Почему вы стали заниматься балетом и танцами?
Я танцую с пяти лет. Мне предлагали поступать в балетное училище в Перми, но мама не захотела. Я был маленький, лет 9-10. В 14 лет я принял решение, что все равно буду танцевать. Я уехал учиться в Ханты-Мансийск на артиста народного танца и на хореографа. Потом художественный руководитель Музыкального театра республики Карелия Кирилл Симонов пригласил меня танцевать у него. Я, конечно, с удовольствием принял это предложение и поехал. В тот момент началось мое осознанное погружение в балетный мир. Это было довольно поздно, в 19 лет.
Было сложно?
Да. У меня был танцевальный фундамент, но не балетный. С одной стороны, было сложно, потому что многое было упущено. С другой стороны, я понял, что, чтобы танцевать на большой профессиональной сцене, есть много путей. Совсем не обязательно танцевать партию Зигфрида в «Лебедином озере». Есть целый пласт характерных и харизматичных ролей. Например, Меркуцио в «Ромео и Джульетте». Так же в театре я столкнулся с миром современного и неоклассического балета. Там очень большую роль играет координация и внутренне наполнение: есть ли тебе, что сказать. В этом типе балета немного меньше классической эстетики в консервативном ее понимании, но больше чувств, энергии. Это работа с эфемерными вещами, которые ты не можешь потрогать, но они определенно существуют.
Как вы попали в Петербург?
Любой творческий организм имеет свой предел, лимит жизни. Ансамбль Игоря Моисеева живет более 70 лет. Тот организм, в котором я был на тот момент, просуществовал 3,5 года. Театр как госструктура никуда не денется, он существует до сих пор. Там работают другие артисты. Тот круг, в котором работал я, просуществовал не так много, но зато очень плодотворно. В какой-то момент я понял, что мне пора двигаться дальше. Я почерпнул и отдал все, что мог. Надо было питаться и дышать чем-то новым.
Я поехал в профессиональное путешествие по Европе. Я приезжал в разные танцевальные компании: где-то проверялся, где-то стажировался, где-то просто оставался. Тогда я понял, что представляет собой современный танец в разных ипостасях. Я не говорю, что я понял мудрость мира, но я хотя бы прикоснулся к разным вариантам того, что мне близко.
Потом я приехал в Петербург и остался здесь. Я планировал передвигаться дальше, но Игорь Колб, премьер Мариинского театра, потрясающий артист, один из моих любимых, предложил поставить ему номер. С этого начался другой вектор моей жизни. Пока я ставил его сольную работу, обратились солистки театра Эйфмана Елена Кузьмина и Нина Змиевец. Они попросили поставить для них дуэт на фестиваль. Так я никуда и не уехал. Началось другое направление жизни.
Как вы начали создавать хореографию?
Ставить я начал в Петрозаводске. Сначала это были миниатюры. Некоторые из них вошли в репертуар театра. Важным и переломным моментом в моей жизни был тот, когда художественный руководитель предложил мне поставить балет «Пульчинелла» на музыку Стравинского. Это был первый опыт большой постановочной формы. Это было прекрасно и непросто. Мне кажется, что чем выше планка первого шага, тем ты более закален дальше. У меня не было постепенного разгона. Меня сразу кинули в воду, дали сложнейшую музыку Стравинского. Это, конечно, был шок, но дальше мне было гораздо легче. На тот момент все прошло неплохо. Сейчас я оглядываюсь и понимаю, что чего-то мне не хватало. Но это хорошо, потому что первый балет не должен быть шедевром и сразу входить в фонд мировой классики.
Вы получили две «Золотые маски». Это важная награда для вас?
Да, конечно. Говорить, что мне все равно – это лицемерие. Если бы не было важно, мы бы и не выдвигались на эту премию и ничего бы для этого не делали. В первую очередь это признание коллег, людей, у которых есть большой опыт в этой сфере. Но не так важна победа, как важно показать свои работы, чтобы их увидело большое количество зрителей. Не так часто к тебе на вечер приходит столько профессионалов. Нам интересно показать свои работы, услышать мнение, а мнение мастеров для меня всегда важно. Не факт, что я сделаю так, как мне сказали, потому что у каждого свой мозг и своя душа, но послушать всегда полезно. На первую «Маску» меня номинировали за мужскую роль в спектакле «Ромео и Джульетта» в Музыкальном театре республики Карелия. Я играл Меркуцио. Для артиста, который танцует не в столичном театре – это было удивительное и волнующее событие. Я был абсолютно счастлив от момента номинации до момента получения. Конечно, я не ожидал получить эту награду.
Главное, что сделала «Золотая маска» — открыла двери.
