбук, чтобы получить всю нужную информацию. Это означает, что специалисты, изучающие культурное наследие, могут делать это практически в любое время и в любом месте: аппаратный комплекс можно легко перевести в другой музей, использовать при работе с недвижимыми памятниками в поле или с большими картинами, которые сложно вынести из зала, где они вывешены. Для примера сотрудники Русского музея обследовали картину Фёдора Бруни «Медный змий» — гигантскую по размеру (565 * 852 сантиметра): она считается самой большой в русской исторической живописи и самой крупной в собрании ГРМ. Соответственно, вынести её для изучения из зала, где она висит, было бы очень тяжело.
«При работе с картиной мы сразу открыли много нового – увидели переделки, новые вещи: например, автор искал наилучшее расположение складок ткани, пальцев людей, несколько раз переделывал положение змей. Это обычная практика, но исследовать, например, такие большие полотна в мастерской очень сложно», — отметил ведущий инженер отдела технологических исследований Русского музея Вячеслав Торопов.
Применение новой техники позволяет узнать, что находится под видимым слоем живописи, какие пигменты и связующие использовал художник, определить точный период, в который было написано произведение – и, возможно, его подлинного автора. Порой под слоями краски находят закрашенные элементы и даже целые произведения. В процессе подготовки выставок неизвестных художников картины проходят анализ – и зачастую обретают имена своих настоящих творцов. В мировой практике был случай, когда на «Портрете неизвестной», который в просторечии называли изображением любовницы Тициана, при помощи новых технологий была найдена (и впоследствии очищена от наслоений) подпись великого живописца. Это позволило включить картину – до того считавшуюся работой одного из последователей Тициана, созданной уже после смерти венецианского мастера – в перечень его подлинных произведений. Сразу изменилась и оценка полотна, находящегося в коллекции Веллингтоновского музея в Лондоне (Эпсли-Хаус): с 50 тысяч британских фунтов до 15 миллионов. Соответственно, установление подлинности картин – ещё одна важная сфера применения новых технологий.
«Подделка произведений искусства занимает четвёртое место по прибыльности среди всех видов преступной деятельности – таковы данные ФБР США; по сведениям Интерпола, оборот этого криминального бизнеса составляет 4-5 миллиардов долларов в год. Проблема стоит очень остро, но для надёжного описания произведений искусства нужно получить определённую информацию о них. Главные используемые технологии – инфракрасное и термальное обследование, которые дают учёным очень важные сведения. Например, при изучении находящейся в собрании ГМИИ имени Пушкина картины «Святая Агата» при помощи коротковолновой инфракрасной камеры под портретом обнаружилось изображение другого лица – принадлежащего молодому человеку с усами, в шляпе. Для историков искусства это, конечно, не стало потрясением – они знают, что в те времена холст производился вручную и был дорогим товаром, поэтому его старались использовать максимальное число раз», — отметил Роман Маев, директор Института исследований в области визуальной диагностики, доктор физико-математических наук.
Термографическое исследование – несколько иная техника, которая позволяет «видеть» распределение температур внутри трёхмерного объекта – а значит, судить о материале и его состоянии. Это помогает в поиске дефектов – например, внутри скульптур и картин, написанных на дереве. Акустическое зондирование позволяет понять, как взаимодействуют слои произведения – ведь живописное полотно состоит из основы, грунта, клея, одного или нескольких слоёв пигмента, а сверху может быть покрыто лаком, пояснил Маев. Изменения температуры и влажности приводят к деформации, образованию трещин – всё это можно зафиксировать при помощи данной техники. Рентгенофлуоресцентный анализ позволяет выявить химический состав материала в определённой точке – это позволяет, скажем, установить характер коррозионных повреждений материала… и выработать рекомендации по их устранению, отмечает специалист.
«Кроме того, эта методика позволяет установить состав краски – без необходимости забирать образцы с поверхности. Можно точно сказать, например, использовал ли художник свинцовые белила, цинковые белила или киноварь. Некоторые музеи – например, Национальная галерея в Британии или музей Пола Гетти в Лос-Анджелесе – хранят референсные образцы, с которыми можно сравнивать результаты», — добавил Маев.
Собрав массив данных о картине – от химического состава до уникального, не поддающегося фабрикации, рисунка мазков кисти, от структуры материала (дерева, холста, бумаги, шёлка) до узора кракелюр на поверхности краски – можно получить электронный паспорт произведения с контрольными суммами. Это позволит, среди прочего, защищать полотна от подделки, быстро и точно распознать копии.
Вся эта техника уже давно применяется на Западе – тамошние музеи и фонды имеют огромную систему мобильных технологий, которая позволяет специалистам выезжать по первому же требованию. В России эта сфера только начинает развиваться. По словам Сергея Сирро, Русский музей имеет в своём распоряжении лишь часть необходимой аппаратуры; всё остальное при необходимости предоставляют (к счастью, как правило – бесплатно) различные коммерческие фирмы, научные организации, а также университеты – ЛЭТИ и ИТМО. Но полноценной мобильной лаборатории в России пока что нет. Деньги на её создание уже были отложены министерством культуры, однако пока не переданы музею. В общей сумме на это потребуется около 80 млн рублей – в эту сумму входят затраты на микроавтобус и полный набор техники для работы с различными видами культурных объектов.
