В Петербург в начале февраля приезжал Костис Дригианакис — греческий композитор, продюсер, музыкант и антрополог. В рамках лектория «Вслух» он представил одну из электроакустических пьес и рассказал зрителям о собственном подходе к созданию композиций. Корреспондент «Диалога» встретился с Костисом и поговорил с ним о греческой культуре, аналоговых и цифровых технологиях, а также о любви к русским бабушкам и группе «Бутырка».
Здесь, в России, нас, конечно же, интересует, как вы познакомились с русской культурой, может быть, литературой, и выучили язык?
Все знают что-то о русской культуре, знают о Достоевском Толстом, Тарковском и Малевиче. Но мотивировал меня один диск с новой русской попсой, который я купил в Афинах в районе, где живут мигранты: русские и греки, которые эмигрировали из России. Это был сборник с группами «Балаган Лимитед», «Чё те надо?», «Туда-Сюда» и другими подобными вещами, над которыми вы обычно смеётесь. Ведь смеётесь? Я решил, что мне нужно познакомиться с народом, который делает такую музыку. Решил, что поеду в Москву практически после двух треков. Что такое? — Надо ехать!. Приехал в Москву, тогда не говорил по-русски ни слова. У меня был один друг из Архангельска, который посоветовал найти CD на Горбушке. Когда приехал, почти не говорил с продавцами, общался жестами. Я обнаружил, что есть огромная музыкальная сцена у вас здесь, в России, и бывшем Советском Союзе, про которую мы ничего не знаем совершенно. Такие группы, как ДДТ — непопсовые, рок-музыка, барды, такие, как Высоцкий — всё это очень сложно для иностранцев. Я начал переписываться с людьми по всей России. Мои переписки были такие: «Как вы живёте? Что вы слушаете? Почему вам нравится то и то?» Тогда проблема была в том, что, кроме Москвы и Питера, люди очень мало говорили по-английски. Но всё равно была какая-то связь. Так мы познакомились с Олей, и через несколько месяцев общения она решила прислать мне четыре коробки пластинок, которые нашла в Воронеже. Потом между нами завязался роман и мы поженились. Формально жениться мы не хотели, но нам это понадобилось, чтобы получить вид на жительство в странах друг друга. Брак, сам по себе, я думаю, не держит людей, которые не хотят быть вместе. А мы вместе пятнадцать лет. Если взять все сроки, что я жил в России, и объединить — то получится больше, чем три-четыре года. В Воронеже, если не говоришь по-русски, тебе сложно. Поэтому я и научился. Хотел бы говорить получше, но мы больше времени живём в Греции — три месяца там, один здесь. В Греции есть работа, и не так легко посвящать время изучению языка. Оля говорит по-гречески намного лучше, чем я по-русски.
Как бы вы в двух словах объяснили читателю, что такое электроакустическая музыка?
Это музыка, которая создаётся с помощью звукозаписывающих средств. Сначала это были катушки, сейчас мы работаем с компьютерами. Электроакустическая музыка — музыка, созданная звукозаписью. Ты практически не можешь играть её живьём. Ты можешь проигрывать окончательный результат, как художник показывает свои картины.
Хочу спросить вас о, наверное, самом известном композиторе-экспериментаторе греческого происхождения Янисе Ксенакисе …
Ксенакис, Яни Христу — это самые известные композиторы предыдущего поколения!
Вы выступали с ними когда-нибудь?
