Илья Яшин: Борьба за демократические реформы в России – не спринт, а марафонская дистанция

Можно ли считать, что конфликтная ситуация, кризис в петербургском отделении партии РПР-Парнас, завершен?

Сейчас новые руководящие органы наладят взаимодействие с членами партии. Я надеюсь, что постепенно последствия этого кризиса будут преодолены. Но на собрании отделения 1 декабря был сделан важный шаг в преодолении кризиса. Я рад, что впервые за долгое время появился шанс на то, что отделение станет работать эффективно и начнет, наконец, динамично развиваться.

В чем была основополагающая причина конфликта: идеологические противоречия, несхожесть политических взглядов или, быть может, конфликт поколений?

Было какое-то и личностное неприятие между некоторыми руководителями и членами партии. Отчасти это был и поколенческий конфликт. Тезис о том, что молодые пытаются «взбаламутить воду», периодически поднимался в ходе партийных дискуссий. Но есть, конечно, и принципиальные идеологические разногласия: о будущем партии, о содержании коалиционной политики партии, о ее месте в городской политике и вообще в политике страны. Но эта дискуссия идет и в партии в целом. Она носит сущностный характер. В Петербурге она завершилась таким образом (партию покинули более тридцати человек — ИА «Диалог»), в каких-то регионах она носит менее острый характер, но, тем не менее, это не отменяет ее важности.

В конце концов, видимо, на следующем съезде, партия встанет перед развилкой и определит окончательно, по итогам этой дискуссии, перспективы своего развития. Будет ли это независимая, действительно оппозиционная партия, либо это будет партия, которая встраивается в ту систему, которая формировалась и сформировалась по большому счету на протяжении последних 13 лет путинского правления.

Несколько лет назад Вы называли «Стратегию-31» одним из самых успешных проектов оппозиции.

Так и есть.

По-прежнему так думаете?

«Стратегия-31» была очень важным проектом. Действительно, она мобилизовала гражданское общество, по крайней мере, авангардную его часть. Но проект завершился. Это было связано с тем, что настало время новых крупных демонстраций. По большому счету, точку в «Стратегии-31» поставил декабрь 2011 года, когда люди расширили свои требования. Это были требования уже не только свободы уличных собраний, но и гражданских прав и свобод в широком смысле, требования честных выборов, политических реформ в стране. Важность «Стратегии» не стоит недооценивать, но на смену ей пришли новые стратегии, новые важные мероприятия.

Да, например, другой проект оппозиции – Координационный совет. Как на Ваш взгляд, он проявил себя за время работы?

Координационный совет был важным, интересным опытом. Нам удалось впервые провести на российской почве такие праймериз. Моих лично ожиданий КС не оправдал, потому что он не состоялся как институт протестного движения. Мы надеялись на то, что это будет действительно такой институциональный орган, в рамках которого будут определяться основные стратегии развития протестного движения, который будет способен принимать какие-то эффективные и оперативные решения.

На практике Координационный совет превратился в дискуссионный клуб. Это тоже неплохо, конечно, потому что культура политической дискуссии в России пока на не очень высоком уровне и опыт взаимодействия в рамках круглого стола представителей всего спектра политической оппозиции — это важный опыт. Он поможет нам и в будущем, наверное. Это такой феномен парламентской дискуссии, но ожидания были гораздо большими. Через пробы и ошибки мы придем к решению тех задач, которые мы перед собой ставим.

То есть в какой-то форме у этого проекта есть перспективы?

На сегодняшний день я, по крайне мере, расцениваю проект Координационный совет как закрытый. Мы провели определенную работу над ошибками, сделали какие-то выводы для себя, но думаю, что через какое-то время появится координирующий орган. На сегодняшний день особой необходимости я в нем не вижу. Сейчас разные группы оппозиции договариваются напрямую, без каких-то координирующих органов, такой опыт у нас тоже уже есть.

Какие, по Вашему мнению, есть эффективные формы политической борьбы сейчас?

Я считаю, что есть три основных способа политической борьбы в России. Это, во-первых, уличные акции. Никто их актуальности не отменял, до тех пор пока власть не слышит политических требований широкой политической реформы, на улицу выходить обязательно нужно. В том числе, пока в России есть политические заключенные. Пока это самый эффективный способ достучаться до власти и добиться какой-то реакции.