«Деньги на это в министерстве культуры уже лежат, как мне сказали, но поскольку там практически никого не осталось из заместителей [министра] – из семи только трое – то эта проблема никому не интересна. Поэтому я боюсь, что эти деньги к концу года будут возвращены в министерство финансов, и надо будет ждать, пока не появится волевое решение – эту лабораторию создать. На самом деле, это не очень долго, востребованность велика, так как масса людей в процессе формирования лаборатории обращались и спрашивали, можно ли приехать вот туда-то, можно ли сделать то», — отметил Сирро.
С организационной точки зрения самая большая сложность – вывезти технику из других стран, где она производится (отечественных аналогов должного уровня пока нет). Нужно пройти все шаги через торговые палаты, получить разрешения и доказать, что данная техника будет использована только для музейных целей (поскольку значительная её часть может считаться продукцией двойного назначения). Но, несмотря на всё это, создание мобильной лаборатории в России специалисты считают действительно необходимым. И дело не только в потребностях Русского музея и других культурных учреждений Петербурга: особенно в ней нуждаются их провинциальные коллеги.
Олег Рыжков – руководитель Центра изучения, сохранения и развития историко-культурных территорий Российского института стратегических исследований, руководитель секции «Сохранение культурного наследия» Санкт-Петербургского международного культурного форума – привёл цифры: из 3000 российских музеев только в 36 есть полноценные реставрационные мастерские. Но благодаря достижениям техники и информационной отрасли сейчас и не нужно, чтобы реставраторы и технические средства постоянно имелись во всех культурных учреждениях: достаточно, чтобы их было несколько на всю страну, в крупных городах, а дальше они могли бы работать, среди прочего, по заявкам коллег из более мелких населённых пунктов.
«Если мы сосредоточимся на сохранении наследия, то среду, в которой мы живём, и нашу жизнь будут определять не современные архитекторы, а проверенные веками подходы. Роль науки в этом такова, что технологии нынешнего, шестого уклада очень хорошо ложатся в канву защиты архитектурного наследия, которое на протяжении тысячелетий создавалось нашими предками. Всю мощь современной науки мы должны направить на тщательное исследование тех объектов, к которым собираемся подходить. Например, предварительное создание 3D-клона с изучением материалов и их состояния позволяет потом сэкономить до 20 процентов от общей сметы при реставрации здания. Это поможет и с последующим мониторингом. Второй важный момент – надо выйти из стен лабораторий, создавать мобильные исследовательские центры, чем мы вместе с Академией наук и собираемся заняться. Для России это выход из ситуации, он может стать достаточно прорывным моментом: мы создаём луноходы, а вот мобильные лаборатории для изучения нашего наследия – пока нет. Это могло бы спасти наши провинциальные музеи, где нет профессиональных реставраторов и не проводится профессиональный анализ состояния коллекций. Мы даже спроектировали такую лабораторию в виде железнодорожного вагона, в котором было бы сосредоточено всё необходимое оборудование и могли бы проживать специалисты», — заявил Рыжков.
Мобильная лаборатория позволяла бы избежать ошибок при реконструкции старинных объектов и с самого начала правильно выбирать строительный материал, который спустя один-два года не испортится и не позеленеет. Современная техника способна делать качественный анализ и давать много нужной информации для реставраторов – в том числе и тех, кто занимается архитектурой.
«Во-первых, нужно понимать, что там реставрировать, что там осталось старого, есть ли там фрески, лепнина, в каком состоянии находятся стены и фундамент. Где там старые кирпичи, а где новые, потому что подрядчик может написать – заменять всё, когда это и не требуется. На глаз очень сложно определить качество используемого материала – если он плохой, то прослужит от силы года два. Внешний вид у них очень близок, а с помощью такой аппаратуры проверить это можно за полчаса. После этого, если идет несоответствие используемых материалов, реставрация прекращается, создаётся комиссия, где выясняется, почему идет разрушение – тогда, возможно, не происходили бы ситуации, когда на реставрацию потрачены огромные государственные деньги, а через год здание находится в аварийном состоянии. Изборская крепость – это наглядный пример», — поясняет Сирро.
По его словам, если оставить в стороне вопрос технической оснащённости, то с точки зрения квалификации и методик российские специалисты зачастую находятся либо на уровне иностранцев, либо даже превосходят их. Имея минимум возможностей для работы, они включают изобретательность и иногда получают гораздо более точные данные с помощью приборов более низкого качества, чем те, что есть у их зарубежных коллег. Теперь стоит задача – избавиться от необходимости делать опору на смекалку и способности отечественных работников, и дать им тот арсенал, которого они заслуживают по праву. Соответствующее решение на коллегии Минкульта было принято – осталось его исполнить.
Подготовили Елизавета Панова и Илья Снопченко / ИА «Диалог»