С Ксенакисом мы встретились два раза. Первый раз — мне было пятнадцать лет, он был в Волосе. Выступал на какой-то конференции по акустике древних греческих театров. Не помню ничего, кроме того, что у него отсутствовала часть лица. Не знаю, это было после греческой гражданской войны или борьбы с фашистами. Он был приговорён к смертной казни, но сбежал во Францию и жил там. Когда в 70-х его амнистировали, он приехал в Грецию. В 70-х к Ксенакису в Греции относились очень критично, и, мне кажется, это показывает провинциализм современной Греции. Вместо того, чтобы наслаждаться, что наш соотечественник, который жил во Франции, был так известен, мы, наоборот, часто говорили: «Какие глупости! Это – не музыка!». Так даже писали в журналах после того, когда он представил проект «Политоп» в Микенах. Второй наш с ним контакт был по телефону. Мы пригласили его на конференцию. Он сказал, что пришлёт нам статью, но не сможет приехать, потому что ему тогда уже было 77 лет и были проблемы со здоровьем. Мне кажется, Греция практически приняла Ксенакиса после 90-х. Я считаю, он открыл многим новые возможности в музыке. Ксенакис — это человек, который сломал такие тупики, в которые зашёл сериализм. Ксенакис привнёс новые идеи в музыку. Его музыка звучала так ново! Когда одна звукозаписывающая фирма взяла его произведение, чтобы выпустить на пластинке, её директор, послушав, спросил: «Это электронные звуки?» Ксенакис ответил, что нет — это симфонический оркестр. Это было произведение Metastasis. Если не знаешь — не поверишь, что это играет оркестр.
У русских футуристов, а они тоже экспериментировали с музыкой, был такой принцип: «сбросить классиков с парохода современности». Когда вы начинали заниматься электроакустической музыкой, проявляли ли вы некий протест против традиционной музыки? Чувствовали, что создаёте новую культуру?
Хороший вопрос. Не знаю… Говоря правду, когда с друзьями мы начинали заниматься подобными темами, мне кажется, мы скорее играли. Играли со средствами: как можно делать звукозапись, как можно создать свой электронный инструмент. Тогда, в начале 80-х, в Волосе, в городе где я живу, ничего не было, даже синтезатор не могли увидеть. У нас почти не было вопроса, что мы делаем. Это музыка или это не музыка? Должны делать так или не должны? Но мы играли, и нам это нравилось. Чувствовали, что это было важно для нас. Эти записи остались, мы их не стирали. Даже подписали: «Пьеса такая-то, Костис играет на таких-то инструментах — на тазике, гармонике, на электронных инструментах» и так далее. Тогда мы уже поняли, что это музыка, это не просто игра. Так это было в 80-х. А где мы находимся сегодня? Ксенакис и Христу принадлежали к поколению наших родителей. Их сочинения уже вошли в историю. После этого глупо рассуждать, это музыка или не музыка. Много людей не понимают этого, но что делать? Мы не можем заниматься постоянно вопросами «почему другие не понимают», нам нужно продолжать работать с теми, кто понимает. Так происходит и с современной физикой — не все понимают идеи Эйнштейна, Хайзенберга, но мы пользуемся этими идеями и двигаемся вперёд. Я считаю, что мы сейчас являемся традиционалистами. Уже есть проложенный путь, и мы его продолжаем. Композиторы после Второй мировой войны изобрели машину, а мы продолжаем её водить.
Вы пережили аналоговую эпоху и перешли в цифровую. Сложным ли был для вас этот переход? Не было ли кризиса?
Никакого! Цифровые средства открыли дорогу. Первый синтезатор, который я купил, был Yamaha DX-7. Он был очень сложным по сравнению с аналоговыми. Нужно было думать, а не работать инстинктивно. Было здорово! Это был первый шаг, когда меня приняли в музыкальную общину как серьёзного человека. Я знал и мог показать другим, как работает DX-7. Для них это было чудом! «Как Дригианакис может это делать?» Я не был хорошим пианистом, но знал, как работает DX-7. Тогда у меня появился некий статус. Хоть мы и перешли от аналоговых средств к цифровым, аналоговый способ мышления продолжает на нас влиять. Я хорошо дружу с цифровыми средствами. Глупо говорить, что пластинка имеет лучший звук. Цифровой звук намного лучше, но я очень хорошо понимаю, что пластинка – это фетиш. Те старые советские пластинки, которые не были переизданы на дисках, меня возбуждают! Например, такие, на которых поют бабушки из деревень. Как я их люблю!
