Вы ставите «Маленькие трагедии». Это ваша идея или замысел театра?
Идея моя. Этот материал я уже ставил несколько раз. Не целиком, но отдельные фрагменты приходилось делать, в том числе, и в Академии на курсе Григория Михайловича Козлова. Так и возникло. Поскольку театр — драматический, то и произведение — драматическое.
В чем ваш интерес работы в ТЮЗе?
Меня пригласил в театр Адольф Яковлевич Шапиро. Мы сидели в одной машине очень долго, потом сидели в театре на протяжении всей предыдущей «Золотой маски». Он меня приглашал. Я сказал: «Хорошо, будут «Маленькие трагедии»». Так и завязалось. Нет, можно, конечно, придумать какую-нибудь очень интересную причину. Вообще в пушкинских «Маленьких трагедиях» такой высокий слог поэзии, все легкое, такой воздух, такой язык, которым уже никто не говорит. Так благородно и содержательно уже почти никто не мыслит. Мне кажется, это сейчас необходимо подрастающему поколению.
То есть спектакль для подрастающего поколения?
Да, 16+. Для подростков это будет полезно. Это всегда полезно – слушать хорошую русскую речь. Практическая составляющая есть, несмотря на то, что Пушкин и Моцарт презирали пользу от искусства. Дети и их родители будут приходить и слышать язык, пушкинский текст. Более того, мы пытались все-таки узнавать себя в героях. Не просто замечательно разучить роли. Не секрет, что трагедии каким-то образом возникают из-за человеческих страстей… Есть достаточно большое количество пороков, которые человек либо обнаруживает в себе, либо нет, которые либо побеждает, либо нет. Но те темы, которые были взяты Пушкиным в свое время, актуальны и сейчас. Забывать об этом тоже нельзя. Каждая из трагедий повествует о той или иной страсти, том или ином пороке: есть скупость, зависть, сладострастие и разврат. Все это присутствовало, присутствует и будет присутствовать в мире. Как-то с этим человеку нужно жить: либо бороться, либо нет. Все, естественно, зависит от каждого – что он выберет: противостоять этому морю бед или молчать, или, «ополчась на море смут, сразить их противоборством? Умереть, уснуть».
С какой позиции вы в спектакле на это смотрите?
С разных. Я думаю, что так или иначе с позиции милости. «И милость к падшим призывал». То есть у нас есть сострадание. Александр Сергеевич все уже и так написал, поэтому мы только подтверждаем. Как к этому еще относиться? Только с сожалением и состраданием. Такова природа человека.
То есть вы близки к Пушкину?
Нет, мы не близки, но мы хотели бы. Мы стремимся. Нам не хватает пушкинской легкости. Все-таки африканских кровей, корней, у нас мало, а у него много, поэтому он всегда улетает от нас и танцует лучше нас. Он вообще воздушный такой. А мы только плетемся за ним, бедняги. Он же наше все. И географ, и ботаник, и столяр, и плотник.
Вы серьезно говорите «наше все» или иронизируете?
Я и серьезно, и иронизирую. А как об этом еще говорить?
Вы сказали, что спектакль для подростков, и им должно быть интересно. Есть ли сложность в театре для подростков?
Конечно, есть.
А вы ставите для них, как для взрослых?
Я вообще не ставлю такой цели: для взрослых или подростков. Я пытаюсь найти что-то интересное для себя. Но, в то же время, я понимаю, что ТЮЗ – это арена, и одна из самых коварных сцен не только в Петербурге, поэтому приходится учитывать, что придется брать внимание какими-то постановочными вещами.
Почему одна из самых коварных?
Во-первых, это полуарена. Во-вторых, зритель. Здесь подростки. Если в МДТ идет детский спектакль (я такой выпускал), приходят дети и сидят, внимательно смотрят, потому что они приходят в определенный зал. Сюда приходят совершенно другие дети. Клим (театральный режиссер Владимир Клименко — ИА «Диалог») говорил, что театр начинается не с вешалки, а со зрителя. Нужно учитывать тот момент, что в зале будет много подростков, и, в связи с этим, некоторые вещи закладываются в спектакль технологически. В том числе над этим поработал и художник Коля Слободяник. Он придумал очень крутую вещь. Она просто очень классная. Не буду говорить, какая, но — очень классная. Она работает на 100%.
В пресс-релизе театра написано: «Музыкальное оформление Владимира Бычковского помогает зрителю выстроить ассоциативный ряд и провести параллель с сегодняшним днем». Согласны с этой фразой?
Лихо закручено, но почему нет? Ассоциации с современностью — да. Но почему только музыка, я не понимаю.
А что еще?
Способ существования актеров. Да и затронутые Пушкиным темы актуальны всегда. Это все в нас: и Сальери, и Моцарт, и Барон, и его сын. Мы можем обнаружить в себе все, что угодно. И мы по жизни то бедняги Альберы, то Скупые. Мы меняемся с течением жизни. Она же нас постоянно испытывает. Мы думаем: какие мы замечательные, добрые, хорошие, пушистые, а тут вдруг обнаруживаешь в себе какую-нибудь гадость. Сальери находит в себе зависть. Он же не просто злодей, а человек, попавший в такую ситуацию. Он глубоко завидует и ничего не может с этим сделать. Это как болезнь, от которой очень сложно вылечиться. Сальери у Пушкина не вылечивается. Много болезней в мире бродит.
Вы имеете в виду сейчас или во все времена?
Сейчас и во все времена.
Вы ставите спектакль исключительно с артистами ТЮЗа. Каково с ними работать?
Неплохо. Это хорошие, собранные и содержательные люди. В спектакле играет почти вся труппа.
На сайте БТК я прочитала о вас следующее: «В его спектаклях удивительным оказывается не то, что есть Зло, Война, Смерть, а то, что есть Любовь, Добро, Вера». Согласны с этим?
Почему нет? Пожалуйста.
А почему так?
Эта фраза на самом деле взята у философа Мераба Мамардашвили. Он говорит о том, что удивительно не то, что мир находится в развале и распаде. Это как раз естественно. Удивительно, что есть иное: нечто, способное сопротивляться, потому что это всегда напряжение. Распад, война, зло, порок — это то, что делается без труда. Мераб как раз и говорил о том, что удивляться нужно этому, что вопреки распаду существует напряжение смысла. Мне это близко.
Беседовала Маша Всё-Таки / ИА «Диалог»