Вторую «Золотую маску» я получил в этом году за спектакль «Пассажир». Это очень личный проект. Я делал его со своими друзьями. Он возник, благодаря дружбе. Этот проект независимый. Изначально он финансировался нами, артистами, а нас всего трое. Позже у нас появилось продюсерское агентство «КонтАрт», и «Пассажир» приобрел немного другой статус. Проект возник благодаря моему знакомству с прекрасным артистом Владимиром Дорохиным. Я понял, что это тот самый человек, с которым мне хочется работать, мой артист по внутренним параметрам. Потом из недр памяти выплыл материал для будущей работы. Для меня ценно, что двое ребят, которым просто интересно работать друг с другом, могут встречаться вечерами в пустом классе и создавать. Мы не рассчитывали ни на что, просто делали спектакль для себя и смогли стать в один ряд с большими театрами нашей страны. Мне кажется это, как минимум, интересно.
Вы ставите для драматических артистов. Есть ли какая-то особенность в работе с ними?
Мир драматического театра и мир музыкального театра – это два разных мира. Драматические артисты, по моему опыту, более наполнены и более инициативны. Они приносят больше идей, и с ними диалог идет гораздо легче. Балетные артисты, более дисциплинированны и конечно, у них более отзывчивое тело, больше возможностей, но не всегда удается пробиться внутрь. Есть те, кто сочетают физическую подготовку и наполненность души. Это такие универсалы, с которыми мне посчастливилось работать. В их числе мой друг и партнер Володя Дорохин, с которым мы работаем в «Пассажире». В последнее время так уж вышло, что я много ставлю для драматического театра. Был первый опыт, потом второй и понеслось.
Вас в последнее время много приглашают ставить. Вы чувствуете себя востребованным?
Эта ситуация постоянно меняется. Сегодня я могу смотреть на свой график, видеть три премьеры в один день и не понимать, как все успеть. Завтра я могу посмотреть план на месяц, и там вообще ничего не будет. Это связано с тем, что у государственных проектов сроки премьер часто совпадают. Все одновременно, поэтому и кажется, что много событий. Иногда бывает одновременное затишье. Мы придумали, как заполнять свободное время. Я провожу мастер-классы и уроки.
Вам нравится преподавать?
Очень. Времени на это в течение сезона, как правило, нет, а когда в моем графике есть интервал, мы делаем, например, месяц танцевального интенсива. Люди приходят, и мы с ними вместе изучаем танец. У меня просто папа настоящий учитель, он всю жизнь чему-то меня учит. Родители у меня театральные художники. Я уехал, и папа набрал себе учеников. Видно, что он просто растворяется в этом. Наверное, любовь к преподаванию у меня от него. Еще, когда я кого-то учу, я учусь сам. Как раз через преподавание, через учеников больше и больше познаешь себя. Этим нравится преподавать.
Не так давно в Петербурге прошел День Достоевского. Вам было интересно работать в этом проекте?
Мне было очень интересно. Я даже не ожидал! Когда я соглашался, я ничего не знал о празднике. Мне сказали, что День Достоевского – это всегда хорошая команда. Я подумал, что настало время расслабиться и немножко повеселиться. В процессе погрузился, окунулся и по сей день вспоминаю с теплом и любовью. Я прикипел к актерам. Это была работа для мозга, но отдых для души.
Мы делали то, что нам нравится, и это была такая большая шутка. А смех продлевает жизнь.
Все артисты очень талантливые. Бывает, приходишь в драматический театр и сталкиваешься с зажимом, потому что часто у возрастных актеров бывает такое: «Нет, молодой человек, я это танцевать не буду, я уже заслуженный артист». Это тяжело преодолевать, а бывает так, как на Дне Достоевского, когда все подходят и говорят: «Слушай, а можно мне танец сольный? Я очень хочу». Это ценно. Для меня самое главное в работе – это инициатива. Если есть искренняя инициатива от артиста, если он тебе доверяет и полностью отдается, то все получится. Когда есть зажим и недоверие, мне работать тяжело. Мне важно, чтобы артисты поверили мне по-настоящему.
Чего вы хотите достичь в своей работе?
Я мечтаю о компании современного танца в Петербурге. Это, к сожалению, сталкивается с определенными трудностями, которые я в одиночку преодолеть не могу. Нужен организатор, тот, кто был бы точно так же в этом заинтересован. Мне нужен новый Дягилев. Пока, наверное, мы с этим человеком не встретились. У нас в стране мало государственных компаний современного танца. Их практически нет. В Петербурге много талантливых танцовщиков, но некоторые уже уехали. Причем они едут хоть куда, лишь бы отсюда, потому что в Петербурге для исполнителей контемпорари пока что работы нет.
Чем вы занимаетесь сейчас?
В данный момент мы с режиссером Адольфом Шапиро и художником-постановщиком Александром Шишкиным делаем спектакль «Вино из одуванчиков, или «Замри!». Также планируется один авторский проект. Я продолжаю танцевать в спектакле Бориса Эйфмана «Реквием», в спектакле «Пассажир» и принимать участие в качестве артиста и хореографа в фестивалях и на гала-концертах.
Беседовала Маша Всё-Таки / ИА «Диалог»