А вам важно, чтобы ваша музыка выходила на носителях?
Да. Концертов я делаю намного меньше, чем публикаций. Публикации делаю две-три каждый год. Наша встреча со зрителями была скорее для разговора, а музыку как следует послушать вы могли и дома.
Не легче ли выкладывать музыку на soundcloud?
Часто так и делаю. В Греции все знают, что затраты с дисков не окупаются. Потраченные деньги не вернутся назад. Если хочешь делать диски, тебе самому нужно платить заводу и типографии.
Некоторые шумовые музыканты включают в свои выступления шоу, перформансы. Вы подобным когда-нибудь занимались?
Танцевать не пробовал. Несколько лет назад пробовал делать спектакль, где был один актёр и видеопроекция. Было хорошо, но мне нравится просто музыка. Она даёт возможность воображать сам, что хочешь. Если кто-то что-то делает на сцене, если есть какая-то картинка, это уже толкает тебя в конкретном направлении. Мне нравится многозначность музыки. Как классические работы Tangerine Dream, на которых мы выросли. Можешь представлять всё, что хочешь в независимости от того, что воображали они. Музыка имеет такую силу. Когда добавляешь картинку, эта сила уменьшается. Говоря честно про концерты, мне было бы лучше вообще не выступать. Несколько лет назад мы видели Элиен Радиг (французский композитор, одна из пионеров электронной музыки, родилась в 1932 году — ИА «Диалог») в Афинах. Она приехала с готовой музыкой на диске. Она сидела за пультом, причём во время выступления была за нами, проигрывала с диска композицию длиной в сорок минут, и всё. Просто потом вышла на сцену, сказала: «Спасибо!». Мне было интересно, что мы даже не видели, что она делала. Не было нужды видеть, что она делала. Было даже интереснее из-за того, что мы не видели её. Мы сами что-то воображали. Я пробовал делать так же один раз, но попытка оказалась неудачной. Публика продолжала разговаривать. Решил, что больше не буду так.
Британский музыкальный журналист Саймон Рейнольдс — быть может, вы знаете — несколько лет назад выпустил книгу под названием «Ретромания». Согласно ей, в нулевых люди перестали изобретать новые жанры, новую музыку. Вся музыка этого времени — оглядка на 60-е годы, 70-е, ревайвлы. На ваш взгляд, можно ли сейчас создать новый жанр?
Я сказал бы, хрен кто знает! (смеётся). У меня есть такое чувство, что редко слышу новую музыку, которая меня интересует. Хоть я и пытаюсь найти что-то новое! У меня есть много друзей в Греции, в Афинах, занимающихся музыкальной критикой, которые предлагают: «Вот прекрасная пластинка!» — Я её слушаю, но почти всегда чувствую разочарование, что нет ничего нового. Мы стали прожорливыми, нам нужно что-то ещё, ещё, ещё. Нам с цифровыми средствами повезло. Мы находимся в таком состоянии, что совершенно любую музыку можно найти в интернете, слушать. Занимаешься ей серьёзно или нет. Помню начало нулевых: я сижу дома и заказываю диски из Таиланда, из Японии, какой-нибудь панк-рок из Кыргызстана. Слушаю — первое чувство: «Ах, как хорошо!». Но после десяти лет мы уже устали от избытка музыки. Такое чувство, что я не хочу ничего больше. Хочу слушать только музыку моей юности — Tangerine Dream (немецкая группа, появившаяся в 1967 году, представители Берлинской школы электронной музыки — ИА «Диалог»), Led Zeppelin, Boney M, ABBA. Разум говорит, что многое из этого — глупости! А сердце или слух говорят, что я хочу слушать ABBA или менее известных, как Джо Долан или Birth Control (немецкая хард-рок группа, основанная в 1968 году — ИА «Диалог»). Мне кажется, они были не очень значимы в истории музыки, но всё равно мы их слушали, нам нравилось. И хочу слушать ещё. Последними музыкальными открытиями для меня был насыщен период, когда я приехал в Россию. Это была не только русская музыка, но и всех народностей, которые жили в Советском Союзе. Казахские пластинки, северокавказские… Было такое богатство! Мы слушали, слушали, слушали… Может, есть ещё какие-то пластинки, которые мы не послушали, которые нас ждут, но чувство сюрприза ушло. Если это будет казахский, например, диск, ты уже заранее более-менее знаешь, что там записано.