Второй способ – участие в выборах. Понятное дело, что выборы в России – абсолютно подконтрольное властям дело, но тем не менее, даже в тех минимальных случаях, когда у оппозиции появляется такое окно возможностей просто для участия в выборах, как показывает практика, это дает возможность не только заявить о своей позиции, но и претендовать на мандаты, а, соответственно, расширять зону своего маневра. Была очень эффективная кампания в Москве у Навального, которая мобилизовала значительное число протестно настроенных граждан. Была очень неплохая кампания в Ярославле у РПР-Парнас, что позволило Немцову получить мандат и сегодня он, на мой взгляд, довольно эффективно использует возможности своего мандата для изменения законодательства, поднятия тех проблем, которые существуют, для придания им большей значимости. Поэтому этот опыт тоже надо продолжать.

Третье направление – это просветительская работа. В первую очередь, она связана с коррупцией, с донесением до людей ее масштаба, масштаба произвола, который существует. Это все ведет к росту критической массы, которая в итоге, мы надеемся, сдвинет ситуацию с мертвой точки в нашей стране и приведет к широкой политической реформе.

Можно ли говорить сейчас о том, что уровень протестных настроений в обществе снижается?

Я бы не сказал, что он снижается. Возможно, острота дискуссии несколько спала, но мне это представляется временным явлением, по крайней мере, по сравнению с 2011 годом. Власть не смогла ликвидировать причины протеста, причины по которым люди выходили на улицу. Власть предпочитает бороться не с причинами протеста, а с протестующими. А это значит, что, по большому счету, она тушит пожар бензином. Есть определенное тактическое снижение численности протестных акций, но любой новый повод приводит к тому, что люди опять начинают выходить на улицу.

Вот вспомните, примерно год назад все говорили: «Всё, протестное движение уходит», — а потом появился этот идиотский «закон Димы Яковлева». И уже в январе, сразу после новогодних праздников, снова десятки тысяч людей вышли на улицы Москвы. Борьба за демократические реформы в России – это не спринт, а марафонская дистанция. Нельзя марафонскую дистанцию пробежать с одинаково высокой скоростью. На повороте приходится снижать скорость, где-то чуть-чуть перевести дыхание, чтобы его хватило до самого финиша. Я убежден, что в итоге марафона мы достигнем финиша, и на финише нас ждет современное демократическое цивилизованное государство, где люди контролируют власть, а не наоборот.

А можно и нужно ли как-то стимулировать людей на протестную деятельность?

Можно, конечно. И мы этим занимаемся. Важно убедить людей, что их усилия не напрасны, что участие в выборах, участие в уличных акциях, распространение докладов о коррупции в высших эшелонах власти – все это не впустую. Людям не хочется тратить усилия даром, только активисты могут это делать. Нужно объяснять к чему конкретно приведет распространение листовок в подъезде, и какой это результат даст. Это самое сложно, но мы стараемся найти способ, объяснить это.

Видите ли Вы аналогию между «болотным делом» и делом активистов Greenpeace?

Аналогия заключается в том, что и те, и те являются и являлись политическими заключенными. Очевидно, что активистов Greenpeace «закрыли» по политическим мотивам, но они находятся в более выгодном положении, потому что, во-первых, это, в основном, иностранные граждане. За них худо-бедно заступились иностранные правительства. Во-вторых, это люди, имеющие отношение к крупнейшей, очень влиятельной международной организации с огромными возможностями. Она внесла очень крупные денежные залоги за них и в этом смысле они могут чувствовать себя более защищенными.

Что касается активистов «болотного дела» — это обычные люди, которые оказались на протестной демонстрации, не будучи активистами. Это просто неравнодушные, обычные люди. Защита их свобод и прав для всего протестного движения является абсолютным приоритетом.

И, наверное, последний вопрос: то, что активистов Greenpeace отпустили под залог – это исключительно свидетельство поддержки извне или режим смягчился?

Режим, конечно, не смягчился ни на йоту. Просто международный резонанс, связанный с арестом активистов Greenpeace, конечно, гораздо больше — просто в силу того, что это иностранные граждане. Держать под арестом два с половиной десятка иностранных граждан даже для самого жесткого диктаторского режима — непозволительная роскошь.

Беседовала Елизавета Большакова / ИА «Диалог»