«Решиться принять ребёнка — это как полететь в космос»: интервью с писателем, благотворителем и приёмной мамой Дианой Машковой

Диана Машкова — успешный писатель и журналист. Первой из российских авторов она завела с читателями доверительный и откровенный разговор о сиротстве, выпустив в свет две книги — «Если б не было тебя» и «Караван счастливых историй». Она курирует работу клуба «Азбука приёмной семьи» в благотворительном фонде «Арифметика добра». Это уникальное для России сообщество, куда могут обратиться за поддержкой люди, уже взявшие в семью ребёнка или только готовящиеся к новой для себя роли приёмного родителя.

Диана и сама мама большого семейства — четверо детей, трое из которых приёмные. В интервью с «Диалогом» Диана Машкова открыто рассказала о собственных страхах, объяснила, почему бояться дурной наследственности — значит пасть жертвой предрассудков, и выразила надежду на создание в России полноценного института профессиональной приёмной семьи, который мог бы стать альтернативой детским домам.

— Диана, героиня вашей книги «Если б не было тебя» задаёт себе вопрос: «Смогу ли я сделать счастливым маленького человека?» Себе вы его тоже задавали?

— Конечно. Все люди, которые задумываются об усыновлении, задаются этим вопросом, потому что не понимают, с чем столкнутся. Дети очень разные, каждый со своей историей, особенностями и сложностями. И до принятия ребёнка полной информацией ты не обладаешь. Отражено в документах бывает далеко не всё. Например, сексуальное насилие или жестокое обращение. Поэтому надо готовиться ко всему. И такая подготовка требует времени. У нас с мужем она заняла семь лет — мы боялись, рассуждали, читали, советовались. И основной была борьба со страхом, что мы можем не справиться. А в этом страхе заложено очень многое. Например, сделаем ли мы ребёнка счастливым? Полюбим или не полюбим? К слову, этот вопрос, как я потом поняла на практике, абсолютно надуманный. Дети — это безграничное счастье.

— И как вы справились со своим страхом?

— Наша основная мотивация была помочь. И мы пришли к тому, что будем наблюдать и стараться принять личность ребёнка, не пытаясь переделать, подстроить, подравнять под себя. Мне кажется, такое отношение к ситуации во многом облегчает задачу. Когда люди выстраивают себе в голове образ ребёнка, а потом он оказывается другим, то возникает куча проблем. А когда ты просто ставишь задачу, то и с неудачами легче смириться. Например, проходит год, а адаптация у ребёнка ещё не закончилась. Ты просто решаешь двигаться дальше, принимая, что изменения происходят медленнее, чем ты хотел, но в этом ничего страшного нет.

— Эти временные рамки для каждого ребёнка разные?

— Очень и очень разные. Маленькую мы взяли, когда ей было всего два месяца. И уже через полгода произошло слияние. Со старшими детьми, конечно, было дольше.

— Семей, готовых принять подростков, очень мало…

— Маленького ребёнка усыновят и так. При этом десятки тысяч семей сегодня стоят в очереди на принятие ребенка. Почему так происходит? Люди ориентированы на усыновление маленьких здоровых детей в возрасте от нуля до шести лет. Таких детей очень мало, а 80% детских домов сегодня заняты подростками. К тому времени мы уже прошли с кровной дочерью этот возраст, он был далеко не гладкий, так что мы получили своего рода прививку, и стали на многие вещи смотреть легко и просто. Тогда в нашей семье появилась Даша — на тот момент ей было 12 лет. А потом и Гоша, которому исполнилось 16.

Но с первого раза мы не стали ставить перед собой задачу повышенной сложности и тоже взяли маленького ребёнка. В анамнезе у кровной мамы был алкоголизм и мы ожидали всего, чего угодно. Но прошёл год и ребёнок пополз, начал ходить, издавать звуки, заговорил… Мы поняли, что ничего кошмарного не происходит, и наступила эйфория. Уже в этот момент возникло ощущение, что мы больше осчастливили себя, чем кому-то помогли…

— Чего ожидать приёмным родителям, которые берут к себе в семью подростка? И с чем могут быть сложности?