А есть музыка, которую вы не любите слушать?
Какую-то музыку я не могу терпеть долго, и это меняется со временем… Это музыка, которая звучала в греческих междугородных автобусах в 80-е. В начале 80-х, очень хорошо помню, мы хотели слушать Joy Division и The Cure. Это была музыка только для понимающих. Но если ты ходил в фастфуд, то везде звучал Казандзидис. Постоянно, во всех местах, в автобусах, в кабаках, столовых… Это был ужас. Он очень хороший певец, часть истории греческой музыки, но я его не выносил. Наоборот, музыкой, которая звучит в русских автобусах, типа «Бутырки», — я наслаждаюсь.
В России в целом всё, что знают о греческой музыке люди — это мелодия «Сиртаки». Не многие понимают, что это не традиционная народная музыка. Считают, что это фольклор…
А в Греции думают, что «Подмосковные вечера» — это старая русская народная песня. При этом не знают, как поют бабушки в деревнях. А «русский салат», оливье? Думают, что это картошка и много майонеза. А ваш греческий салат? С виду похож, но не он. Нет таких же, как у нас, масла и сыра (смеётся).
Собираете ли вы сами сэмплы, полевые записи? Или пишите музыку из того, что вам присылают друзья (на концерте Костис играл пьесу из записей, которые предоставили ему его знакомые — ИА «Диалог»)? Есть ли какое-то далёкое экзотическое место, куда вы ездили специально за записью?
Собираю, и даже активно! Мы когда-то много путешествовали, и самыми дальними поездками были Тува и Южная Индия. Я работал музыкальным журналистом и много ездил. Но мне было не так важно собирать записи, а находить то, что уже было опубликовано. Россия тоже все ещё экзотическое место для меня, даже Воронежская область. В России у меня больше времени для звукозаписи, чем в Греции. Интересно, что Оля тоже начала собирать полевые записи. Когда я не могу, она сама начинает их делать. Есть в музыке конкретное направление, когда люди едут куда-то в Антарктику, тропический лес, чтобы собирать звуки. Такого я не делал. Меня интересуют люди больше, чем природа. Но вообще у меня есть рекордер, он всегда со мной, и если слышу что-то интересное, то записываю.
Что мы в России могли бы послушать, чтобы понять, что такое музыка Греции?
Хороший вопрос, но я не знаю. Существуют разные направления… К каждой стране есть такой вопрос. Что вы предлагаете? А из России? Это Высоцкий? Это бабушки? Это «Подмосковные вечера?» Это «Бутырка?» Это Чайковский? Думаю, что Греция, хоть и маленькая страна, тоже имеет большое музыкальное богатство. Россия большая, но пейзаж не меняется так резко, как у нас. В Греции каждые пятьдесят километров — что-то новое. Есть острова, и каждый — что-то другое, их множество. Лично я предложил бы греческую музыку 70-х: Дионисис Саввопулос или Димос Муцис, примерно.
А что вы знаете или любите из петербугской музыки?
Я люблю ДДТ, «Кино», Курёхина… может быть, есть и другие, которых я люблю, и просто не знаю, что они из Питера. У вас много рок-музыкантов именно из Питера, не из Москвы… Я был впечатлён Музеем Звука. Не знаю, слышали ли в Питере люди о нём, часто ли посещают, но мне было интересно. Там собирают экспериментальные инструменты и делают выставки. Ах, да, ещё я очень люблю Гребенщикова, мы про него забыли!
Беседовал Егор Щербота / ИА «Диалог»