— Чаще всего проблемы с подростком возникают, когда родители какой-то сверхценностью наделяют совершенно ничтожные вещи — беспорядок в комнате или некачественно сделанные уроки. Ему уже пора передавать ответственность и полномочия по многим вещам. И просто подхватывать, помогать и быть рядом. Но не мелочиться и не внедряться в каждый элемент личной жизни, потому что это вызывает у подростка протест. При этом большая беда в том, что дети, которые долгое время жили в этой системе [детских домов], совершенно не приспособлены к жизни. Все навыки, которые имеет ребёнок, ему прививает значимый взрослый — мама, папа. Ни в каких школах нельзя научиться заботе о себе и заботе о ближнем. Из детских домов дети выходят абсолютно беззащитными. От этого они либо проявляют агрессию, либо замыкаются. Любое развитие происходит, когда ребёнку комфортно, спокойно, безопасно. Поэтому требовать от него успехов в учебе, когда он ещё не адаптировался, абсурдно.

— Ещё одна проблема, о которой говорят, в том числе, и органы опеки — это возвраты детей обратно в казённые учреждения. Почему на ваш взгляд они происходят?

— У нас в стране нет никаких ограничений для потенциальных родителей: если вы подходите по формальным признакам — а это значит, что вы не состоите на учёте в психдиспансере, относительно здоровы, имеете доход и вам есть, где жить, — то можете усыновить или взять под опеку ребёнка. Но всё-таки не каждый человек может принять ребёнка из детского дома. Даже среди тех, кто хочет, будет небольшой процент тех, кто на самом деле к такому шагу не готов. Это люди, у которых сформированы устойчивые взгляды на жизнь и они не намерены уступать. Например, у человека установка, что в доме должен быть идеальный порядок. Но если в семье есть ребёнок — это невозможно, тем более, если это ребенок, за которым всю жизнь убирал кто-то другой. Если сами взрослые не готовы меняться, то ребёнок это чувствует. И понимает, что его держат на жёстком поводке или пытаются переделать «от и до». Он начинает бунтовать, а чем больше он бунтует, тем хуже складываются отношения с родителями, которые в свою очередь начинают пенять на генетику и дурную наследственность.

— Столкнуться с дурной наследственностью один из самых растиражированных страхов, когда речь заходит о приёмных детях.

— У нас всё общество живёт с этим страхом в голове. Но это предрассудки. Генетически, конечно, закладываются темперамент, характер, способности. Но то, каким будет ребёнок, зависит от среды, в которой он воспитывается. Если принимающая сторона благоприятная, то это даст толчок к развитию и реализации. А если он будет жить в семье наркоманов, где его будут бить, то через какое-то время это будет совсем другой ребёнок. Кроме того, подопечные детских домов получают очень неприятный набор привычек. У меня оба, конечно, курили, и мы долго шли к тому, чтобы они бросили, хотя я вижу, что и сейчас это время от времени происходит. Гоша считался страшным клептоманом — воровал для себя, для друзей. Но это не воровство в его изначальном понимании. В детском доме нет понятия собственности: там, извините, трусы из стирки принесли — кому какие достались, тому такие и будут. И как объяснить, что есть вещи, которые принадлежат кому-то одному и их трогать нельзя?

Когда меня спрашивают, где найти хорошего ребёнка, я искренне не понимаю, о чем идет речь. Они все хорошие, но налёт той истории, которая у них за спиной, он есть. Но это лишь на поверхности. Я, например, поражаюсь, какой Гоша у нас добрый, как он любит детей, как с ними общается, как он устраивает праздники, ставит танцы. Мы концентрируемся на этом, а не на том, что он что-то ворует. Проще надо реагировать и фокусироваться на действительно важном. А что важно? Выстраивать отношения с людьми. Даже если он не станет ни профессором, ни доцентом, он станет человеком, который хорошо делает то, что умеет, и этого будет достаточно.

Сорок процентов возвратов происходят из-за школы, которая давит на родителей, родители давят на ребёнка, а ребёнок не в состоянии выдать того, что от него требуют. Если немного пересмотреть критерии успешности, то всё получится. Ведь успешность — это не высокая должность, это скорее мироощущение, внутренняя гармония человека.

— Как «подружить» своего ребёнка с приёмными детьми? И есть ли такая проблема?

— У нас этой проблемы не было. Но я часто слышу, что в других семьях с ней сталкиваются. Мы своего ребёнка с самого первого дня включали в процесс. Да, это решение мамы и папы. Но когда это навязано, кровный ребенок может чувствовать себя очень неуютно и задаваться вопросом — «Чем я их не устраивал и зачем им какой-то новый ребёнок?» Если оговорено и объяснено, что это помощь, то ваш ребёнок принимает это и как свою задачу тоже. Ещё важно не перегрузить, потому что у приёмных родителей есть манера очень сильно вовлекать кровных детей в процесс. В итоге они забывают о своих собственных задачах. Надо помнить, что они тоже ещё дети. И надо каждому уделять внимание, это абсолютно точно — как угодно, каждый день или несколько раз в неделю, находить время, чтобы пообщаться индивидуально.

— Насколько сложно приёмным семьям взаимодействовать с органами опеки?

— Нам в этом плане повезло. В первый раз отнеслись достаточно формально, мне даже было трудно на таком уровне коммуницировать, и этим занимался муж. Чувствовалось настороженное отношение. Но всё, что было необходимо, они делали. Потом, когда мы взяли второго ребёнка — подростка, третьего — тоже подростка, отношение поменялось. Сейчас можно сказать, что оно дружеское. Они знают, что у нас есть клуб помощи приёмным семьям и направляют к нам тех, кто оказался в кризисной ситуации, мы подхватываем и помогаем справиться. Но каждая опека ведет себя по-своему. Человеческий фактор оказывается решающим. Единого понимания того, как нужно работать, нет — даже законы трактуются по-разному. Многие продолжают воспринимать опеку как орган карательный. Хотелось бы, чтобы это был орган поддержки семьи и детства.

— Пока получить поддержку у органов опеки не всегда получается, можно, как я понимаю обратиться в ваш фонд «Арифметика добра». Какую помощь вы предлагаете приёмным семьям?

— Обратиться к нам можно на любом этапе. Даже если вы только задумываетесь над тем, чтобы усыновить или принять под опеку ребёнка. Еженедельно у нас проводятся лекции, направленные на просвещение и повышение компетентности родителей. Их читают наши и приглашенные эксперты — психологи, генетики, врачи разных направлений. Работает школа подготовки приёмных родителей. Идёт комплексное сопровождение приёмных семей, оказавшихся в кризисной ситуации — индивидуальные консультации, групповые формы, тренинги, семинары. И люди, которые к нам приходят, понимают, что у нас создана безопасная среда — мы ничем не обязаны органам опеки и всё это абсолютно бесплатно.

Мы делаем неформальные встречи детей с потенциальными родителями. В мире сиротства всё выстроено очень искусственно – безликая анкета из фотографии и трёх предложений, по которой ничего нельзя понять. А личная встреча даёт гораздо больше информации. И сами дети становятся равноправными участниками выбора. Гоша выбрал нас сам и попал в точку. Дети как-то подсознательно чувствуют людей, которые могли бы быть им близки.

— Вы базируетесь в Москве? Какая-то работа с другими городами ведётся?

— Все лекции наших экспертов транслируются онлайн. На сайте можно найти архивы выступлений. Мы готовы передавать технологию. Как выстроить работу, как формировать базу, каким образом проводить анкетирование – всё описано. Нужна только пара-тройка активных родителей на месте, инициатива должна исходить от них. Такие сообщества, на мой взгляд, должны быть в каждом городе.

— Поправьте меня, если это не так. Но мне кажется, что на первого приёмного ребёнка решаются долго, зато потом приёмные семьи начинают расти быстро.

— Когда ты впервые берёшь ребёнка в семью — это что-то неведомое, как в космос полететь — страшно. Мы не знаем, как организм себя поведет, и что мы почувствуем. А потом погружаешься в эту тему и понимаешь, что там, в детских домах, остаётся ещё 57 тысяч детей. И если есть возможность, значит надо помочь хотя бы одному, если возможностей больше — потом ещё одному помочь. Поэтому меня, конечно, очень расстраивает, когда говорят о корыстных побуждениях приёмных родителей. Есть нарушения, их немного, и задача органов опеки их отслеживать. Просто не давайте детей тем людям, которые делают это ради денег. Усложняет положение и сама система, которая у нас очень запутанная. На мой взгляд, если семья хочет вырастить ребёнка как своего собственного — зачем оформлять опеку и платить деньги на содержание? Делайте усыновление, и не будет нагрузки на бюджет. Но если семья готова к профессиональному сопровождению детей — берёт к себе подростков, детей-инвалидов, сиблингов (кровных братьев и сестёр) — это значит, что мама теряет возможность работать, и тогда надо платить зарплату. Люди, профессионально принимающие детей, выполняют важную социальную функцию, которую им передаёт государство, тем самым разгружая детские дома. И что в этом плохого? Они не делают бизнес на детях, они им помогают, но, поскольку лишаются возможности работать, а значит и содержать этих детей, — надо им платить. При этом приёмная семья должна быть абсолютно открытой. Когда мы к этому придем, то всё встанет на свои места.

Беседовала Александра Заспа / ИА «Диалог»